Николай Свечин - Касьянов год
— Я бы не сел к трем таким громилам, — усомнился надворный советник.
Асланов опять возразил, теперь уже ему:
— Вы бы не сели, а этот сел. Выиграл кучу денег, веселый, все у него отлично. Вина выпил на радостях. Как стали отбывать с острова, кругом лодки, множество людей садятся в них, чтобы плыть на правый берег. Он тоже сел. Безопасно: всюду глаза и уши, делов-то речку пересечь. Двое, что с ним были, — знакомые, играли за одним столом. Несчастной жертве и невдомек. Но, когда флотилия отчалила, все изменилось. Ночь вокруг, на реке ни зги не видать. Соседние посудины куда-то делись, рассыпались в темноте по плесу. И стало возможно достать кинжал. Ефим заранее устроился позади пассажира. Бац! И готово…
Надзиратель резко и сильно взмахнул рукой, изображая смертельный удар. Все поежились.
— Так ведь и было, — пробормотал Лыков. — Вот сволочи…
— Надо их к ногтю, — мрачно продолжил Гуковский. — Давно пора.
— Легко сказать, да трудно сделать, — осадил начальство Желязовский. — Где искать троицу? Если покойник — их рук дело, теперь Корбы надолго спрячутся.
Это звучало убедительно. Вообще, начальник сыскного отделения оказался не таким дилетантом, каким изначально выглядел. Лыкову даже стало неловко за свои прежние мысли о поляке.
— Северин Янович, Спиридон Федорович, — обратился он к киевским сыщикам. — Дело вроде бы не мое, но вдруг? Может банда Ефима иметь отношение к убийству Афонасопуло? Тогда бы я смог помочь, чем сумею.
— Спиридон в тот раз сказал, что это маловероятно, — напомнил Желязовский. — И потом, был же разговор. Запамятовали? Что оценщик не вовремя отдавал долги и его перестали пускать в «Босфор».
— Теперь я думаю иначе, — нахмурился Асланов. — Афонасопуло выиграл на скачках три тысячи. Кто его с такой суммой да не пустит играть? В клубе дураков нет. Что же касается помощи Алексея Николаевича… Посмотрел я на него в деле. Сильный сыщик, опытный человек. Уж извините, господин Лыков, что говорю прямо. Но ваша помощь была бы нелишней.
Однако Гуковский считал иначе.
— Я не могу впутывать в дознание постороннее лицо, — объявил он безапелляционно. — Полицмейстер вернется, он мне голову оторвет. Господин Лыков прибыл сюда по делу об оценщике, при чем тут братья Корба?
— Давайте искать связь, — настойчиво потребовал питерец.
— Как?
— Надо начать с установления личности убитого.
— Верно, — поддержал надворного советника пристав. — Спиридон, пошли людей во все участки, узнать, есть ли заявления о пропавших. Кто ночью домой не вернулся, тот и наш.
Киевская полиция сработала быстро. Уже к обеду выяснилось, что жертвой грабителей стал некий Диамандиди, владелец депо фортепьян и фисгармоний на Козьеболотской улице. А вечером Асланов установил, что Диамандиди и Афонасопуло — родственники. Более того, будучи оба заядлыми картежниками, они часто играли вместе. Вот и связь!
Алексей Николаевич пошел к Гуковскому. Коллежский советник думал недолго.
— Валяйте, — разрешил он. — Помогите нашим, чего уж.
Так питерец расширил свое дознание, включив в него и дело братьев Корба.
Сыскари устроили военный совет. Главный вопрос был: где искать гайменников. Желязовский опять напомнил важный факт:
— Спиридон, ты говорил, что Ефим, возможно, является тайным владельцем публичного дома. Было такое?
— Было, Северин Янович. Получил я такие непроверенные сведения. Будто бы где-то за Глубочицей, а содержит его маруха Корбы.
— У тебя там агентура есть?
— Настасья Федоровна Спульник, видная бендерша. Вот только…
— Что «только»?
— Сами знаете, как неохотно рассказывают про этих ребят. После истории с Халимоном все как воды в рот набрали.
Пристав стукнул кулаком по столу:
— Передай Спульник, что я у нее патент отберу. Повод всегда найдется.
Асланов покачал головой:
— Патент — вещь важная, спору нет. Вот только жизнь еще важнее.
— А ты что предлагаешь?
— Надо по уму действовать, вот что.
— Уточни.
Надзиратель посмотрел на Лыкова и сказал:
— Тут Алексей Николаич может удружить.
— Я всей душой, — воодушевился питерец, — но что делать-то?
— Мы придем к бендерше вместе. Вы будто бы покупатель.
— Покупатель кого, проституток?
— Нет, — отмахнулся околоточный, — берите выше. Вы обдумываете прикупить публичный дом. К примеру, бывший полицейский чиновник, вышли в отставку, капитал скопили. И теперь ищете, куда вложить. Чем не легенда?
