Наталья Александрова - Две дамы с попугаем
Как видно, 25 лет преподавания русского и литературы не прошли даром — в самую ответственную минуту своей жизни Алка решила изъясняться классическим языком.
— О муж мой, наконец-то я нашла тебя! — опять взвыла Алка.
«Странно, — подумала Надежда, — разве в нашей средней школе проходят греческую трагедию? Наверное, это у Алки в голове засело еще из университета».
— Здравствуй, Алла, — сдержанно поздоровался Петюнчик, очевидно, ему было неудобно, что Алка так орет.
— О дорогой мой, что они с тобой сделали! — Алка не могла остановиться.
Надежда вмешалась:
— Алка, успокойся, вот он перед тобой, живой и здоровый.
— Они мне ответят за каждый волосок на твоей голове! — продолжала Алка в том же духе, забыв в горячке, что муж ее был абсолютно лыс еще до встречи с бандитами.
Она говорила так громко, что все — и полицейские, и бандиты — отвлеклись от своих занятий и стали прислушиваться.
— Господи, муж мой, как ты похудел, они что, морили тебя голодом?
«Нет, это Алка не из греческой трагедии, это она говорит как в театре по системе Станиславского — когда все актеры говорят очень громко неестественными голосами», — сообразила Надежда.
— Господин Тимофеев, — вежливо окликнул Петюнчика главный полицейский чин.
Петюнчик пошел к нему, путаясь в белой простыне.
— Алка, — вполголоса сказала Надежда, — немедленно прекрати систему Станиславского, так ты только людей смешишь.
— Как тебе не стыдно, Надежда! У меня такая радость, а ты хочешь все испортить!
— Ну хоть не ори так громко, а то полицейские малость прибалдели.
— Но я не могу с собой справиться, посмотри, как он плохо выглядит!
— Кто, Петюнчик? — изумилась Надежда. — А по-моему, он прекрасно выглядит. Загорел, в прекрасной форме — вон как бегал по развалинам! Две недели активной жизни явно пошли ему на пользу.
— Тебе просто завидно, что мой муж — герой, а твой плесневеет там где-то на рыбалке и совсем тебя забыл!
Удар был ниже пояса, Надежда обиделась и замолчала. Подошел Петюнчик, взял Алку за руку, и это было его ошибкой — Алка немедленно принялась за старое.
— Любимый мой, что же с тобой случилось за это время? Тебя правда похитили?
— Еще хорошо, что не орет на всю республику! — пробормотала Надежда как бы про себя.
Алка действительно убавила децибелы, но не желала расставаться с системой Станиславского.
— Да, понимаешь, меня и правда похитили, — смущенно признался Петюнчик, — когда я с Гавриком гулял. А Гаврик-то, знаешь, Аллочка…
— Да знаю я, что он умер, мы его похоронили. Я все про тебя знаю, и про работу новую, и про Библию. А ты думал, я тебя не найду?
"Да уж, — подумала Надежда, — знал бы Петюнчик, сколько сил и нервов я потратила, пока не заставила ее поверить, что мужа похитили, а не он ее бросил.
А теперь, оказывается, это она такая умная и героическая жена — спасла своего мужа из рук бандитов".
Надежда окончательно обиделась и отошла в сторону. Все охотники за Библией Гуттенберга были уже в наручниках, как с удовлетворением отметила Надежда. Троих вытащили из подвала сторожки, курчавого брюнета с трудом выволокли из-под моста, баранообразный Виталик выполз сам из развалин и с радостью сдался: как видно, ночи, проведенной в темном и сыром подземелье в одиночестве, ему хватило надолго. Из-за стены доносился обиженный лай кавказца — добычу вынули, можно сказать, прямо из пасти. Теперь все бандиты ожидали отправки в Таллин, в тюрьму. Там уже дальше пойдет разбирательство, кто гражданин какой страны, кого заберет Интерпол, а кто останется сидеть в Эстонии. Среди преступников Надежда не заметила пожилого господина, который запер их в шкафу, и его спутника, очевидно, те успели уйти. Ну и ладно, мы не будем их выдавать, они нам не сделали ничего плохого.
