Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги
— Как куда? К гостинице «Центральная». Взрыв произошёл в одном из номеров.
Мотовило и сам давно догадался, где произошёл взрыв.
— А в каком номере? — ещё на что-то надеясь, спросил он.
— Номер не знаю, но занимает его некий Самсонов, бизнесмен из Сибири.
— Есть жертвы?
— Должны быть, — уверенно произнёс Пулин. — Ну, ладно, всё. У меня уже машина под окно встала. Встретимся на месте происшествия.
Георгий положил трубку, хмуро посмотрел на вдруг протрезвевших Окрошку и Альфреда, перевёл взгляд на жену, потом снова посмотрел на Альфреда.
— Здесь вас оставлять не хочу. Со мной поедете. Только сидеть в машине тихо. Уяснили?
Подходя к центральному входу в гостиницу, Мотовило сразу увидел серый милицейский «уазик», который стоял в отдалении — за каретой скорой помощи, спецавтомобилем МЧС и пожарной машиной, с вытянутой к окнам третьего этажа телескопической лестницей и размотанными брезентовыми рукавами. Рукава были пустыми и казались гигантскими плоскими червями-цепнями. Их уже сматывали. Из выбитых окон третьего этажа валил пар и несло гарью. Площадь перед гостиницей была запружена эвакуированными постояльцами, одетыми кто во что и как попало, и обслугой гостиницы. Все были возбуждены и напуганы. Спокойствием и деловитостью отличались лишь сотрудники МЧС, которые вроде бы уже всех спасли и вывели, и делать им здесь больше было абсолютно нечего. Но они не уезжали, видимо, ждали прихода автобусов, чтобы увести к другому месту проживания тех, кто в гостинице оставаться не пожелал.
Мотовило направился к своим. Возле Уазика бездельничали два опера — лейтенант Свечкин со стажёром Петровским, и водитель Стёпа Рощин. Третий опер, Куканов, безмятежно и беззастенчиво дрых в машине. Свечкин и Рощин молча курили, и выражение их лиц было мрачным; каждый думал о чём-то своём, а скорей всего, об одном и том же: что долбаная служба достала вполне конкретно, и что жизнь, в принципе — полное дерьмо. А Петровский, запрокинув голову, смотрел на чёрные провалы окон третьего этажа и переводил взгляд на стеклянный аквариум — известную всем жителям города «бочку», — прочерчивая в ночном небе траекторию выстрела.
Молодец, мысленно похвалил стажёра майор. Догадался, правильно определил место, с которого, скорей всего, был произведён выстрел из гранатомёта. Позиция для стрельбы — лучше не придумаешь! А Свечкину я бы сейчас такую свечку в одно место засадил, вмиг бы опыт приобрёл! Свидетелей полно. Постояльцы, обслуга — кто-нибудь что-то, стопудово, видел. На крыше «бочки», опять же, наверняка следы остались. Там, может, и гранатомёт лежит. А он, сука, стоит, курит! А Куканов, так вообще дрыхнет, и дела ему нет.
Но устраивать разнос подчинённым Гоша не стал.
— Погибшие?
Свечкин с Рощиным выбросили окурки.
— Здравия желаем, товарищ майор.
— Погибшие? — Гоша повторил вопрос.
— Двое… вроде бы, — неуверенно доложил Свечкин.
— Что значит «вроде бы»?
— Один мертвяк целый, только в крови весь, а второй — в мешке. Его эмчээсники по кускам собрали и в мешок сложили.
— Чьи трупы?
Свечкин пожал плечами.
— Что? — округлил глаза Мотовило, — Ещё не выяснил?
— У того, который целый, я карманы проверил. Документов нет. А второй… Да там каша сплошная. Давайте, товарищ майор, судмедэксперта дождёмся. Он и определит, сколько их в мешке — один или больше. И документы заодно…
— Трупы где?
— А вон там, — Свечкин ткнул пальцем в темноту, — на газоне лежат. Их туда эмчээсники положили.
— Так, — Мотовило скрестил руки на груди и стал отдавать приказания, соображая, как бы не приказать чего лишнего, — найти администратора. Выяснить, кто в номере жил и сколько человек. Кто с ними ещё был в этой грёбаной гостинице. В соседних номерах, и вообще. Всех, кто может иметь отношение к погибшим, вычислить и сюда, ко мне. Вопросы?
— Никак нет, — угрюмо ответил Свечкин.
— Куканова разбудите, а то проспит самое интересное, — зло бросил Мотовило на ходу, направляясь к тому месту, где лежали тела.
— Товарищ майор! — догнал его Петровский. — Георгий Иванович! Можно я на «бочку» слазаю? Думаю, оттуда стреляли.
