Алексей Иванников - Хорёк
Нет, я не пьянствовал – упаси боже! – но ведь я не мог оставить мать одну заниматься обеспечением: и поскольку большие деньги не шли ко мне, то я опустился до того, что стал сшибать копейки – по мелочам. Одев подвернувшуюся рвань, я уходил из дома куда-нибудь неподалёку – в соседний район, где меня не слишком-то знали – и приставал на улице к прохожим. «Дядь, дай пять рублей, мне на хлеб не хватает!» Примерно в таком духе клянчил я на улице деньги у прилично одетых мужчин, и с соответствующим обращением – у женщин. У меня неплохо получалось: часа за три я мог набрать столько, сколько выдавал раньше матери на текущие расходы, и по крайней мере поддержать её. Хотя о чём-то другом думать уже не приходилось, здесь я был в полном ауте.
Так что постепенно я пришёл к мысли, что без работы не обойтись: тем более что все и так уже понимали, что я болтаюсь без дела, и долго продолжаться так не могло.
И именно поэтому я и решил вспомнить, чему меня там учили на курсах – уж сколько лет назад! – и возобновить свою официантскую карьеру. А чем бы я ещё мог зарабатывать, зарабатывать прилично, не роняя своего авторитета и достоинства – что было для меня не менее важно! – и в полной мере поддерживая авторитет моего любимого зверька, имя которому – хорёк!
X
Здрасьте-здрасьте. Неудачно вы как-то сегодня пожаловали. Нет, я ничего не хочу сказать, просто у нас тут прогулки на воздухе – большая редкость, а сегодня мне её сильно сократили, когда узнали про ваш визит. У нас ведь подобные вещи происходят раз в неделю, по два часа, когда всех сидельцев – ни в чём не замазанных – сопровождают в маленький внутренний дворик, разделённый на клетки – почти как в зоопарке! – и каждая зверюга может пару часов полюбоваться на небо. А также на тучи, на облака, на разгуливающих сверху вертухаев, следящих за каждым нашим движением и словом, ну и на решётки сверху. Про небо в решёточку слышали? Вот это оно самое и есть, в дополнение к тому виду, который каждый может здесь наблюдать в своей личной камере. Но выбора особого не возникает, и каждый – если не болен и адекватен – ни за что не станет пропускать такую прогулку: запланированный заранее почти что выход на свободу.
Но я вам ещё и очень благодарен: кто же захочет послушать здесь признания почти невинного – на фоне большинства местных сидельцев – зека, не гнобя его и частично обнадёживая? Я даже матери уже третье письмо отправил с описанием наших встреч, и она тоже хочет сказать вам спасибо. Она надеется дождаться меня! А чтобы не разочаровать её, я стал в последнее время приводить себя в форму. То есть я стал заниматься физкультурой, делать гимнастику, отжиматься, ну и делать всё, что возможно в таких условиях. Меня никто этому особо не учил, но я сам, можно сказать, придумал некоторые упражнения, и тренирую теперь не только мозги, но ещё и тело.
Было бы неплохо скостить со срока целую пятёрку: я тогда выйду отсюда в пятьдесят четыре года, матери будет под девяносто, так что ничего ещё не потеряно! А вы, кстати, ещё долго меня собираетесь навещать? В-общем-то, я уже рассказал большую часть моей жизни, и осталось совсем немного. Ещё один раз?! Хорошо-хорошо, я как раз уложусь. Но – если что – я с удовольствием с вами ещё пообщаюсь, если вы не против. Ладно, будущее покажет…
А то, что вы сказали в прошлый раз, что у меня паршивый характер: тут я не согласен. Но я же Хорёк! Я не собираюсь спускать никому хамство и небрежность в мою сторону, наглые паразиты – все без исключения! – должны понимать, с кем имеют дело, и почему нельзя безнаказанно трогать меня, я ведь ничуть их не хуже! И если что: я и тяпнуть могу!
Помню, однажды случился со мною такой эпизод. Переходя улицу – абсолютно правильно, по предназначенному для этого переходу на зелёный свет – я успел заметить машину, летевшую напролом и собиравшуюся таранить идущих. Я остановился: машина промчалась мимо, никого не задев. Когда же я перешёл улицу и двигался куда-то дальше, то увидел тот же драндулет: высунувшееся из окна малолетнее обдолбанное чмо жалобно искало кого-то глазами, пока не наткнулось на меня. Дикая ярость заполнила меня: наглый ублюдок, только что чуть не устроивший аварию, уже подъехал сбоку, и, приняв за мальчика, спрашивал название какой-то улицы. Что я мог сделать? Мне хотелось подскочить к нему, ударить ему тяжёлой палкой по башке, вцепиться в глотку и разорвать её! Но я сделал по-другому: сцепив волю в кулак, я сквозь зубы показал ему направление, прямо противоположное тому, где на самом деле находилась улица, чтобы хоть так наказать недоступного моей власти подонка и негодяя.
