Евгений Сухов - Корона жигана
Но неделю назад его отыскал Игнат Сарычев и потребовал, чтобы Кот немедленно уезжал. Питерский жиган даже не высказал удивления, когда муровец его нашел на одной из блатхат. Что поделаешь, работа у него такая. А когда он спросил, почему такая спешка, то Игнат, пряча неудовольствие, признался — бежал Кирьян Курахин.
— Как же вы его упустили-то? — тоном обиженного мальчишки протянул Васька Кот.
В ответ Сарычев неожиданно вскипел:
— А ты думаешь, я все время, что ли, жуликов ловил?! Я — моряк! — постучал он себя в грудь кулаком. — Боцман! Для меня главное было, чтобы палуба сверкала и чтобы ложки были чистые! Кто мог подумать, что так выйдет. — Но сразу остыл и, приняв виноватый вид, добавил: — Ладно, ты на меня не серчай, ты тут ни при чем. Накопилось, знаешь ли… не удержался! — И, сунув на прощание руку, предупредил: — Не мешкай ни секунды, если жизнь дорога.
Самым благоразумным для Васьки было бы немедленно рвать когти из Москвы. Но неожиданно его одолела сентиментальность. Он не опасался, что Кирьян заявится на эту хату. Она была глухой. И просто удивительно, как до нее докопался Сарычев. Хотелось расстаться с лялькой по-человечески. Негоже оставлять женщину, не попрощавшись. Нужно сказать последнее прости. Если не появишься у корешей, они не осудят, а вот женщина никогда не сумеет простить!
Ситуация ухудшалась тем, что как бы ни враждовали между собой питерские и московские жиганы, но они мгновенно объединялись против общего врага — легавых, а при таком раскладе легко получить перышко под лопатку даже от бывшего кореша.
И все-таки Васька Кот отважился. Дождавшись глубоких сумерек, он поймал извозчика и направился в сторону Воронцова поля. Лялька жила на берегу Яузы, вместе со своей двоюродной сестрой, темной и угрюмой девкой лет двадцати пяти. Угрюмость не мешала ей завлекать мужичков, и в Николоворобинском переулке она пользовалась немалым спросом. Худо-бедно ли, но жизнь шла! И бывало, что сестрички в разных концах комнаты трудились на кроватях под состоятельными клиентами.
Васька Кот прошелся по берегу Яузы, в сумерках вода казалась свинцовой. Потянул легкий ветерок и остудил лицо прохладой.
Жиган свернул в Николоворобинский переулок. Дом, в котором жила любава, располагался торцом к переулку. Свет в окошке горел, зазноба Кота была дома. В груди приятно защемило при мысли о бурном прощании. Оглянувшись, он не заметил ничего подозрительного и смело вошел в дом. Как и было заведено, постучал четыре раза, через равные промежутки.
Дверь отворилась почти сразу. На пороге в сарафане из цветастого горошка стояла Надька, так звали ее от роду. Домашняя, теплая, от нее пахло парным молоком. Хотелось по-щенячьи приложиться к ее соскам да испить ее всю до капельки.
— Не налюбовался, что ли? — хмыкнула Надька.
— Да ты всякий раз новая, — отвечал Васька Кот, перешагивая порог. — А под платьем-то у тебя есть что? — Он подошел вплотную и уверенно приобнял барышню ладонью. Почувствовал, как упруго колыхнулась полная грудь.
— Не на пороге же! — сдержанно укорила его Надька и потянула в глубину комнаты.
Желание было неимоверно сильным. И он едва сдерживался, чтобы не сграбастать ее в охапку и не опрокинуть прямо хоть и на пол.
— Ты бы не торопился, — произнесла она с придыханием Именно этот сдержанный шепот заводил его неимоверно. Это все равно, если бы она уже лежала на койке, раскинувшись. Следовало поговорить, сказать, что он очень рад ее видеть, что скучал без нее.
Но руки сами собой сбросили с ее плеч бретельки, и сарафан неопрятным комом упал в ноги. Подняв Надьку на руки, Васька Кот бережно положил ее на диван. Самое приятное — это стягивать с женщины трусики, зная при этом, что сопротивления не последует, а даже наоборот, она слегка приподнимется, чтобы облегчить задачу. Лялька глубоко задышала, чуть приоткрыв ротик.
— Осторожнее, не порви, — предостерегла барышня, — белье-то нынче дорогое, я его на рынке взяла. Теперь такого не сыщешь.
— А со мной ты поздороваться не хочешь? — услышал Васька Кот голос за спиной.
Жиган отстранился от любавы и обернулся. Облокотившись о косяк, в дверях стоял Кирьян. Он поглядывал не зло, даже добродушно. Полное впечатление, что он рад встрече. В левом уголку рта папироска, в руке направленный в лоб Коту пистолет.
— Расстроился?.. Теперь, наверное, у тебя ничего не получится… С мужиками это бывает.
