Вячеслав Денисов - Жестокий наезд
Хотя нет, я ошибся. Я никогда не забываю о Пащенко. Он сидит в углу, делая вид, что отсутствует на этом празднике жизни, и сжимает в руке телефон. Свой мобильный телефон, на который он терпеливо ожидает известий от Пермякова – своего следователя из группы по расследованию контрабанды героина в Латвию.
Среди общего шума веселья я уловил тонкий писк. Звук, на который раньше не обратил бы никакого внимания. Что особенного в том, что у кого-то в кармане зазвонил мобильный телефон? За этот вечер в нашей квартире наслушался таких трелей!
Но эту идиотскую мелодию «Польки-бабочки» я узнал сразу.
Пащенко подошел ко мне, мягко растолкав коллег Саши, и сказал:
– Звонил Пермяков. Ты со мной?
Я посмотрел на Сашу.
– Я пойму, если ты останешься.
Она поймала мой взгляд, виновато улыбнулась и хлопнула ресницами: «Иди, мне гораздо лучше, чем может показаться...»
– Я с тобой.
Наша «Волга» прижалась к «девятке» Пермякова на стоянке у нового высотного дома в микрорайоне «Снегири». Пермяков, оставив в машине троих оперативников, легко выскочил из-за руля и плюхнулся к нам на заднее сиденье.
– Что-то не балует нас теплом наступающая весна. – В подтверждение своих слов наш общий институтский друг растирал уши и разносил по салону волну свежести. – Вы подъехали к дому, в котором живет Гомов, он же – отец Вячеслав. Его квартира на седьмом этаже. – Наклонившись к моему плечу, он указал на три светящихся окна.
Он «повел» батюшку сразу после Жориного звонка. Батюшка уже через десять минут покинул храм, сел за руль своей белой «шестерки» и помчался к дому. И теперь вся группа жгла бензин, поддерживая тепло в машине и телах уже третий час.
– А что звонил-то? – спросил Пащенко. О том, что Пермяков сидит в засаде, нам было известно и без перегона «Волги» на другой конец города.
– Я позвонил тебе, Вадим, потому что мне позвонили из прокуратуры. Менту, охраняющему наше ведомство, пришла телефонограмма с пометкой «Срочно сообщить руководителям». Он попытался связаться с тобой по домашнему, но там тебя, понятно, не оказалось. Тогда он связался со мной. Телефонограмма прибыла из Риги.
– Не тяни. – Голос прокурора был похож на сип петуха перед утренним кукареканьем.
– Прибалты перестали ждать и вскрыли нутро «КамАЗа». Там действительно наркотик. Только его содержание составляет три процента от общей массы вещества.
– Что это значит?..
– Это значит, что в тридцати пяти килограммах изъятого прибалтийскими таможенниками вещества из емкости «КамАЗа» тридцать четыре – мука второго сорта. Остальное, то есть один килограмм, – героин. Ровно столько, сколько нужно для того, чтобы с этой массой «вошли в контакт» собаки и приборы.
Транспортная прокуратура одного из областных центров России, региональная оперативная таможня, таможня Латвии. Что я забыл? Ах да... Российское отделение Интерпола. Все это, вместе взятое, сейчас выглядело скопищем идиотов и маразматиков... В течение трех последних месяцев, тратя деньги на телеграммы и телефонограммы друг другу, организовывая взаимодействие, профессионалы мощнейших ведомств «вели» «КамАЗ», начиненный мешком муки. Причем муки не высшего сорта, и даже не первого. Второго.
Мне, как Карлсону, что-то мучительно захотелось домой.
– А ты что думаешь? – прокурор повернул голову в мою сторону.
– Я думаю, что скоро Рольфу надоест эта суета вокруг Саши и он перекусает весь штат Терновского банка.
– Понятно... Сиди дальше, Пермяков. Контролируй попа и держись на связи. Если еще что-нибудь подобное, новенькое, узнаешь, не стесняйся, звони.
Вадим высадил меня у моего подъезда и поехал домой спать. Завтра самый тяжелый день недели, понедельник. Отоспаться нужно и мне. Заседание по делу Малыгина-младшего только через неделю, но у меня в производстве, кроме него, еще четыре десятка дел. И они никогда не заканчиваются, эти десятки...
В кармане у меня диктофон с каким-то шнуром, похожим на аспида. Змеиную роль выполняет, поэтому и похож. Я выпросил его у Пермякова прямо в машине. Спросил на авось, в надежде получить его завтра – мало ли, вдруг пригодится. «Глушитель» диктофонов у меня есть, но он более выгоден для стационарного применения. «Имеешь, – спрашиваю, – диктофон, Пермяков?» Тот пожал плечами, открыл бардачок, тщательно сдул пыль с агрегата и протянул мне.
– Батарейки только замени. Последний раз он работал до Нового года, когда я по делу о кражах в аэропорту к его начальнику ходил.
