Михаил Зубавин - Дело о кониуме
— А когда вернулся Петр?
— Не скоро. Когда притащились, выглядели они с Дашкой, как два пьяных голубя, лизались при нас. Даже обидно, пригласила в гости, оставила без мужиков, а сама развлекается, представляете, — вздохнула Нина и заморгала длинными ресницами, пришторивающими ангельски невинные голубые глазки.
— Представляю. А раньше Петр с Яковлевым не встречался?
— Наверно, нет. Хотя, кто знает? Петр в институт за Дарьей иногда заходил, но он сразу ее хватал и утаскивал. С нами-то не познакомился, хотя мы все о нем знали. Может, и виделся он с Яшкой, но мельком.
— А что за человек был Яковлев?
— Так я говорила же. Трезвый — невыносим, болтал лишь о видюшниках, шмотках, о том, что предок ему из-за бугра привез и что там видел, не мужик, а «ни рыба ни мясо». И еще ему казалось, что все его женить на себе хотят. Но только бывало выпьет, чуть-чуть совсем, становился орлом, этаким прелестным сексуальным маньячком в хорошем смысле слова, до тех пор, пока не протрезвеет.
— А подобных историй раньше у Яковлева не случалось?
— Драк?
— Драк.
— Не помню. Наверно, нет. Петр человек устарелый, а мы современные, прогрессивные люди. Из-за этого морду бить? А вы, господин детектив, как к сексу относитесь?
— По погоде и настроению, — хмыкнул Ершов и подумал о том, сколь плохо знает он студентов. — Ниночка, а у Яковлева, кроме вас, вне института была какая-нибудь компания?
— Двоих я знаю, они еще школьниками вместе повелись, их отцы в одной системе служили, не в одной организации, но на одном уровне. А ребятки противные довольно, мне не понравились. Яшка их еще на первом курсе приводил на вечеринку, надо веселиться, общаться, а они… Амэрика, Амэрика… Больше мы их не звали.
— А кто они?
— Фамилий я не помню, но тот, у кого папа во Внешторге, — Виктор, а того, чей папа отвечает за все эти партийные санатории, бани, магазины, — его Сашей зовут, он толстый, крикливый, рыжебородый.
— Спасибо, — сказал Ершов. — Пойду дальше.
— А может, посидите, родители придут поздно. Вино? Кофе? — И глаза Ниночки стали такими бездонно голубыми, как утреннее небо в безоблачное летнее утро.
— Нет, дела, — отказался Сергей.
Когда же Нина, отпирая дверь, вновь повернулась к Ершову спиной, он еле сдержался, чтобы не продудеть: «Ну и бабища!»
Алексей Оникин долго отнекивался, но все же согласился встретиться с Ершовым в городе. Он оказался невысоким расхлистанным юношей с ранней залысиной, раздвинувшей и без того редкие сальные волосы. Оникин смотрел мимо собеседника и разговор уводил в сторону:
— Им-то что?
— Кому им? — допытывался Ершов.
— Им всем.
— Но расскажите о Яковлеве.
— А что Яковлев? Он был такой же, как они.
— Кто они?
— Да все эти с пропиской. Им только играться. А мне жениться надо.
— Почему же вы вечером ушли с дачи Пироговых, на свадьбу вы на следующий день ехали, а там две невесты оставалось.
— Эти? Да они лишь развлекаются, их замуж батьки отдадут. А я должен здесь остаться, мне нужна серьезная девушка с отдельной квартирой.
— Но когда вы ночью купаться ходили, на лугу ничего не заметили?
— Вы знаете, так трудно остаться у вас иногороднему. Что вы ко мне пристаете?
— Я о луге спрашиваю. Там вы ничего не видели, не слышали?
— Нет! Повторяю, я ничего не знаю. Да отвяжитесь вы от меня!
Оникин суетился, поглядывал на часы, потел, и Ершов не солоно хлебавши отправился на дачу Вербиных.
На веранде сидели Валентина Михайловна, Дарья и Ермолаев.
— Как дела, Сереженька? — всплеснула руками Вербина.
— Стараюсь.
— Но что-нибудь проясняется, получается? — выдохнула она. — А?
Сергей пожал плечами
— Пока я лишь собираю информацию, но чувствую, вот-вот — и во всем разберусь. Я сам не понимаю почему, что со мной происходит, но подсознательно знаю — найду убийцу и освобожу Петю. Вам может казаться это бредом, но это так.
Дарья вскочила и обняла Сергея
— Если так случится, то я просто… Я поцелую вас!
— Спасибо, — хмыкнул Ершов. — А вы как съездили?
— Мыс Валентиной Михайловной передачу возили. Это ужасно.
— Что?
— Все эти порядки, очереди, проверки, словно мы бандитки какие.
— Да, — вздохнул Сергей. — Я одну вещь забыл спросить: как ребята тогда к лугу спустились, калитка же на ключ запирается?