Надька уже выползла из-под Кота. Набросила сарафан и произнесла обиженно:
— А ты говорил, не придет! Еще как придет! Не такая я барышня, чтобы меня мужики забывали, — с заметным вызовом произнесла она.
Она оправила сарафан и, пренебрежительно дернув полным плечиком, направилась в смежную комнату.
— Молиться будешь? Или без покаяния помрешь?
Васька Кот поднялся, проглотил горькую слюну и отвечал:
— Может, отпустишь? Бес попутал!
— Не рассчитывай, — отрицательно покачал головой Кирьян. — Сейчас ты осторожненько выйдешь из комнаты и пойдешь со мной. Знаешь, не люблю кровищу! А то потом девкам за тобой убирать придется. Хлопотно, — щелкнул он языком. — Живо! — И ткнул Кота стволом. — Поторопись. Я не люблю ждать!
Васька посмотрел в глаза Кирьяну. Холодный немигающий взгляд, будто бы в колодезную воду окунулся. К Ваське Коту пришло запоздалое прозрение, и он, скрипнув зубами, произнес:
— Су-ука!
— А вот это ты напрасно… Баба-то тут при чем? — укорил его Кирьян.
Васька вышел из комнаты и оказался в темном коридоре. Вниз вела коротенькая лестница, уводящая в преисподнюю. Под ногами заскрипели ступени, выводя какую-то жалостливую мелодию.
Вот и двор.
В лицо дохнуло прохладой. Вокруг царила тишина, только где-то рядом назойливо верещал сверчок. Неожиданно Васька Кот услышал, как с плеча в самое ухо жарко зашептал ангел-спаситель: «Всего лишь один нырок в темноту, и можно скрыться». Васька Кот отчаянно бросился в сторону. Он не пробежал и двадцати метров, когда почувствовал, как в спину что-то невероятно сильно ударило, и, упав, он успел догадаться, теряя сознание: «То был не ангел — бес попутал!»
К упавшему жигану подошел Кирьян, огляделся. Кажись, никого. Место здесь глухое, опасное. Случается, что и шалят, бывает, и наганами балуют. А если кто и видел, тоже не страшно — жиганов здесь не сдают, себе дороже!
Из темноты вышел Макей. Долговязый, худой, он чем-то напоминал колодезный журавль. Вот согнется сейчас и жалобно заскрипит.
— Ловко ты его, — проговорил жиган, — с одного выстрела уложил. Он даже и пискнуть не успел. Я бы так не сумел, — честно признался он.
Кирьян носком сапога повернул голову Кота.
— Отнесите его куда-нибудь подальше.
— Искать-то не будут?
Кирьян отмахнулся:
— Не будут… Здесь каждый день кого-нибудь грохают.
Глава 9. Ну что, начальничек, отпрыгался?
Еще пять лет назад Панкрат Тимофеевич служил в екатеринбургской жандармерии. До высоких чинов дотянуться не сумел, но погоны ротмистра выслужил. А как тряхнуло в октябре, так рад был, что живым остался. Большевики-то к жандармам особый интерес имели и сгребали их по всей России полными кузовками. Родительские фамилии менять было не в чести, оттого жатва и выпадала щедрой. Большую часть сотрудников поставили к стенке, и сейчас их косточки белеют на многих пустырях да в заросших оврагах. А тех, кому повезло, отправили на Соловки. Хотя повезло — понятие относительное, так ли уж хорошо гнить заживо?
Как это ни странно, но по своей работе Панкрат Тимофеевич скучал. Политических вроде уже не было, но вот блатные размножились и стали именовать себя жиганами. Не обошлось здесь без политической окраски, большинство жиганов гордо именовали себя «анархистами» и «идейными», хотя от уркачей отличались лишь тем, что были более образованны, а некоторые и вовсе цитировали Маркса, словно отца родного.
Часть их успела повоевать, но были и такие, что до недавнего времени числились буржуазией. Народ разношерстный и очень непростой, но так или иначе путевку в жизнь им дал Октябрьский переворот и слабость нынешней власти.
А все Николашка виноват, ему бы не сюсюкаться с ними, а давить на корню. Тогда бы и безобразий не натворили, глядишь, и без Гражданской войны бы обошлось. Атак сколько русской кровушки пролилось понапрасну.
Всю свою ненависть Панкрат Тимофеевич переключил на жиганов и видел в них едва ли не политических противников. Устроившись работать швейцаром, он потихоньку составлял на каждого из них досье, считая, что когда-нибудь оно может пригодиться. Домушники и громилы будут всегда неугодны любой власти, как бы они себя ни называли, уркачами ли, жиганами, блатная их суть от того не меняется, а потому рано или поздно его записи будут востребованы и оценены по достоинству. Конечно, было бы лучше всего эти материалы продать, но к кому обратиться со своим предложением, Панкрат Тимофеевич пока не знал. Предложишь досье милиции, так они тебя самого упекут за пособничество. Приходилось поступать по-хитрому и снабжать власть лишь небольшими порциями информации.
