Виталий Гладкий - Седой
С той поры, как Костя ушел от родственников, минуло четыре месяца. Палящий летний зной постепенно уступал место зябкой ночной прохладе, умытой обильными росами, и тонкое потертое пальтишко уже не спасало от холода.
Пока было тепло, Костя спал прямо на земле, у костра, подложив под голову свою котомку. Ближе к осени он старался разыскать стог сена или соломы и, зарывшись, как крот, в нору, блаженствовал в мягкой и ароматной теплыни.
За лето, несмотря на скитания, Костя заметно вырос и окреп.
Голодным он не был никогда. Год выдался урожайным, земля щедро делилась с Костей своими богатствами: ягоды, грибы и орехи в лесу, овощи на полях, фрукты в заброшенных садах. Он научился добывать яйца и рыбу. Как оказалось, большой хитрости в этом не было. Возле каждого деревенского пруда обычно копошились стаи домашних уток и гусей, которые поутру неслись в камышовых зарослях, куда их хозяева забредать не догадывались. А с рыбой было и того проще: пройдешь вдоль обрывистого берега или плотины, нащупаешь промоину или нору под водой – вот тут уж не зевай, юркие караси долго ждать не станут.
Ловил Костя голыми руками и щупаков, таившихся в мелких речных заводях среди длинных стеблей водяных лилий и кувшинок. И только хлеб и соль Косте доводилось видеть не часто.
Замкнутый и очень стеснительный, он даже в мыслях не мог представить себя попрошайкой или вором. А иного пути добыть хлеб и соль не было.
С солью однажды Косте здорово повезло. На пастбище, у загона для скота, он нашел несколько кусочков каменной соли, «солонцов», – их с видимым аппетитом лизали дойные коровы. Отполированные шершавыми коровьими языками до матово-серого блеска, величиной с гусиное яйцо, солонцы приятно отягощали вещмешок беглеца.
На привалах Костя доставал свое соленое сокровище, раскладывал на носовом платке, в который раз пересчитывал куски, а затем, выбрав самый лакомый с виду, сосал его, как леденец. Но хлеб…
Хлеб оставался для него недосягаемо-прекрасной мечтой, в ночные часы уводившей в такой далекий теперь мир детства, согретый любовью и лаской отца и матери. Ему часто снился пышный, душистый, с золотистой корочкой ржаной каравай, испеченный в печи на капустном листе бабушкой Лукерьей, и запотевшая крынка холодного молока из погреба.
Как-то среди лета он не выдержал и подошел к костру, возле которого сгрудились сельские пацаны-пастушки, выгнавшие колхозных лошадей в ночное. Приняли его приветливо, без особых расспросов. Просидел он с ними всю ночь, слушая всякие деревенские побасенки и истории.
Краюху хлеба – подарок пастушков – Костя бережно спрятал за пазуху. На ходу отщипывая крохотные кусочки, он совал их в рот и, перекатывая вязкий комочек языком, не осмеливался его проглотить, стараясь подольше насладиться невероятно желанной хлебной кислинкой…
Осень уже властно напоминала о себе седыми заморозками, когда Костя решил возвратиться в город – нужно было искать теплое пристанище и крышу над головой.
После недолгих поисков он облюбовал старый заброшенный пакгауз на железнодорожной станции, где в чудом сохранившейся каморке кладовщика стояла железная печка-буржуйка с длинной, местами проржавевшей трубой.
В топливе недостатка не было – возле запасных путей высились горы угля.
Едва обустроившись, Костя начал искать работу. Не по годам серьезного и неулыбчивого подростка приняли в свою бригаду станционные грузчики, – людей не хватало, и им часто приходилось работать в две смены.
Разгружал Костя вагоны с песком, цементом, углем, лесом. Первое время было трудновато. Еще не вполне сформировавшийся организм с трудом переносил огромные физические нагрузки. Но, наделенный от природы неистовым упрямством и недюжинной силой, Костя вскоре приобрел и необходимую выносливость, чтобы работать наравне со взрослыми. Он возмужал, раздался в плечах. Питался он теперь хорошо – в заработках грузчиков не обижали.
Так прошли осень, зима, весеннее половодье…
Длинными одинокими вечерами Костя запоем читал. Это была его единственная отдушина в его размеренной, небогатой событиями, нелегкой жизни. Большую часть своей зарплаты он тратил на книги, в основном приключенческие, выискивая их на книжных развалах и в неприметных магазинчиках городской окраины. Там книги были дешевле.
Так прошел почти год. Однажды летним вечером Костя возвращался с работы. Пронырнув через знакомые проломы в стенах пакгауза, он подошел к своей каморке – и застыл. Из-за неплотно прикрытой двери раздавались чьи-то чужие голоса. Поколебавшись, Костя решительно потянул на себя грубо сколоченный щит, заменяющий дверь, и шагнул внутрь.
