Андрей Молчанов - Форпост
Кирьян Кизьяков
Получив военный билет с отметкой о демобилизации, Кирьян сразу же отправился к Даше. Из письма он знал, что умерла ее мать, девушка осталась одна, по-прежнему много работала, чем и отвлекалась в своем одиночестве и серости бытия в кромешном забвении захолустья.
Он вошел в коммуналку, ничем не переменившуюся ни в обстановке своей, ни в быте, хотя казалось, вечность минула с той поры, когда он впервые шагнул на ее порог. А после все заслонили глаза любимой, и мир полетел кувырком в тот вечер благого возвращения, затопившего его чувством обретения и вечной, казалось, любви к той единственной и родной, ставшей опорой и смыслом.
Это было первым откровением их неотрывной и дурманящей близости, и рассвет наступил столь удивительно скоро, что показался насмешкой над истекшей, как мгновение, ночью.
Свадьбу сыграли у родителей Кирьяна, где и остались до августа: нужды в возвращении к прежнему для Даши больше не виделось. Состоялся и разговор с отцом, давно определившим судьбу сына вне милой для него обители.
– В Москву поедешь, – сказал отец. – Место тут никчемное: вся деревня на обслуге у зоны, никто не пашет, ни сеет. Тупо лес валим, тем и пробавляемся. А ты в институт поступай. Дашка тоже со средним образованием, медсестра, устроится везде. Денег дам. Ну, и пару камешков в пояс брюк зашьешь. Кто их купит – адрес имеется. И цену тебе обозначу правильную. – Затем посмотрел на Кирьяна грустно и пронзительно. Продолжил: – Знаю одно. Твердо знаю. Наступит день. День перед новой моей жизнью, уже окончательной. Приедешь ты сюда – заполошный, весь от забот своих важных оторванный, а мы с матерью уже и приготовились, на узелках сидим… Забирай нас, сыночек, вези в свою сказку дивную… А девочку ты нашел правильную, как увидел ее, сразу понял, что ни ты не ошибся в ней, ни я в тебе, коли именно на нее твой выбор пал… Так что остается мне только дождаться того нескорого дня заветного…
В Москве остановились на съемной комнате неподалеку от площади трех вокзалов, на месте бессонном и шумном. Оглушенные громадой нависающего над ними города, смиренные и пугливые, тем не менее чутко впитывали они приметы чуждого покуда пространства, осторожно исследовали его, как неведомую планету, однако сразу же по приезде дисциплинированно подали документы в институты: Даша – в медицинский, Кирьян – в сельскохозяйственный.
Жили экономно, но город буквально выжимал из них деньги, и стоимость гнилого лука и капусты в магазинах приводила Кирьяна едва ли ни в ярость. Эта пустая трава, выращенная на дурной земле, что он ощущал, едва приблизившись к прилавку, стоила больше, чем говядина в деревне! А цены на крытом рынке! Это был вопиющий, наглый грабеж! Но, что удивительно, местное население таковой порядок вещей воспринимало безразлично. То ли в силу покорности своей, то ли производило оно нечто, повсеместно схожее по качеству и приносящее столь же неправедный барыш.
Экзамены он сдал, но, приехав в институт и ознакомившись со списком будущих студентов, себя в нем не обнаружил. Отправился восвояси домой, превозмогая подступавшее отчаяние. Что теперь? Куда устраиваться? Как налаживать жизнь? Цена съемной комнаты за месяц равнялась месячной зарплате служащего, отец, конечно, вышлет деньги, можно на крайний случай продать заветные зеленые камушки, но тратить, не зарабатывая, да еще попрошайничая при этом, значило отказаться от самого себя, от своей сути…
Скользили в окне трамвая дома, витрины, столбы, вот очередная остановка, каменный забор, плакат на нем: «Требуются рабочие в литейный цех завода “Динамо”».
Складная дверь трамвая едва не прищемила его, успевшего выпрыгнуть с подножки на тротуар.
Рабочий день уже заканчивался, когда молодой человек Кирьян Кизьяков уселся на стуле перед очами начальника отдела кадров промышленного предприятия, знаменитого производством тяговых моторов для электровозов.
– Тэк-с, – мельком прочтя заявление о приеме на работу, молвил начальник, поправляя очки в роговой оправе на пористом внушительном носу. – Литейный цех, доброволец… – Затем, уставив на претендента нетрезвые зенки, вопросил с подозрением:
– А ты не пьешь?
– Ну что вы! Я комсомолец…
– Вот как… – Этот довод даже после долгого раздумья кадровик опровергнуть не смог. Перекинул ногу за ногу, продемонстрировав Кирьяну красные носки и рыжие сандалеты. – Ну-с, оформляем, доверим… – И, отерев ладонь о лоснящийся жирно галстук-«селедку», спросил: – Общежитие нужно?
