Татьяна Степанова - Пир на закате солнца
Звонок по внутренней связи.
– Екатерина? Занята? Не очень? Зайди.
Федор Матвеевич Гущин. На чем бы это записать? Лично звонит. Она и сама хотела зайти в розыск, но не сейчас, не с такой головой.
Катя спустилась в управление розыска. Гущин был в кабинете один. По обыкновению в управлении розыска утро начиналось с оперативки, но сегодня этот порядок был чем-то нарушен.
– Сядь-ка, кофейку горячего хочешь?
– Спасибо, Федор Матвеевич. Что-то опять, да?
КОТОРЫЙ РАЗ ПО СЧЕТУ ОНА ЗАДАЕТ ЭТОТ ДУРАЦКИЙ ВОПРОС?
– Две новости у нас. И знаешь, занялся бы я немедленно с ходу второй, если бы не первая. А так вот сижу, репу чешу. – Гущин промокнул белоснежным носовым платком вспотевшую лысину. – Решил вот с тобой посоветоваться.
– Со мной? – Катя была до крайности удивлена.
– Значит, вторая новость у нас такая: мои орлы повторно дом Надежды Тумайкиной осматривали, и двор, и подъезды все, дорогу. Так вот дальше по улице перекресток, на асфальте была глина, там обнаружен след протектора. Машина разворачивалась. А этого нашего красавца…
– Угарова?
– При задержании он на «БМВ» был, машину тогда осмотрели. Так вот совпали данные-то. Один в один.
– Следы колес его машины возле дома убитой?
– Что и требовалось доказать. – Гущин закурил. – А он на свободе у нас третьи сутки гуляет. В прокуратуру по вызову вчера не явился.
– Получается, он врал?
– Он там был – у ее дома.
– Ваши за ним уже поехали?
– Мои… они указаний моих ждут – вон там за стенкой в сорок шестом кабинете. И, наверное, диву даются, чего это я медлю. Думают, выдохся старый хрен, хватка не та уже, раз с адвокатом-акулой облажался – осторожничаю, думают, мол, на пенсию мне пора, с удочкой на пруду сидеть, карасей ловить.
– А та женщина, знакомая Угарова, что наняла адвоката, вы ее проверили?
– Анна Гаррис, москвичка, проживает на улице Академика Виноградова, разведена, кстати, занимает весьма солидную должность в крупной фирме, офис у них в Новинском пассаже. – Гущин рассказывал все это складно и размеренно, как сказку. – Уж не знаю, кто при ней этот Угаров – любовник или просто альфонс, но, видно, дорог этой мадам наш красавец, раз она за него той ночью с нами, как львица, сражалась.
– Если он лжет, то… Она тоже в опасности?
– Следы протекторов на месте убийства от его «БМВ». И я бы немедленно всем этим сейчас занялся, весь отдел бы наш этим занялся, если бы не новость, которую я узнал на четверть часа раньше.
– Федор Матвеевич, вы…
– Слушай, Екатерина, ты генерала Москалева Виктора Петровича хорошо знаешь? – Гущин прищурился.
– Встретила его однажды в госпитале случайно. – Катя коротко рассказала ту самую первую эпопею. – А второй раз, когда он при вас приехал по убийству Тумайкиной Надежды, домработницы.
– И ты участвовала в поисках его сына?
– Пресс-служба подключилась, как и все другие отделы. Но, кроме этого, мне жена Москалева звонила – Регина.
– Значит, у тебя с их семьей все же приятельские отношения?
– Ну не знаю, можно ли это приятельством назвать. Регина у меня совета просила, я была даже у них дома. Но ее муж отсутствовал в тот день, был только сын… школьник… А почему вы спрашиваете о них? А, ну, конечно, Тумайкина у них ведь работала, по сути, они тоже свидетели по делу, но…
– А в госпитале, значит, у генерала боевой товарищ лежит, так?
– Он… полковник Приходько, покончил с собой. Я вчера об этом узнала. Федор Матвеевич, там какая-то темная история, совершенно ничего не понятно.
– Вот и я тоже ни хрена не понимаю. Зачем такому человеку, как Москалев… Такая фигура в министерстве, с такими связями, с таким списком послужным, боевым… Назначение вот-вот состоится, ему, по слухам, такую должность прочат, а он… Слушай, Екатерина, ты все же знакома с ним, с его женой, видела их семью, в доме, говоришь, была… Если какая-то информация у тебя есть, не скрывай ее от меня, прошу тебя как коллегу, по-дружески прошу.
– Федор Матвеевич, я не скрываю, я просто разобраться, оценить все логически не могу… Но что все-таки стряслось с генералом Москалевым?
