Владимир Гриньков - Так умирают короли
– Посмотрим.
Марина прижалась ко мне. Она была теплой и очень ласковой. Дарила спокойствие и без особого труда делала счастливым.
– Я люблю тебя, – произнес я.
Она даже не пошевелилась.
– Ты слышишь?
Кивнула, но так и не повернула ко мне своего лица. Ее голова покоилась на моей груди, и в какой-то момент я вдруг почувствовал теплую сырость, как будто мне на грудь кто-то брызнул парным молоком. Я резко приподнялся и развернул Марину. Она плакала. Совершенно беззвучно – только слезы катились по щекам.
– Что случилось?
– Ничего, – всхлипнула она и улыбнулась сквозь слезы. – Просто сегодня ты сказал мне это в первый раз.
– Разве это такая уж трагедия?
Она снова улыбнулась:
– Нет. Но я не думала, что когда-нибудь этого дождусь.
– Это так важно для тебя? – изумился я. – По-моему, все было ясно и без слов.
– Ясно, конечно. Но хотя бы ради приличия мужчина сначала говорит, что любит, а уже потом – постель и все такое прочее.
– Мужчины действительно говорят это только ради приличия. Потому что все равно всегда подразумевается постель.
Я говорил насмешливо, стараясь тем самым скрыть собственное смущение и растерянность.
– Так что у нас с тобой, по крайней мере, все искренне, без притворства.
Марина покачала головой.
– Тебе никогда не понять женщин, – прошептала она.
Что правда, то правда. Познав ее смелость и напор едва ли не с первых дней знакомства, я и представить себе не мог, что слова имеют для нее хоть какое-то значение. Склонился над ней и стал поцелуями осушать ее слезы. Она затихла и даже, как мне показалось, перестала дышать.
– Люблю тебя, – сказал я. – Наверное, только сейчас сам это понял.
Просил прощения за собственную толстокожесть.
– Я думал, что все продлится очень Недолго. Побудем вместе и разбежимся. Я уеду.
– Куда? – вскинулась Марина.
– Я не собираюсь никуда уезжать, – пробормотал я, поняв, что проговорился.
Марина выглядела встревоженной. И как ей действительно сказать, что я уеду и это случится очень скоро? От одной мысли о предстоящем расставании мне самому становилось плохо. Она – здесь, я – там. Сначала редкие, раз в месяц, встречи. Очень недолгие и почти случайные. Я стану приезжать к ней на денек, и наша любовь будет сродни воровству. Потом мы будем расходиться все дальше и дальше, как это случается между редко видящими друг друга людьми. И в конце концов у нас не останется ничего, кроме щемящих воспоминаний.
– Я увезу тебя отсюда!
– Куда? – удивилась Марина.
– В Вологду.
– А твоя жена?
Черт, я же сам ей наплел когда-то про жену.
– Я с ней разведусь.
– И что я буду делать в Вологде?
– Жить, – сказал я. – Ты будешь моей женой.
Наверное, она не восприняла мои слова всерьез, потому что засмеялась.
– Нет, – сказала она. – Я не могу быть твоей женой. Только любовницей.
Потянулась ко мне и поцеловала.
– Почему? – мрачно спросил я.
– Я не хочу тебя терять.
– Ты же будешь моей законной супругой.
– И потеряю тебя. Потому что ничто так не убивает любовь, как быт. Когда стираешь мужу носки…
– Я всегда делаю это сам!
– Или стоишь у плиты…
– Тут у меня есть сложности, – признался я. – Но буду учиться и уж без завтрака семью не оставлю.
Марина засмеялась.
– Я не о том, – сказала она. – Я тебя так люблю, что готова все делать сама. И буду делать – с радостью. И год, и два, и три. А потом – это не сразу произойдет, лет через пять, а может, и через пятнадцать, – я вдруг почувствую, что эта моя радость куда-то уходит. Улетучивается без следа. А это не радость улетучивается, Женя, а любовь.
Она приникла ко мне и затихла, как будто воочию увидела, как умерла наша любовь.
– Пусть! – сказал я решительно. – Пусть все умрет через пятнадцать лет! Но если мы сейчас не сделаем шаг навстречу друг другу, то все закончится гораздо быстрее! Уже через неделю. Или через две.
– Почему? – удивилась Марина.
Она не знала того, что знал я. И я понял, что сейчас все ей расскажу. Вот прямо сейчас. Уже даже рот раскрыл. И тут зазвонил телефон. Я снял трубку. На том конце провода был Мартынов.
– Привет! – сказал он. – Ты не спишь?
– Нет.
– Мы арестовали Панова.
– Какого Панова? – опешил я.
– Константина Евгеньевича.
Это было полной неожиданностью для меня. С Константином Евгеньевичем я встречался в первой половине дня, передал ему фотографии и свой паспорт. Ничто не предвещало неприятностей, которые его, как оказалось, поджидали.
