Владимир Колычев - Черный ворон, я не твой
Ростислав снова нажал на клавишу звонка. Прошло минуты три-четыре, прежде чем ему ответили. Он разозлился так, что топнул ногой. Снова пауза в разговоре. И снова он нервно давит на клавишу звонка…
Из окна машины через забор было видно высокое крыльцо. Вика даже не поверила своим глазам, когда увидела выскочившего из дома мужчину. Ей не приходилось раньше вживую видеть Станислава Казимирова, но достаточно было вспомнить лицо с тюремной фотографии, чтобы опознать его.
Это был он. Глаза горят, лицо красное, рот перекошен… Но удивляла не его злость, а сам факт его нахождения в доме. Он в розыске, за его домом следят… Но, видно, плохо следят, если он сумел проникнуть сюда. А может, и вовсе нет никакого наблюдения…
Бегом вприпрыжку он спустился с крыльца. Вика не могла видеть, как он пересек дверь, но хватило того, что она увидела, как Казимиров набросился на своего брата. Сбил его с ног, насел на него, когда он упал на землю, ударил кулаком в лицо, еще удар, еще…
Ошеломленная Вика не сразу вспомнила, что в сумке у нее находится специальный пистолет для скрытого ношения. Ведь она участвовала в операции по розыску Казимирова, для этого ее и снабдили оружием, хотя никто и не думал, что ей придется схлестнуться с ним лицом к лицу.
Она бегом, размахивая пистолетом, приблизилась к преступнику на предельно допустимое расстояние. Казимиров продолжал избивать своего брата. И приговаривал, задыхаясь от лютой злобы.
– Я тебе говорил, мразь, забудь сюда дорогу!
Он даже не замечал, что Ростислав лежит под ним без сознания, а потому не может его слышать. И продолжал опускать кулаки на его разбитое в кровь лицо.
– Руки в гору! Спиной ко мне! – Вика крикнула так громко, что у самой зазвенело в ушах.
Казимиров остановился. Повернул к ней голову, поднял на нее мутные, налитые кровью глаза, злобно оскалился. Вот-вот, казалось, из груди вырвется звериный рык.
– Ты кто такая? – хрипло спросил он.
– Я сказала, руки в гору!
– Я тебя сейчас саму в гору!..
Он поднялся во всю свою исполинскую стать, шагнул к ней. Вика отшатнулась, не в силах нажать на спусковой крючок.
– Пушку сюда дай!
Казимиров понял, что выстрелить она не сможет. И протянул к ней руку. Но Вика вовремя и довольно прытко отскочила на несколько шагов назад.
– Стоять! Прокуратура! Капитан Толоконникова! – взвизгнула она. – Буду стрелять!
– Не будешь…
Он отвел в сторону полу пиджака, в упор глядя на Вику, сунул правую руку за спину и вытащил из-за пояса брюк пистолет. Этим он совершил роковую для себя ошибку. Вид оружия подействовал на Вику, как поворот ключа в замке зажигания на двигатель автомобиля. Сработал механизм самосохранения, и палец сам по себе выжал слабину на спусковом крючке.
Пистолет был бесшумным, но убойная сила пули от этого не страдала. В груди у Казимирова появилась маленькая дырочка. Он попытался закрыть руками образовавшуюся рану, но потерял сознание еще до того, как успел это сделать. Так и упал на землю, даже не коснувшись груди.
– Что ж ты наделала, сука?
Прямо на Вику неслась Виттория Франковна. Вздыбленные волосы, бешеные глаза, лицо, искаженное страшной гримасой. Она глянула на лежащее тело, перешагнула через него и, простирая к ней растопыренные пальцы, бросилась в атаку. То ли глаза выцарапать хотела, то ли задушить. И только выстрелив ей под ноги, Вика смогла погасить ее пыл…
Глава 18
Майор Каракулев привык верить фактам. Но никогда не сбрасывал со счетов голос интуиции. Он мог убедить кого угодно, что его подчиненный Андрей Сизов предал дело, которому служил, но сам в это верил с трудом. Даже сейчас, когда увидел его в логове врага с пистолетом в руке, он продолжал сомневаться…
Кто бы мог подумать, что худенькая и хрупкая Виктория Толоконникова сумеет задержать матерого преступника. Станислав Казимиров получил пулю в легкое, его доставили в больницу, сделали операцию. Сейчас он в реанимации, под охраной, в тяжелейшем состоянии. Говорить он, разумеется, не мог, но сведения о его логове были получены с помощью обнаруженного у него мобильного телефона. Специалисты из технической службы позвонили на один из номеров в его памяти, дождались ответа, а дальше дело техники…
Георгия Савельевича не должны были брать в группу захвата, но среди преступников, возможно, находился его подчиненный капитан Сизов. Поэтому и его выдернули из уютного кабинета, в одной машине со спецназовцами погнали куда-то в лес.
Дачный кооператив, небольшой добротный дом. А там никого. Только один Андрей Сизов. В одних трусах он сладко спал на двуспальной кровати. На стуле у самого изголовья пистолет «беретта», рукояти которого он едва касался пальцами. На спинке кровати женский лифчик. Наверняка, совсем недавно здесь спала его возлюбленная Римма…
Никто не спрашивал у Каракулева, что делать с Андреем. Его скинули на пол, свели руки за спину, надели на них наручники. Он проснулся, медленно открыл глаза, тусклым взглядом вяло обвел взглядом спецназовцев. И снова закрыл их. Такое ощущение, как будто он был под кайфом.
