Андрей Троицкий - Бумер-2: Большая зона
– Куда тебе? – глухой голос, доносящийся из салона, кажется знакомым. – Ну, просыпайся, деревня. Ехать тебе куда?
– Да тут... Вон за тем лесом...
Кот вдруг понимает, что не может назвать конечного пункта своего путешествия.
– Честно, братан, чего-то я попутал, – говорит Кот, – не помню точно. У меня с головой нелады. Мозги мне отшибли.
– А с деньгами у тебя как?
– Нет ни шиша.
– Тогда какого же хрена ты голосуешь, обормот?
– Ну, я думал за так... – Коту не хочется унижаться перед этим фраерком в бумере, но нет сил идти дальше: – Может, плащ мой возьмете? Он почти новый, без дырок.
– Ладно уж, садись, бомжара. Голь перекатная...
Кот готов обидеться и отойти в сторону, но вместо этого распахивает дверцу, залезает на переднее сиденье. И открывает рот от удивления. Хочет что-то сказать, но не может, будто ком в горле застрял.
На водительском месте сидит Леха Килла. Он скалит в улыбке зубы: ему хотелось сделать потрясающий сюрприз, и этот сюрприз удался. С заднего сиденья тянутся чьи-то руки, кто-то хватает Кота за плечи и шею, поворачивает к себе. Оба-на.
Димон Ошпаренный сидит сзади за Котом. Петя Рама на соседнем месте. Они теребят Костяна, как плюшевого мишку, каждый норовит отметиться дружеским тычком. И говорят что-то, быстро и громко, перебивая друг друга, Костян прислушивается к словам, но смысл их понять невозможно.
Леха Килла стартует с места, вдавив в пол педаль газа. Всех вжимает в спинки сидений, как при старте ракеты. Кот растерянно переводит взгляд с Петьки на Димона. Наконец набирается смелости спросить:
– Парни, как же это? Ведь тебя, Петька, тогда на улице менты... напрочь завалили. Ты ведь уже того...
Кот не решается произнести слово "умер", тут и так все понятно без лишнего трепа. Но Петька и Димон выглядят слишком хорошо для покойников.
– Не грузись попусту, чувак, – кричит в ответ Рама. – Что было, то было. Тоже нашел, что вспоминать. Постреляли немного. И всех дел. А кто кого положил – это еще бабушка натрое разлила.
– Но как же так? Я же своими глазами все видел, как менты из всех стволов шмальнули. Я тебя вот этими руками держал тогда...
– Что ты мог видеть, – засмеялся Рама. – Я так тебе скажу: фуфло все это... Полная фигня. Не бери в голову и забудь...
Конец фразы тонет в грохоте динамиков: это Леха Килла сунул диск в проигрыватель и врубил музон на всю катушку. Барабаны, саксофон, гитара. Что-то исключительно модное. Эти барабаны лупят по ушам, как молотки. Кот больше не слышат слов своих друзей, и они его тоже не слышат. Но все продолжают смеяться неизвестно чему, трогают его за плечи, гладят по голове. Стрелка спидометра плавно переползла отметку две сотни и, кажется, не собирается останавливаться.
– Зверь тачка, – орет Килла, перекрикивая музыку. – Это круче самолета. Хочешь попробовать?
– В жопу ее, – кричит в ответ Кот. – Я на такой уже ездил.
– Нет, братан, на такой ты не ездил, – Килла увеличивает скорость. – Это надо самому попробовать, иначе не поймешь.
Машину начинает трясти и болтать, подвеска ходит ходуном, Кот смотрит поверх капота и видит, что БМВ несется вовсе не по дороге и не по лугу, она едет прямо по поверхности реки. Мчит между двумя берегами, словно катер на подводных крыльях. Только брызги разлетаются. Захватывает дух, перехватывает горло. А музыка надрывается, молотки стучат по ушам. Кажется, сейчас бумер, пустив пузыри, окажется на дне, но тачка как ни в чем ни бывало продолжает свое стремительное движение.
– А что, она может и так? – кричит Кот. – И по воде?
– Может, – Килла неизвестно кому грозит кулаком. – Она еще и не так может. Она еще вот как может, задом... И передом...
– Ни хрена себе, – удивляется Кот, – до чего дошел прогресс.
– А, чего ты?
– Я говорю: прогресс далеко шагнул. Пока я казенную баланду жрал. По воде может...
Машину трясет, Кот, подпрыгивая на сиденье, ударяется головой о потолок. Стало темно, будто солнце свалилось за горизонт. Кот открывает глаза, в салоне автомобиля он один. Ни Лехи Киллы, ни Димона, ни Петьки. Через лобовое стекло видна желто-зеленая речная вода, дверцы закрыты, но влага проникает в салон. Кажется, тачка стоит на дне реки, на песчаном дне. И надо из нее как-то выбираться.
