Владимир Соколовский - Возвращение блудного сына
Семен обалдел. Войнарский не целовал, не обнимал его, не производил срочно в Красные Герои угрозыска за необыкновенную оперативную сноровку…
«Да ведь он же еще ничего не знает!» — догадался Кашин, приподнялся от волнения со стула и начал сбивчиво рассказывать о необыкновенном своем успехе. Войнарский слушал его, не меняя брюзгливого выражения лица.
Семен закончил; скромно сложив губы сердечком, уставился в потолок. Теперь-то уж он ждал воздаяния. И правда, начальник губрозыска несколько смягчился. Могло показаться даже, что он хочет извиниться за излишнюю суровость; по крайней мере, некоторая внутренняя борьба на его лице отразилась. Но Семен плохо еще знал Войнарского. Быстренько покончив со своими переживаниями, Юрий Павлович жестко сказал:
— И все-таки не вижу причин для особого ликования. Когда массой овладевают демобилизационные настроения, знаете, что происходит?
— Вы, кажется, маленько спутались, товарищ начальник! — озлился вдруг Семен. — Я пока что не масса, а конкретная личность, всего лишь Кашин Семен Ильич, агент второго разряда.
— А я помню, — ответил Войнарский. — И хоть вы и сам Кашин, а настроение все-таки это… прекратите. В каком состоянии дело об убийстве Вохминой?
— Жду ответа на запрос.
— Возьмите! — Войнарский подал конверт. — Лежит уже второй день, могли бы поинтересоваться.
Агент дрожащими от обиды руками рванул из конверта бумаги. Начальник остановил его:
— Подожди. С этим сам разберешься. Сейчас займись другим. К трем часам представить мне план операции по взятию Черкиза. Состав опергруппы определишь сам. Справишься?
Кашин зарделся. Такими делами в губрозыске занимались лишь опытнейшие, крупные оперативники. Поручая ему составление плана, Войнарский как бы причислял его, Семена, к их лику.
— Та-ак… — задумался Юрий Павлович. — Все у меня к тебе, что ли? А, нет! — Он отодрал от копирки лист только что написанного приказа, отдал агенту. — Получи. Для порядка.
Приказ гласил:
«За нарушение революционной дисциплины, выразившееся, как-то:
§ 1. В отвлечении масс сотрудников от выполнения основных обязанностей по борьбе с преступным элементом и иными социальными аномалиями путем ведения досужих посторонних разговоров в период времени с 8.25 до 10.15;
§ 2. В поддержании не оправданных текущей оперативной обстановкой сношений с деклассированными элементами Пигиным и Бабиным с 10.15 до 10.40;
§ 3. В отсутствии на непосредственном рабочем месте с 10.40 до 11.25.
приказываю:агенту 2 разряда Кашину С. И. поставить на вид (устно)».
— Все грехи на меня взвалили, — угрюмо пробурчал Семен. — А Черкиза вам кто нашел?
— Не все, Сеня, — не отвечая на вопрос, сказал Войнарский. — Еще не все, — ласково добавил он. — Иди, работай, дорогой. И не пыжься раньше времени, Черкиз-то еще на воле ходит. Возьмем — похвалю, а теперь пока еще не за что. Теперь уразумей стратегию этого дела: Луня надо искать, вот что. Черкиз — не главная, в конечном счете, фигура. Если закоротиться только на нем, как бы через полгода не пришлось снова иметь дело с бандитским подпольем. Ладно, поглядим, что сегодня получится… Рано, рано еще, говорю, победу-то праздновать.
Семен, фыркнув, устремился из кабинета.
«Вот, — подумал Юрий Павлович, — и у этого начинается…»
Ему было жалко Кашина, и самому хотелось меньше всего предстать перед ним этаким жестоким, мелочным, сухим стариком. Но он чувствовал, что только так можно отрезвить, образумить агента. Может быть, это убережет его от представления о себе как о бездумном удачнике. Может быть, это убережет его от повторения баталовских ошибок…
Ничего. Злее будет.
За донесение из уезда Кашин принялся уже ближе к вечеру, когда план операции и состав опергруппы были согласованы и утверждены Войнарским. Оставалось еще три часа. Мысли отвлекались предстоящей опасностью, неизвестным; хотелось уже сейчас куда-то бежать, что-то делать, и содержание донесения показалось Кашину вязким и неконкретным.