— Но хозяйкой борделя может быть лишь женщина, — возразил Лыков.
— Формально да. Ну так на супругу оформите. А реально владеть будете вы — деньги-то ваши.
— М-м… Интересно, интересно…
— Так, и что нам даст твоя легенда? — вступил в разговор пристав.
— А то, что Настасья Федоровна такой разговор охотно поддержит, — пояснил надзиратель. — Это не грантовщика заложить, знаменитого своей свирепостью. Тут профессиональная оценка нужна. И Спульник ее даст. Мы поинтересуемся, сколько борделей в округе, какой доход дает средний дом. Есть ли желающие продать дело и сколько за это попросят. Дотошно так, с деталями. Главный вопрос спрячем среди множества других: кто хозяева? И о каком доме баба отзовется наиболее скупо, тот и есть нужный нам.
Мысль околоточного надзирателя казалась верной. Полицейские власти Киева в последние годы перевели публичные дома на несколько окраинных улиц. Появились своего рода оазисы платной любви. В Лыбедском участке это были Ямки, в Печерском — местность за базаром, в Дворцовом — улица Бассейная, а в Старокиевском было всех строже: там бордели запретили вообще. В Лукьяновке гнезда порока скучились в одном месте, вокруг Глубочицкого шоссе, ближе к Подолу. Их хозяева и работницы по-соседски варились в одном котле и хорошо знали дела друг друга.
— Сколько там публичных домов? — спросил Лыков.
— Официально с десяток.
— А на самом деле?
Асланов развел руками:
— Знает только околоточный, а он не скажет.
— Так может, с него начать?
— Нет. Моя идея лучше. Спульник любит потрепаться о чужих делах. Язык как помело. Про свои смолчит, а насчет соседей наболтает целый короб. И тут надо нам с вами, Алексей Николаевич, держать ухо востро и заметить тот момент, когда баба замкнется и заявит что-то подозрительное. Навроде того, что хозяин — человек новый и сообщить о нем нечего.
Так и решили. Лыков постоял перед зеркалом, поискал нужное выражение лица, чтобы походить на держиморду в отставке. С трудом, но ему это удалось. Вечером в веселых домах начинается бурная жизнь. Поэтому полицейские решили навестить «тетку» днем, до разгула.
Заведение Спульник стояло на пересечении Подвального и Косогорного переулков. Место было запущенное и какое-то облезлое. Извозчика решили не отпускать, а то его потом здесь не сыщешь… Асланов пошел к своей агентке, а Лыкова попросил немного обождать. Тот прогуливался вдоль забора, ожидая, когда его пригласят. Вдруг из-за поворота, за которым скрылся надзиратель, послышались свистки: один длинный и один короткий. Питерец насторожился: этот сигнал в полиции означал «берегитесь!». Следом раздались крики и топот ног. Через секунду в переулок выбежало несколько человек. Впереди несся Асланов со штатным свистком в кулаке и кричал во все горло:
— Стреляйте, Алексей Николаевич! Стреляйте!
За ним гнался верзила с кинжалом в руке, а следом — еще двое. Братья Корба!
— Стреляйте вы уже… — просипел околоточный, видимо теряя силы. Лыков похолодел: он забыл револьвер в гостинице. Черт! Что же делать? Бандиты быстро приближались.
Надворный советник повернулся и кинулся к извозчику. Прыгнул в коляску и крикнул:
— Берем второго — и ходу! Плачу втрое!
На рысях Асланов поравнялся с экипажем и ввалился внутрь. Щелчок кнута — и пролетка рванула.
— Гони!!! — заорал Лыков диким голосом. Оборачиваться было страшно, но он обернулся. Огромными шагами, с нечеловечески искаженным лицом, убийца настигал их. Глаза бешеные, а клинок сверкает на солнце… Неужто догонит? Лошадь медленно набирала ход; как назло, дорога шла в гору.
Сыщик уже примерялся пнуть Ефима каблуком в челюсть. Сбить с ног, отнять кинжал… Шансов мало, но вдруг повезет? Братья атамана отстали саженей на десять. Если сблизятся, то конец — обоих сыщиков вмиг зарежут. Но кнут все же сделал свое дело. Кобыла рванула, как скакун-чемпион на круге, и разрыв с убийцами начал увеличиваться. Еще немного, и стало ясно: полицейские спасены.
Тяжело дыша, Асланов вытаращился на питерца:
— Что, вы тоже без оружия?
— А вы, Спиридон Федорыч, хороши! Как маленький. Пошли в притон с пустыми руками…
— Уф… Ведь чуть не зарезал, черт бешеный. Никакой французский бокс не помог бы. Едва подошел к дверям, а они оттуда выходят. Сразу Ефим меня и узнал. Как только спаслись?