Интересная картина получается. Когда Малыгин-младший на свободе, мне разбивают окна и стращают на улице. Мол, посадить бы парня нужно. Едва я это сделал, тут же провокация с Сашей. Если судить по характеру проводимых в отношении меня «мероприятий», то видеть Артема Малыгина за решеткой желают бандиты, а на свободе – какие-то неведомые силовые структуры. Впрочем, почему – неведомые? Ко мне же приезжали дяденьки, представляясь сотрудниками Международной полиции...
Я зажат в круг чужих противоречий и выбраться из него могу лишь одним способом – удовлетворить потребности каждой из сторон. Но сделать это невозможно по простой причине. Не бывает приговора, который бы устроил каждого. Это и называется правосудием.
Саша весела и почти счастлива. Словно и не было тех нескольких часов кошмара, что ей пришлось пережить. Она сильный юрист, но она женщина. Поэтому, в силу устоявшихся законов природы, она больше верит в сегодня, нежели в завтра. А мне приходится думать о том, что все только начинается. Сашин случай – очередное звено в цепи давления на меня. Слишком большие деньги и звания стоят за делом Малыгина-младшего. И каждый хочет выйти из этой схватки если не с прибылью, то хотя бы без ущерба.
Уложив Сашу, я взял телефон и потянул шнур в кухню. Сейчас я сделаю один звонок. Хочу убедиться, что человек на том конце связи сейчас, в два часа ночи, не спит, а бодрствует. И не просто бодрствует, а нервничает. Номер телефона я узнал от Пермякова, когда мы с ним попрощались.
– Да?!
Мне показалось, что после набора номера я даже не слышал гудков. Кого это он так ждет, держа руку на телефоне?
– Отец Вячеслав, добрая ночь. Это Струге вас беспокоит. У меня такое впечатление, что вы ждали звонка, а позвонил не тот, с кем бы вы хотели поговорить. Нет?
– Что вам нужно?
– Ответа.
– На какой вопрос? – Я слышу раздраженный вздох.
– Понимаете, после моего ухода из храма произошло еще одно событие. И оно опять связано с вами, батюшка... Можно, я вас буду называть не батюшкой, а Вячеславом Сергеевичем? А то неравный разговор какой-то получается.
– Называйте меня, как вам угодно. Что вы хотите от меня услышать? Я отвечу только для того, чтобы вы прекратили... Но учтите, если речь пойдет о тайне исповеди...
– Боже упаси! Никаких тайн! Как давно вы знакомы с Артемом Семеновичем Малыгиным?
В трубку я слышу, как щелкает оболочка от упаковки таблеток. В своей правоте убеждаюсь, когда слышу исковерканный говор – трудно разговаривать, перекатывая катыш во рту.
– Я его знаю через его отца, Семена Матвеевича. Он занимает высокий пост, если вы не знаете. Он решал вопрос о ремонте храма, а сын ему помогал.
– Очень хорошо. А какие еще дела у вас с Артемом, сыном уважаемого в городе человека? Кстати, вы знаете, где сейчас находится Артем?
– Нет.
– Ложь – грех, отче. Вам очень хорошо известно, что он под судом. И вам известно, что он в тюрьме. Пока в тюрьме. Давайте без официоза и трепотни! Вы хотите помочь Малыгину? Или вас устраивает сегодняшний расклад?
Батюшка грызет валидол, аки зверь. Возможно, это способствует работе мозгов. Я знаю таких людей. Очень хочется задать ему вопрос о «товаре», но едва это сделаю, как сломаю всю работу Пащенко и Пермякова. Едва я начинаю поиск лиц, с которыми Малыгин-младший мог говорить перед самой аварией, их устраняют у меня на глазах. Последняя смерть – смерть Изварина – протянула ниточку к Гомову. Случайность?
Но, когда я обрабатываю Малыгина-младшего в камере, всплывает все тот же телефон и его хозяин. На отце Вячеславе сошлись все пути-дороги. И сейчас он нервничает. Очень нервничает.
– У вас все, Струге?
– Да, все. – Свою задачу я выполнил. Гомов не знает, что он под «контролем», не знает и о том, что мне что-то известно о звонке Жоры. Зато увидел к себе интерес. Сейчас он начнет совершать поступки, половина из которых окажется ошибочными. Этого ждет не дождется группа Пермякова. – Кстати, батюшка, что за несчастный случай произошел с вами в Саратове?
Сквозь дырочки в трубке я вижу вползающую в кухню ненависть.
– Той судимости сто лет в обед. За свои грехи я получил отпущение сполна.
– Правда? А как Священный синод отреагирует на тот факт, что вы спекулировали затычками на Саратовском рынке? Святые отцы ведь думают, что вы политический мученик, не правда ли?
– Вы хотите совершить низкий поступок. Зачем вам это? Удовлетворение собственного тщеславия? У меня безупречная репутация.