«Губрозыск, ВойнарскомуУстановленными согласно Вашему запросу (прилагается, л. 1) разведданными выяснено:
Балуева Лизавета Андреевна, 1895 года рожд., уроженка д. Успенка, соц. происхождение — крестьянка, отец — крепкий середняк, по данным волячейки — беспартийная, по суду не привлекалась, компрматериалов нет. Проживала в д. Успенка с 1895 по 1924 гг. Вышла замуж в 1913 году за сына зажиточного крестьянина. Девичья фамилия Балуевой — Кичигина. В сентябре 1916 г. ее муж, Балуев Митрий Карпович, приезжал в отпуск с фронта в чине прапорщика. Весной 1918 г. он появился в деревне в форме колчаковского поручика, пробыл три дня и лично расстрелял двух сочувствующих Советской власти успенских жителей. Последнее время его пребывания в деревне — март — май 1922 г. Жил у жены на нелегальном положении. 6 мая 1922 г. Балуева Л. А. явилась в уездную ЧК и заявила о местопребывании мужа. По приговору Особой Коллегии Балуев М. К. был расстрелян 21 мая 1922 г.
Летом 1924 г. Балуева стала сожительствовать с приехавшим, на съемки помощником уездного землеустроителя Вохминым С. Ф., а в сентябре того же года, продав избу, выехала вместе с ним в неизвестном направлении. Переписки с односельчанами не ведет.
Ее сожитель, Вохмин С. Ф., 1870 года рожд., урож. Тульской губ., соц. происхождение — из мещан, б/п, совслужащий, проживал в уезде с сентября 1921 по сентябрь 1924 года. Жил на квартире. По суду не привлекался. Сведениями из прошлой жизни, компрматериалами по месту жительства и месту прежней службы не располагаем.
Субинспектор Начевный».Заставить себя прочитать донесение еще раз Кашин так и не смог. Сунул его в сейф и снова отправился по кабинетам. Только на этот раз уже не кричал: «О Карабосса!» — а вел тихие и значительные разговоры с товарищами. Сейчас эти разговоры были ему тем более приятны, что ребята, догадываясь о его роли в предстоящем деле, относились к нему как никогда серьезно и уважительно. За час до выхода нервное возбуждение Семена достигло апогея. Чувства обострились, и, как это часто бывает даже с людьми очень сильной воли, малейшей детали, малейшему оттенку в голосе другого он придавал значение и воспринимал все только применительно к предстоящему событию. Так, совершенно неожиданно забежал начхоз, пожилой бурят Болдоев, и сообщил, что на склад поступили хромовые сапоги — давняя мечта Семена — и можно получить. Это был хороший знак. Еще Родька Штинов сообщил мимоходом, что кумышковарку Лизку Козу пьяную поймала на вокзале железнодорожная милиция во время хулиганских действий и теперь ей будет суд. Тоже неплохо — лишнее дело с плеч! Сам презирающий всех, дежурный Муравейко в этот раз поздоровался с Кашиным первый и дольше обычного жал руку. Знамения всё добрые, и настроение у Семена, когда он с группой оперативников во главе с Войнарским выходил из губрозыска, было приподнятым. У выхода, напротив дежурки, сидел и горестно, ища сочувствия, вглядывался в лица сотрудников Спиридон Вохмин. Он ходил сюда каждый вечер, как на службу, и его уже знали здесь. Но Семен не увидал его и пронесся мимо, не остановившись.
33
Что-то надломилось в артели после малаховской «свадьбы». Через день неожиданно угодил в кутузку за пьяное безобразие Фока Ескин по прозванию Худой Мужик. Он был низенький, сварливый, давно и безуспешно бегающий к знахаркам лечить дурную хворь. Во время работы, наклоняясь за камнями, он забавно совал головой вперед, словно подныривал. Постоянно сосал толстые губы — они еле угромождались под тоненьким, горбатым, клювиком сидящим на лице носиком — и отверзал их только для того, чтобы изрыгнуть очередную непристойность. «Тюня Страм» — это было еще одно прозвище Фоки, им наградил его Анкудиныч.
Отработавшись, артель отправилась искать его по питейным и милицейским местам. Нашли, уговорили отпустить на подписку: хрипели, стукали в грудь перед начальством, а когда, выручив Худого Мужика, отправились домой, заглянули, не сговариваясь, в трактир и там жестоко напились все. Началось с подначек, нервных, торопливых, а кончилось дикой дракой возле трактира — там бились насмерть, лицо в лицо, и ни у кого не было пощады друг к другу. Видно, не случаен был всплеск этой дикой ярости у людей, изможденных тяжкой, в наклон, работой в страшном зное, обрушившемся на город. А может быть, так раздражающе подействовал на них вид чужого счастья? Наверно, и так.
В больницу, однако, никто не попал. После драки обезумевшие артельщики, каждый сам по себе, разбежались по городу, но через час снова собрались у трактира, словно сговорились, и, матерясь угрюмо, потащили избитых товарищей в убогое свое жилище.
Туда прибрел следующим утром и Малахов, не нашедший артели на прежнем месте работы.