— Сережа, — ответила Вербина, — там теперь замок с циферками, и повернешь «два — восемь — три» — и проходи.
Сидевший в углу Ермолаев хмуро вздохнул.
— Обойдется все.
Ершов искоса взгянул на него.
— А почему вы так думаете?
— Петька парень нормальный, мордоворот, работал, конечно, мало, но раз не убивал…
— Понял, — кивнул головой Сергей. — Но вот что интересно: лето, выходные, и никто не заметил на лугу ничего странного. Не видел — понятно, темно было, но почему никто ничего не слышал?
— Моего полтора часа избивали, — вздохнул Василий Григорьевич. — Дрались, девочка визжала, но никто не помог, не остановился.
— Там шоссе, машины на подъеме гудят, а здесь тихий луг.
— Так ты в сыщика играешь? — неожиданно зло процедил Ермолаев.
— Должен я помочь Вербиным?
— Вот и помоги! Краны у них текут, навоз надо перенести, дверь поправить — вот это настоящая помощь, а не твоя возня, мордоворот. Я пошел.
Даша тоже засобиралась.
— Сережа, вы верите, что с Петей все обойдется?
— Я не сыщик, но, думаю, все будет хорошо. И еще: я связался с одним необычным человеком, который все, что сможет, для нас сделает.
— Он где работает? В какой должности? — встрепенулась Валентина Михайловна.
— А его должность роли не играет, он и беспартийный, и без погон.
— Но, тогда?.. — изумилась Вербина.
— А он знает половину города и, главное, мыслит необычно. Он наверняка что-нибудь придумает, подскажет нам.
— Дай Бог, — с сомнением покачала головой Валентина Михайловна.
— Хорошо бы, — улыбнулась Даша.
Утром следующего дня, когда Ершов брел к остановке автобуса, у арки его остановил комендант — мужчина лет шестидесяти, с мясистым носом, толстыми губами и красными оттопыренными ушами. Одет он был в полосатую ковбойку и брезентовый комбинезон. Комендант провел ладонью по торчащей ежиком седине, кашлянул в кулак:
— Простите, не вы у Вербиных проживаете?
— Я.
— Вам требуется зайти ко мне.
— Что ж, — согласился Сергей, — почему бы и нет.
Дверь в домик коменданта располагалась за углом и вела прямо на застекленную веранду. У стола сидел пожилой милиционер с одутловатым лицом, расплывшимся вокруг маленького острого носика. Лишь три маленькие звездочки треугольником блестели на его погонах, но своей значимостью он, казалось, заполнял все помещение.
— Присаживайтесь. — Старший лейтенант указал Еро-шову на стул и представился: — Участковый Белкин. Вы проживаете на даче Вербиных?
— Я.
— Почему не прописываетесь? — сказал Белкин с выражением усталости и безразличия.
— Товарищ старший лейтенент! — Ершов даже привстал. — Я живу в нашем городе. Если я раз-другой переночевал на даче у друзей, о какой прописке может идти речь?
— А документы у вас есть?
— Пожалуйста, — ответил Ершов и порадовался, что не оставил дома университетское удостоверение.
— А паспорт? — изучив корочки, осведомился участковый.
— Паспорт лежит в тумбочке, однако разве удостоверения мало? В чем дело-то?
Милиционер вздохнул, глаза его вспыхнули:
— Вы знаете, где Петр Вербин?
— Конечно.
— Знаете, что идет расследование?
— Знаю.
— А что за самодеятельность развели?
— То есть? — изумился Ершов и подумал: «Уже настучали, но кто?»
Милиционер облокотился о стол, уткнулся лбом в ладонь:
— Ухмыляться нечему, дело очень серьезное, большие чины им занимаются. Чьего сына убили, знаешь?..
— Знаю.
— Ну, так и не суйся. Такая игра идет, такие силы задействованы. А ты куда? Крылышки сожжешь, для своего же блага не рыпайся! Усек?
— Значит, — зло усмехнулся Ершов, — дело Петра — табак, а мне сопеть в тряпочку, не рыпаться, ждать, когда друг погибнет? Когда вы его засудите?
— Так нет, — вздохнул старлей. — Если что обнаружится, отдай нам. Кровь Вербина никому не нужна, но какая интрига идет, представляешь? — Участковый махнул рукой. — И меня-то держат, знаешь где? А уж с тобой такое сделают, если что… Смотри сам, я предупредил тебя. Место у меня спокойное, я им рисковать не могу, а ты уж думай о себе сам.
Оказавшись в своей квартире, Ершов первым делом отыскал паспорт и только потом сварил кофе и позвонил Иерихону. Голос профессора Быченко гремел так, что трубку можно было даже не подносить к уху.
— Сегодня вечером жду тебя у себя дома. Придешь часам к пяти, понял?