– Обдолбился он, что ли? – спросил следователь, возглавлявший операцию захвата.
– Он никогда не употреблял наркотики, – отрицательно покачал головой майор Каракулев.
– Он и с бандитами раньше не якшался…
Ответом ему послужила скептическая усмешка. И пистолет, бережно уложенный в целлофановый пакетик. Это полбеды, если на оружии обнаружатся отпечатки пальцев Андрея. Куда хуже, если пистолет проходил в розыске как орудие убийства….
При обыске в доме был найден еще один пистолет. Точно такая же «беретта». Похоже, Станислав Казимиров приобрел оптом целую партию таких стволов.
– Куда его? – обращаясь к Каракулеву, спросил следователь.
– Вы здесь командуете, вам и решать, – пожал он плечами.
– А вы заместитель начальника тюрьмы.
– Тогда к нам.
Обвинение Андрею не предъявили, но держать его в изоляторе временного содержания глупо. Да и опасно. Как бы не оказался он в камере с опасными рецидивистами. А еще могут в другую тюрьму перевести…
Андрей был никакой. Иногда он просыпался, открывал глаза, но, казалось, ничего при этом не соображал. Спецназовцы сняли с него наручники, бросили ему одежду, найденную под кроватью. Одевался он правильно – джинсы были шиворот-навыворот, он вернул их в исходное положение, в рукава рубашки руки сунул, а не ноги. Но как же долго все это происходило, как будто в замедленной съемке. Пожалуй, обратная дорога в Рубеж заняла меньше времени, чем он одевался…
Андрей частенько ходил в наряд дежурным помощником начальника караула. Да и по долгу прямого своего служебного предназначения он должен был принимать этап с заключенными. Но сегодня приняли его самого. Без оцепления, без собак, без окриков. Начальник караула молча, поджав губы, смотрел, как Андрей идет на «вокзал». В глазах непонимание, но сочувствие – любой из тех, кто служил сейчас по правую сторону решетки, мог оказаться по левую. Вопрос, за что. Одно дело попасть под следствие за взятку или злоупотребление. И совсем другое – за участие в вооруженной банде…
Пока все указывало на то, что Андрей виновен. Но Георгий Савельевич не стал делать из него изгоя и распорядился поместить его в одиночную камеру в блок для бывших сотрудников.
Андрей ничего не понимал. Узилице, в которое он угодил по воле семьи Казимировых, существенно отличалась от тюремных камер старой тюрьмы. Хотя бы тем, что стены там были светлыми, без скабрезных начертаний, без трещин с клопами. Но потолок там был очень низким, до него можно было достать, не выпрямляя руки. И здесь, где он сейчас находился, стены тоже светлые, но из-за того, что оклеены обоями. А потолок высоченный, как в той тюрьме, где он служил. И вода… У Казимировых в подвале не было водопровода и канализации, а здесь есть все. Только немного неисправно – слышно, как струится вода из крана, звонко бьет по железу раковины-умывальника. И запах от унитаза. Опять же шконка, сваренная из уголков и полос. И лампочка глубоко вделана в потолок, чтобы к ней нельзя было подсоединить провод в соответствии со старыми и отнюдь не добрыми традициями, когда заключенным не полагалось пользоваться электричеством…
Или Казимиров перевез его куда-то. Или… Андрей закрыл глаза, в попытке сфокусировать разбегающиеся мысли, напряг память… Надо было вспомнить сон, который он видел, пока спал. Дом, постель, озадаченное лицо майора Каракулева, спецназовцы швыряют ему в лицо одежду, которую он должен был надеть, тряска в зарешеченном автобусе, удивленные глаза начкара, тюремный «вокзал»… А может, это и не сон был?..
Он вспомнил свои ощущения после того завтрака, которым накормил его Игорь Казимиров. Такое ощущение было, будто его отравили… Потом он пришел в себя. Железный обруч на шее, какая-то атрофированная жижа вместо воли. Игорь кормил его, он ел и пил, не соображая, что его опять могут накачать какой-то гадостью. А ведь накачали… Он снова очнулся от забытья, котелок хоть и туго, но варит… Уж лучше бы он ничего не соображал, лучше бы не видел этой камеры, которую постепенно узнавал. В свое время он лично позаботился о том, чтобы в ней сделали ремонт и оклеили обоями. Тогда в тюрьме сидел важный чин. Начальник изолятора сделал правильный вывод, что дело его сфабриковано и скоро разрушится как карточный домик. Поэтому и подстелил соломки – для него, но прежде всего для себя. Чиновнику создали все условия для комфортной жизни в одиночной камере, а через два месяца оправдали подчистую, и он вышел на свободу, довольный начальником тюрьмы… Два года назад это было. А может, и три. А может, и четыре… Андрей вдруг понял, что потерял счет времени. Он мог только догадываться, какой сейчас месяц, какой год. Но не хотелось напрягать память. Полнейшая апатия ко всему, в том числе и к самому себе…