Четверо подростков, по виду сверстники Кости, расположились вокруг стола и с увлечением играли в «очко». Стол был уставлен бутылками с водкой и минеральной водой, лежала закуска. Скатертью служила мятая газета.
– Что вам здесь нужно? – негромко спросил Костя, подходя поближе.
Непрошеные гости, как по команде, бросили карты и уставились на Костю. Наконец рассмотрев, кто перед ними, успокоились и нагловато заулыбались.
– Ба-а! Кажись, хозяин? А мы тут думаем, кто это такую козырную норку себе приспособил?
Невысокий, коренастый парень с модной челкой и узкими слегка раскосыми глазами поднялся со скамьи и шагнул навстречу Косте.
– Это не норка, и я вас сюда не приглашал, – спокойно ответил Костя, угрюмо глядя на собравшихся.
– Вева! Мы ему не нравимся! – насмешливо сказал долговязый прыщеватый подросток.
Криво ухмыляясь, он налил себе в стакан водки и одним махом опрокинул в рот.
– Ага, – подмигнул Вева прыщеватому. – Ну-ка, плесни ему, Фуфырь, для знакомства.
– Я не пью.
– Во дает! Молокосос… – заржал третий – рыжий, нескладный, с плоским рябым лицом.
– Заткнись, Клоун! – Вева недобро зыркнул на рябого.
Тот икнул, прикрыл ладонью щербатый рот, и засопел обиженно.
-Так, значит, компания наша тебя не устраивает? – с угрозой спросил Вева.
– Угадал. Не устраивает.
– Что-о?! Ах ты!.. – выскочили из-за стола Фуфырь и Клоун.
– Тихо! Ша!
Хрипловатый голос четвертого, который до сих пор молча сидел в углу, в тени, заставил вздрогнуть подростков, уже готовых броситься на Костю.
– Тебя как кличут? – спросил он Костю.
Только теперь Костя разглядел, как следует, этого человека.
Щуплый на вид, с маленьким птичьим лицом, он и впрямь казался подростком. Только морщинистый лоб, мешки под глазами и обрюзгшие щеки указывали на то, что ему уже немало лет. Он оценивающим взглядом осматривал стройную мускулистую фигуру Кости, будто собирался его купить, и это вызвало у подростка чувство брезгливости.
– Какая вам разница.
– Обиделся? Зря-а… – осклабился щуплый и потянулся за бутылкой. – Садись. Угощайся. Коль не пьешь – перекуси. Потолкуем…
– Мне не о чем с вами толковать. Я пришел с работы и хочу отдохнуть.
– Вон ты как… Нехорошо, малыш, нехорошо так гостей привечать…
Щуплый нахмурился и забарабанил пальцами по столу.
Костя успел заметить, как он слегка кивнул Веве, и тот, словно его подхлестнули невидимым кнутом, бросился вперед, целясь кулаком в Костину челюсть. Встречный удар, молниеносный и точный, пришелся Веве прямо в переносицу.
Ошалело выпучив от боли глаза, Вева опрокинулся навзничь, завалив на пол и Фуфыря. Вторым ударом Костя расплющил рябой нос Клоуна, и тот, скуля, как побитый пес, упал на стол, опрокидывая бутылки и стаканы.
В это время из-под Вевы выкарабкался Фуфырь – и тут же полетел в угол от сильного удара в скулу.
– Убирайтесь! – в ярости крикнул Костя щуплому, признав в нем главного.
Тот, как показалось Косте, с неподдельным интересом наблюдал за происходящим.
– Хоро-ош.. – словно не слыша Костиных слов, тихо проронил щуплый. – Силен, малыш, силен… А это ты видал?
В его руке блеснуло длинное узкое лезвие финки.
Костя медленно отступил к печке и схватил стоящую в закутке увесистую кочергу.
– Ого! Да ты и впрямь не из робкого десятка, – недобро ухмыльнулся щуплый и спрятал финку. – Лады. Твоя взяла. Мы сваливаем. Пошли, вы, лопухи!
Он помог подняться Веве, который с ошалевшим видом мотал головой.
– До встречи, парнишка, – сказал щуплый. – Шевелитесь, мазурики!
– Деньги заберите! – крикнул им вслед Костя.
На столе, вперемешку со старыми засаленными картами, валялись мятые купюры разного достоинства.
– Оставь себе. Это квартплата… – закуривая, ответил щуплый.
И исчез в сгустившихся сумерках среди старых товарных вагонов, громоздившихся в тупике около пакгауза.
Глава 4. ГРАБЕЖ
Тусклая электролампочка сиротливо мигала внутри подвешенного к столбу жестяного колпака, который под напором ненастья болтался на крюке и жалобно поскрипывал. Неяркий желтый свет сеялся вместе с дождем на замусоренный пятачок растрескавшегося асфальта, изредка выхватывая из непроглядной темени разломанный палисадник. За ним угадывались очертания длинного двухэтажного здания. Его широкие окна сумрачно смотрели темными стеклянными глазницами на небольшую, в блестящих оспинах лужиц, площадь.