Кот дергает ручку, толкает дверь, но она не поддается. Он снова дергает ручку, наваливается плечом. Глухо. Видимо, от удара корпус перекосило, двери заблокированы. Кот перебирается на водительское место, толкает дверь. Но не сдвигает ее ни на миллиметр. В его распоряжении минута или того меньше – Вода уже по грудь, и она быстро прибывает. Вода уже по самую шею. Кот, размахнувшись локтем, со всего маху бьет в боковое стекло. Поперек проходит тонкая трещинка, он бьет снова и снова, пока стекло не разлетается на части. Набирая в легкие воздуха, с трудом выбирается из салона. Взмахивая руками, плывет наверх...
– До чего дошел прогресс, – сказал Кот и сел на железной кровати. – До чего дошел... По воде может.
Рядом с ним на стуле дремала Дашка.
* * *Река была шириной с московскую улицу. Костян сидел на круглом валуне, смотрел на плавное движение реки и думал о том, что остался бы тут жить навсегда. Ходил на моторе к истоку реки, где, по рассказам Ильи, рыбу неводом не переловишь, научился бы плотницкому делу, срубил свою избу, семью завел. Кот выплюнул окурок, решив, что нет смысла изводить себя пустыми мечтаниями, он не романтическая девица, чтобы самому себе сказки рассказывать. И еще в них верить. Здешняя жизнь – не туристическая экзотика, а трудный быт рыбака и крестьянина, зимой от тоски тут волком завоешь, сбежишь без оглядки.
Дашка, стоявшая у воды, грустно смотрела на другой берег. Кот поглядывал на нее и щурился от солнца, поднявшегося над лесом. Теперь, когда трудный разговор позади, когда все слова сказаны, он чувствовал себя так, будто сбросил с души тяжелый камень.
– Ты пойми, – обращаясь к Дашке, сказал Кот, – я сам через многое прошел. Друзей потерял, на том свете побывал. Меня упаковали на пятнашку. Думал, все, жизнь кончилась...
Кажется, Дашка его не слушала.
– Если бы я раньше Кольку выкупила... – с болью в голосе сказала она.
– Не думай больше об этом, – ответил Кот. – Я догадываюсь, какой жизнью ты живешь, какие дела крутишь. Не мне все это говорить, хреновый из меня учитель. Но я Колькино письмо столько раз прочитал, что наизусть его выучил. Он писал: "Только перед смертью понимаешь, что мы заблудились в этой мишуре. И забыли, что самое главное, что у нас было, – это жизнь и свобода. Я очень люблю тебя сестренка. Хочется, повернуть время назад и все исправить. Но нельзя...". Это его слова. А ты делай выводы. Потому что у тебя есть шанс выбраться из этого дерьма и забыть все плохое.
– Может быть, – Дашка, вытащила из сумки паспорт и справку об освобождении, передала их Коту, – Тебе Коля свою жизнь подарил. Ну так и живи вместо него, раз уж так выпало. И меня прости, ведь это я на тебя Китая навела.
– Да я уж догадался, – кивнул Кот.
– Прощай. – Дашка повернулась и быстро зашагала к машине.
Кот, прикурив сигарету, смотрел ей вслед, надеясь, что Дашка передумает и вернется или хотя бы оглянется. Но она не оглянулась. Хлопнула дверца, заработал движок: Дашкин "скалик" тронулся с места и через минуту пропал за поворотом.
* * *Услышав голос Ильи, Кот обернулся, поднялся с камня и зашагал к избе, еще испытывая слабость в ногах и легкое головокружение, будто врезал натощак неразбавленного спиртяги. Из дома вышли тетя Кира и Ленка. Ей очень нравился Кот: расставаться с ним не хотелось. Она подумала, что такой интересный мужчина в этих краях, пожалуй, больше не нарисуется.
– Может, останешься? – Илья поправил на голове картуз из искусственной кожи с блестящим козырьком. – Куда тебе торопиться? Кто тебя ждет? Поживи хоть до осени. Будем на моторе вместе ходить.
– Поеду, – покачал головой Кот. – Чего судьбу искушать. Один раз чуть было не утонул. Второй раз пробовать не хочется.
– Ну, дело хозяйское, – Илья протянул Костяну старый рюкзак. – Тут харчи на дорогу и белье. И вот еще.
Он вытащил из кармана пиджака несколько купюр, завернутых в обрывок газеты, сунул в руку Коту.
– Денег тебе собрали на первое время.
– Спасибо, родной.
Кот шагнул вперед, обнял Илью. Плечи у него были такие худые, что старый пиджак болтался на них, как на вешалке.
– Куда хоть едешь-то?
– Честно, дед, не знаю.
– А за Дашкой своей не побежишь? Сестрой твоей ее назвать у меня язык не поворачивается. Никак не пойму, что она за человек.
Кот, не ответив, сунул деньги в карман штанов. Что тут скажешь? У него такое же ощущение. Но после того, как она уехала, даже не оглянувшись, на сердце такая тоска, хоть волком вой.
– Кира тебя подбросит до автобусной остановки на своей "ниве", – сказал Илья. – Ну, а дальше ты уж сам. До вокзала бы довезла, но у нее смена в поликлинике.