Мотовило резко повернулся к стажёру и почувствовал, как у него задёргалось нижнее левое веко, мелко и противно. Стараясь не обращать внимания на нервный тик, он внимательно посмотрел в горящие сыщицким азартом глаза юноши, и потупил взгляд. Помолчал и сказал резковато, пытаясь скрыть за резкостью слов неловкость перед подчинённым за то, что тот — честный и искренний парень, незнакомый с жестокой, иногда грязной правдой жизни, а его начальник — продажная шкура.
— Я вам что приказал, товарищ стажёр? Вычислить всех, кто связан с погибшими. Уяснил? А на «бочке» тебе делать нечего. Не стреляли оттуда. Это была ручная граната и взорвалась она внутри апартаментов. Неосторожное обращение с боеприпасами.
— Но, товарищ майор…
— Ты мой приказ слышал?
— Да… Так точно!
— Вот, и выполняй. А то Свечкину с Кукановым без тебя не управиться.
— Есть, — нехотя произнёс стажёр и отошёл.
— Эй! — окликнул его Мотовило через секунду. — Петровский!
Стажёр подбежал, радостный, в надежде, что у шефа неожиданно возникли сомнения в своей версии о причинах взрыва.
— Так я слажу?
— Скажи Стёпе, пусть подгонит «уазик», фарами посветит. Ни видно ни хрена.
— Есть, — разочарованно произнёс Петровский.
Сидорова Мотовило узнал сразу, хотя лицо товарища было так густо залито кровью, что более походило на маску. Узнал по росту, телосложению и длинным, слегка вьющимся, волосам. Да, и черты лица под кровавой маской были его, сидоровские.
Вот и всё, подумал майор, и ощутил какое-то странное облегчение. Сидорова больше нет. Теперь ему, Гоше Мотовило, не перед кем оправдываться в слабости. Нет больше в живых человека, перед которым было бы стыдно. Теперь всё пойдёт по начертанному кем-то плану. Кем-то?.. Да уж ясно, кем — Пархомом и его высокопоставленными помощниками. Пархом оказался сильнее. Наглее и решительнее, а значит, сильнее. Пархом и такие как он — хозяева жизни. Потому-то они, наглые и беспредельные, так легко и решают свои проблемы. Выстрелом из гранатомёта, например.
Сейчас надо просто-напросто ничего не делать, вернее, делать то, что скажут, и всё будет шито-крыто.
Так было часто.
Так было всегда.
Сидорова не воскресить, успокаивал сам себя майор. Екатерину не воскресить. Самсонова не воскресить. Шульмана и бомжа Юрку Грибоеда не воскресить. А ему, Гоше Мотовило, жить надо. У него Наденька! Ему надо жить, карабкаться, приспосабливаться… Ради жены, ради Наденьки!
Мотовило подошёл к телу Сидорова и опустился перед ним на корточки. Тело было ещё тёплым, но пульс на шее не прощупывался.
— Ты чего над трупаком колдуешь? — услышал он за спиной голос Пулина и оглянулся.
Подполковник появился в сопровождении следака из городской прокуратуры Байкалова, прихвостня малюткинского, и судмедэксперта — худого и долговязого Эдгара Яновича Эзау, с очками, поднятыми и задвинутыми на крутой с залысинами лоб.
Байкалов выглядел, как всегда, жизнерадостным и вполне довольным жизнью. Одет в костюм от Хуго Босс, а на ногах мягкие кожаные туфли, изготовленные явно не на местной кожно-обувной фабрике. Словно приехал не на место взрыва, а на банкет — по-видимому, надолго покидать прокурорскую «Волгу» не собирался. Проинструктирован не проявлять рвения.
«Чего скалится? — зло подумал о нём Георгий, — А впрочем, что бы ему не радоваться жизни? Всегда богато упакован, разъезжает по городу на новеньком „Фокусе“, а не на видавшей виды шестёре, как я. Жена фотомодель, а сын от первого брака учится где-то за границей…»
Опера Байкалова не любили, сильно огорчались, если приходилось работать совместно. Называли презрительно гондоном. За глаза, конечно. Знали — ссориться с гондоном Байкаловым не стоит.
— Здравствуйте, Георгий Иванович, — вежливо поздоровался с Гошей Байкалов, спрятав руки за спиной.
Гоша поднялся с корточек.
— Здравствуйте, Михаил Артурович, — ответил он не менее вежливо, но руки не протянул. Собственно не только по причине своего неуважения к следаку — просто знал, что Байкалов, видевший, что он касался трупа, рукопожатие проигнорирует, побрезгует.
Судмедэксперт, напротив, протянул Гоше узкую, но сильную кисть с длинными пальцами хирурга.
— Здорово, Гоша.
— Привет.
С Эдгаром Яновичем Гоша был знаком более десяти лет, они симпатизировали друг другу. Друзьями, в полном смысле этого слова, не являлись, но количество совместно выпитого (в морге, на кладбище во время проведения эксгумации, на месте преступления и в других, не менее экзотических местах) коньяка, водки и медицинского спирта подсчёту поддавалось с трудом.