– Загорский начал давать показания.
– Так значит – он?! – изумился я.
Панов как главный мафиози заказал Загорскому это убийство. Загорский выполнил заказ. Такая схема в мгновение выстроилась в моем мозгу. Мартынов понял наконец, о чем идет речь, и невесело засмеялся.
– Нет, – сказал он. – С самсоновским делом связь пока не прослеживается. Речь идет о контрабанде культурных ценностей.
– Он же говорил, что все законно, – пробормотал я. – И есть разрешение на вывоз.
– Мы навели справки. Там все липа. Они подделывали документы и по ним вывозили все, что им заблагорассудится. Ты завтра подойди к нам в прокуратуру, дашь показания. Панов ведь предлагал тебе лететь в Германию?
– Предлагал.
– Вот это и напишешь. Что там новенького на работе?
– Ничего, – ответил я, мрачнея. – Большая грызня.
– Деньги? – определил Мартынов.
– А что же еще? Алекперов, руководитель канала, зарегистрировал на себя знак программы и теперь диктует свои условия всем.
– Когда же он успел? – удивился Мартынов.
– Он втихомолку занимался этим, когда Самсонов еще был жив.
– Вот как? – сказал Мартынов.
И я услышал, как изменилась его интонация. Наверное, я сказал что-то важное для него.
Глава 38
Я приехал в прокуратуру вечером. Мартынов ждал меня. У него был вид шахтера, две смены подряд рубавшего уголек. Наверное, он теперь дневал и ночевал на работе.
– Поздновато, – проворчал он.
– Не мог отлучиться. Новый шеф знакомился с нашим коллективом.
– Какой новый шеф?
– Горяев. Занял место Самсонова.
– Ну и как он?
Я скорчил скорбную гримасу. Мартынов понимающе улыбнулся.
– Откуда он вообще взялся?
– До недавних пор продюсировал какую-то программу о членистоногих на сто пятьдесят седьмом канале, – хмыкнул я.
– С таким настроением вы много наработаете, – определил Мартынов.
– Это точно.
Он придвинул мне стул:
– Садись, разговор у нас долгий.
– Чего же так?
– Допрашивать тебя буду. Под протокол.
– Как подозреваемого? – осведомился я.
– Свидетелем ты у нас проходишь. По делу о контрабанде культурных ценностей.
– Значит, всерьез за Панова взялись?
– Всерьез, – кивнул Мартынов. – Ты в чем-то оказался прав, назвав его мафиози. Они целую паутину сплели, и Панов был за главного.
– Они – это кто?
– Там много людей задействовано, Женя. И у каждого были свои четко очерченные обязанности. Одни выясняли, что сейчас ценится и кому можно запродать товар, другие доставали требуемое, попросту говоря – воровали, третьи, как твой Загорский, выполняли роль курьера, перемещающего эти вещицы через границу.
– Неужели Загорский пошел на это? – Я покачал головой. – Может, он просто не знал?
– Он так и пытался это представить, – подтвердил Мартынов. – Не знал, что имеет место контрабанда, документы-то, мол, всегда были в порядке. Но это все отговорки для слабоумных. Расколется в конце концов, никуда не денется.
– Я-то думал, что вы нашли убийцу Самсонова.
Мартынов внимательно посмотрел на меня.
– Связи пока не видно, – признал он. – Но иногда открываются новые обстоятельства, позволяющие взглянуть на дело по-иному.
– Здесь-то что может быть?
– Все, что угодно. Мы отрабатываем сразу несколько версий. Ну, например, почему бы не предположить, что Самсонов каким-то образом был связан с этой контрабандой?
– Самсонов? С контрабандой? Чушь! – уверенно отклонил я эту версию.
Сама эта мысль казалась мне кощунственной.
– А вот ты погоди, – неожиданно мягко не сказал, а почти пропел Мартынов. – У Самсонова ведь крутились огромные деньги. Так? Почему бы не предположить, что он финансировал предприятие твоего Константина Евгеньевича?
– Он не мой! – огрызнулся я.
– Не твой, хорошо. Но все остальное остается в силе – мое предположение о возможной связи Панова и Самсонова.
– Они даже не были знакомы!
– Откуда ты знаешь?
– Мне так показалось.
– Вот видишь – «показалось».
– Да точно я вам говорю! Иногда фамилия Самсонова звучала…
– Где она звучала?
– В разговорах. Когда я, Загорский и Панов иногда упоминали его фамилию. И было понятно, что Константин Евгеньевич и Самсонов лично не знакомы.
– А почему же тогда заходила речь о Самсонове?
– Ну, все-таки такой известный человек. И к тому же мы с Загорским у него работали. Загорский как раз собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал, так Альфред жаловался на него Константину Евгеньевичу…