Я действовал именно так! А что ещё оставалось, при моих мелких габаритах и дохлом небогатырском скажем прямо здоровье? Будь я здоровым лбом: я бы впечатал свой крепкий кулак в наглую пропитую и обкуренную харю, ничуть не задумываясь, и был бы вправе так сделать. Я бы собой тогда гордился!
Но – понимая свою слабость – уже тогда я задумался о том, как можно защититься от негодяев. Складной нож, простенькое такое изделие с пластиковой ручкой и восьмисантиметровым лезвием, ещё в школе постоянно болтался в моей сумке, но разве мог помочь он в случае реальной опасности, разве защитил бы меня – с маленькими хилыми ножками и физической неспособностью дать отпор нормальному взрослому человеку – от настоящего покушения? Нет, один раз нож меня выручил, и то не столько нож, сколько накопленная ярость, выплеснувшаяся на цыган, устроивших нападение. Но и то: мне повезло тогда, и они могли поймать и искалечить, а может даже и убить, так что уже тогда я серьёзно задумался о настоящем оружии, тем более – как я рассказывал вначале – меня ведь всегда привлекали пистолеты!
Но в тот момент – когда я уже совсем опустился – в первую очередь я думал всё-таки о работе. Я снова попёрся на биржу труда – которую не посещал несколько лет и надеялся никогда больше не видеть. Помню, какую рожу скорчили там, когда я предъявил свои документы: последнее место работы – пять лет назад, когда несколько месяцев я трудился в той кафешке, откуда в конце концов со скандалом сделал ноги! Не мог же я им громогласно объявить, что я – некоронованный король преступного мира, что последние пять лет вертел я их всех на одном месте, и вертел бы и дальше, если бы не посланный судьбой несчастный случай, который чуть не привёл к инвалидности и мог отправить на тот свет, из-за чего мне и пришлось – смирившись – прийти к ним почти что на поклон?
Но работку они нашли довольно быстро: уже через неделю я осваивался в новом качестве, борясь с накопившимися привычками и застарелыми недостатками. Я ж все последние годы, можно сказать, как сыр в масле катался, не утруждался большими нагрузками и ощущал себя при этом большим человеком. Да я и был им! Так что смена декораций оказалась малоприятной: то кафе, где меня взяли в качестве официанта на полную ставку, находилось в пяти остановках метро от моего дома, в оживлённом бойком райончике, и предполагало напряжённый насыщенный рабочий график, с которым ещё надо было суметь справиться.
Нет, правда-правда: я никогда ещё не пахал так много, а после первой недели – отлёживаясь в нашей комнате на диване и отсыпаясь от долгого кошмара – я уже собирался линять оттуда. Да там никто долго и не выдерживал: кольцевая линия метро и расположенный неподалёку вокзал – один из нескольких в столице – приводили к постоянному нашествию самых разных клиентов. Москвичи-то ещё были ничего, чего никак не скажешь о выходцах из разных кишлаков и аулов – правда-правда! – с тупым ослиным упрямством пытавшихся делать то, чего делать было нельзя. Скромное небольшое кафе постоянно выдерживало набеги гостей с востока: они ж не знали элементарных правил и не соблюдали всем известных приличий, они могли припереться со своими напитками – каким-нибудь домашним самогоном – или даже своей едой, и помимо обычной официантской мутотени там приходилось быть ещё и надзирателем. Просто обхохочешься!
А чаевые: это был вообще позор… Многие норовили их не заплатить, нагло отвертеться, делая вид, что не понимают, что мне ещё от них надо. Или оставляли часть еды, пытаясь жалкими объедками рассчитаться со мною. Спасибо! Несчастные объедки и так уже становились нашей законной добычей – моей и ещё троих парней, трудившихся в тот момент со мной официантами. Бабы там вообще не выдерживали! И физически, и от наглых ухмылок и приставаний, так что исключительно только хорошая зарплата держала людей там и не давала разбежаться. Там был ад!
Но черти, носившиеся по этому аду с подносами, были ничего: только из-за них я не плюнул на кафешку уже через неделю и продержался там несколько месяцев. Да не, почти целый год я трудился в местном филиале ада, обеспечивая его посетителей пищей и напитками, чаще всего простыми кружками с кипятком, в котором уже сами посетители заваривали выбранные разновидности чая, или размешивали кофе с дополнительными ингредиентами – сахаром и сливками. Много ли можно было слупить дополнительно с таких жмотов и скупердяев, заказывавших какой-нибудь коньяк рюмками, а вино – бокалами, полностью осушаемыми под конец трапезы? Если кто-то и брал бутылку, то норовил уволочь её с собой, заткнув горлышко пробкой, которую я лично выковыривал у них на глазах в начале. Это с моими-то руками! Я хочу сказать, что прежняя ловкость так и не восстановилась, и мне приходилось совсем несладко, когда я таскал наваленные с верхом подносы сначала с кухни в зал, а потом наоборот.