– А-а как же!
– Ну-с, что поделаешь…
Из отдела кадров Кирьян вышел, не веря случившемуся. Теперь у него будет зарплата – выше, чем у среднего инженера, и бесплатное жилище, куда, возможно, пропишут и Дашу… И все это – реальность!
Будь благословенна советская власть с ее плановой экономикой и с молодым поколением столичных неженок, не желающих окунуться в романтику горячих цехов и предоставляющих вакансии ровесникам, не чурающимся мазута и мозолей…
А дома его ожидал сюрприз: Дашу приняли в институт!
Радостное возбуждение, впрочем, быстро улеглась: жить им теперь предстояло на зарплату Кирьяна, денег от родителей Даша брать не желала.
– Все мы должны сделать сами, – сказала она. – Подрабатывать стану, не развалюсь. Коли край – обратимся. И не в гордыне тут дело. Свое я хочу, вымученное, незадолженное… Хотя если бы мои дети от помощи отказались – ревела, наверное, с белугой наперегонки… Но давай уж сами попробуем… Нам же в зачет пойдет. Объясни отцу, он у тебя мудрый, согласится…
– Все верно, да и общежитие дают…
– Тебе дают. И вход туда – работа. Но мне детей рожать, а не чугун таскать. Или по-другому мыслишь?
– Думаешь, потянем комнату? – Кирьян обвел взором древний комод, скособоченный шкаф, круглый стол под люстрой в окружении хоровода трех печальных стульев со спинками разных углов наклона…
– А нам деваться некуда…
– Ты меня не ругай, я шампанского купил… Ни разу в жизни не пробовал… Говорят, отмечать им надо…
– А я пробовала! Два раза аж! Последний – на Новый год, когда ты еще в армии своей бедствовал…
– Я не бедствовал…
– Все равно я за тебя, бедненького…
Работа на заводе Кирьяна тяготила. Жизнь среди железа, механизмов, их несмолкаемого грохота и воздуха, пропитанного металлом и маслом, была подобна однообразной каторге, но удручали и сослуживцы, давно смирившиеся со своей участью и находившие отдохновение лишь в выпивке после очередной смены. Иных интересов и внерабочих занятий у них не существовало. Платили рабочим, впрочем, изрядно, хотя норму и качество требовали жестко.
Даша ждала ребенка, ходила в институт, подрабатывала на четверть ставки в поликлинике в качестве медсестры, он же в свободное время неустанно штудировал учебники, готовясь грядущим летом к поступлению на вечернее отделение института.
Дни летели стремительно.
В очередной раз он написал письмо родителям Федора и получил внезапный ответ, но не от них, а от соседки, проживавшей в доме напротив.
Ответ его озадачил. Цветущий колхоз, чьей частью была деревня, ликвидировали, переведя в состав совхоза в соответствии с партийными директивами организации совместных советских хозяйств, жителей переселили за сорок километров на центральную усадьбу, а на прежнем месте обитания обрезали связь, закрыли магазин, школу, механическую мастерскую, ферму и медпункт. Народ, не желая оставаться в глуши или же с нуля устраиваться на новом месте, хлынул в город. Отец Федора умер, церковь закрыли, и судьба канувшей в неизвестность семьи священника была никому неизвестна.
Отложив письмо, Кирьян осознал: единственный друг потерян… Но почему? Ведь Федор знал адреса Даши, родителей, однако не писал ни строчки. Значит, не нужен ему Кирьян, водоворот жизни навсегда разделил их. Горько!
Он сидел на кухне, Даша хлопотала у плиты, готовя ужин, как вдруг раздался звонок в дверь. Открыв ее, Кирьян оторопел: на пороге стоял Арсений. Да какой! Разодетый во все новое и модное, с букетом роз и с огромным бумажным свертком под мышкой.
И сразу бросилась в глаза Кирьяну возмужалость его бывшего сокурсника, ожесточенные складки щек, цепкая оценивающая холодность взгляда…
– Родственников впускаем? – донесся вопрос.
– Входи, конечно…
– Ну, вот и прелестно!
Даша встретила брата и удивленно, и настороженно, тотчас пытливо и недоверчиво смерив взором и дорогой заграничный костюм его, и золотой перстень на пальце, и ботинки с накладками ажурной кожи.
– Словно бы и не рада мне, сестренка, – сказал Арсений, усаживаясь за столом и разворачивая свой сверток, по объему схожий с тюком.
Даша молчала.
Вывалились на скромную застиранную скатерку балыки, банки с икрой, ветчина, сыры и колбасы, мандарины и даже диковинный ананас…
– Ну, отметим долгожданную встречу! – провозгласил Арсений, и тут, будто бы из воздуха, возникла, утвердившись на столе, бутылка отменного коньяка.