– Сегодня утром он приехал в Центр иммунологических исследований. У нас туда образцы по убийству Надежды Тумайкиной отправлены на анализ ДНК. Исходный материал, законсервированный, так как для сравнения мы пока что ничего туда не представили. С Угарова-то не успели образцы получить. Москалев имел беседу с заведующим лабораторией. И тот потом сразу же позвонил мне, хотя разговор у них был приватный, не для посторонних ушей. Но завлаб мне позвонил – это не донос, учитывая обстоятельства нашего убийства, учитывая эти чертовы раны на останках, эти укусы… Одним словом, ни о какой приватности, секретности, даже при его генеральских погонах, тут и речи быть не может. Не того сорта это дело. Москалев привез две пробирки: кровь и мазок слюны в качестве образцов для исследования и сравнения, пробирки опечатаны, все честь по чести, как и полагается, с соблюдением процессуальных формальностей, штамп стоит нашей ведомственной поликлиники, значит, забор на анализ делали там, дата стоит, время – сегодня 7.30 утра. Завлаб и туда позвонил в лабораторию, справки навести.
– И что?
– Это его кровь. Они подтвердили. Это его кровь, он сам привез ее. Зачем? Что из этого следует?
– А когда будут готовы результаты экспертизы?
Но на этот вопрос Гущин не успел ответить. Телефон зазвонил тревожно и резко. Связь «Коралл» – дежурная часть.
Глава 30
У театра Гонзаго
«Эта ночь для меня вне закона!» – голос Высоцкого из магнитолы ворвался в кабину «Газели» и заполнил собой пространство. И сразу стало тесно, и крылья вдруг выросли, распахнулись, расправились – эх, ночь, дальняя дорога, и к черту, к черту все: усталость, ломоту в спине, ливень, хлещущий в лобовое стекло.
Шофер «Газели» Иван Голован «под Высоцкого» лихо крутанул руль, прибавил газа. Ночь вне закона – ах, как сказал он, этот хриплый с гитарой, и где только слова такие нашел? «Почему мне в кредит по талону отпускают любимых людей?» И нам, нам тоже родных по талону отпускали, точнее, по пропуску, ксиве, по предписанию начальства – там, в колонии, на «зоне». Люська Рыжик всего два раза и побывала на свиданке, хоть и числилась в то время законной женой. Поженились перед самым судом, все говорили – даже следователь: тебе, Голован, много не дадут, потому что дубина ты, номер твой в том ограблении – номер первый от конца. Водила – водила и есть, на стреме ждать за баранкой, потом увозить подельников от злой погони.
Много – не много, а дали на том суде пять с полтиной, этапировали на «пересыл», потом в Читу и ту-ту-у-у! – загудел паровоз, застучали колеса. Люська, жена, приехала вскоре, а второй раз – через полгода весной. Потом крутанула хвостом. Ведь для нее ж, для нее старался – шофер Голован скрипнул зубами: даже через столько лет обида жгла и мучила его сердце. Этот, который Высоцкий – как там у него поется: дом хрустальный… та-ра-ра… для нее, сам как пес… Красивая была, потому и хотел деньгами, куском солидным порадовать ее, сразить наповал: вот, гляди, какой мужик у тебя добычливый, все может. Банк, офис ему грабануть – плевое дело. Грабанули офис и сели в дерьмо, как цуцики. Кто-то настучал, кто-то из своих, теперь пойди разберись. И вот сейчас, после зоны, на воле – ни кола, ни двора, ни жены. «Газель» – развалюха, дальний рейс, груз сантехники: итальянские унитазы для столичных жоп.
Ночь…
Чертов ливень…
Дворники по лобовому стеклу: бжик – бжик…
Ни зги – в темноте.
Фонарь, фары навстречу, слепят глаза, суки, Люська, Рыжик, где ж ты теперь?
Указатель «Усадьба «Архангельское» – 500 метров». Ездил он этой дорогой в Москву. Много чего тут кругом понастроено – дома-дворцы, коттеджи. Значит, есть, есть бабло у людей, а все ноют, прибедняются – кризис, мать его… А здесь вон усадьбы… Правда, это еще барское добро, что-то вроде парка теперь. По ящику вон бубнили, что и в парке, мол, умные люди хотели особняков себе нафигачить, да не дали им. Значит, кишка была тонка, не с того конца за это дело взялись. Эх, если б то ограбление шесть лет назад удалось, был бы и он, Голован, сейчас с капиталом, глядишь, и сам где-то тут, на столичной земле, хатку бы себе организовал этажа этак в три под медной крышей, с сауной, подземным гаражом и винным погребом. То-то бы Люська рада была, жила бы с ним, хахалей других себе не искала.
Огни впереди – фура пилит. Обогнать? Вроде можно, только дождь, скользко, видимость швах. Еще указатель: «Театр Гонзаго». Это что же, тут в парке и театры открыли? Стена, стена, огородили все, простому человеку и плюнуть некуда…
Дождь сек наотмашь лобовое стекло, дворники не справлялись. И Высоцкий вдруг как-то стих, поперхнулся, оборвал гитарный аккорд в магнитоле. И только ночная дорога, освещаемая фонарями, заливаемая водой, стелилась под колеса. Темные деревья, фура впереди – куда он так гонит, при такой видимости?