Надежда подошла к Елене и еле-еле сдержалась, чтобы не пнуть ее ногой под коленку или еще куда-нибудь. Встретившись с ней глазами, Елена выругалась сквозь зубы.
— Ну что, Библия-то тю-тю! А то разлетелись на чужой миллион долларов! Да, кстати, а где же Библия?
Надежда подошла к Кристине.
— Здравствуйте, Кристина, если вы, конечно, Кристина!
— Допустим, — сдержанно улыбнулась Кристина.
— Позвольте выразить вам свое восхищение. Вы прекрасно владеете карате. Наблюдая, как вы, я даже не могу сказать — дрались, с этой, — Надежда пренебрежительно указала на понурую девицу рядом со своим курчавым спутником, — я получила огромное удовольствие. Это прямо как балет, очень профессионально.
Кристина польщенно улыбнулась.
— А не скажете ли мне, Кристина, нашлось ли сокровище, а иначе получится, как в анекдоте, за что боролись?
— Господин Тимофеев заявил нам, что Библию он нашел и оставил на хранение у своей знакомой и что привезет он ее в Таллин только сам.
Надежда навострила уши:
— У какой такой знакомой?
— Да вон там, — Кристина махнула рукой, — там на хуторе живет его старая знакомая, там у нее большое хозяйство, муж, дети…
— Муж — это хорошо, — задумчиво проговорила Надежда, — а ее случайно не Мартой зовут?
— Мартой, — удивилась Кристина, — а откуда вы… — Она перехватила Надеждин взгляд, когда та смотрела, как Алка делала вид, что ей плохо, а Петюнчик суетился вокруг, и рассмеялась:
— Да, не завидую я господину Тимофееву! Ну, нам пора, вон этих уже погрузили.
— Приятно было познакомиться!
— Привет попугаю! — И Кристина села в машину.
Полицейский подошел к Петюнчику и что-то спросил, тот в ответ отрицательно покачал головой. Когда все машины уехали, Надежда подошла поближе.
— Ну а мы-то куда теперь?
— Мы вон на тот хутор, нас там ждут.
— Кто ждет? — встрепенулась Алка.
— Библия Гуттенберга.
«И не только Библия», — усмехнулась про себя Надежда, но вслух ничего не сказала, пусть Алкин муж сам выкручивается, а ей, Надежде, уже порядочно надоели и Библия, и попугай, и Алкины капризы.
И вообще она хочет домой, оклеить коридор и починить телефон. А она-то, дура, сорвалась с места, бросила все, кинулась помогать Алке, а взамен кроме хамства ничего не получила. Нет, все-таки Алка — свинья неблагодарная!
— Что же, Петя, с тобой произошло? — только из вежливости спросила она.
— Ну что, гуляю я с Гавриком, вдруг подъезжает машина прямо к пустырю, выходят трое — раз меня под руки, это двое, а третий выстрелил в Гаврика какой-то штукой, он и упал. Его — в машину, меня — тоже, я и крикнуть не успел, да как назло, на пустыре никого. В машине они и говорят — пиши записку. Я — что, чего?
А они бумагу подсовывают, потом Игорь Петрович, он у них вроде главный был, стал меня про Библию спрашивать. Я сначала растерялся, потом понял, что они не шутят. Но все равно записку я писать сначала отказался, тогда они пригрозили, что тебя, Алла, убьют. Тогда я написал, как они велели, надеялся, что ты догадаешься, что это не правда.
— Я сразу же догадалась, ни минуты не верила!
«Догадалась она, как же!» — злобно подумала Надежда.
— А потом они Гаврика из машины выбросили и меня чем-то укололи, я сознание потерял, так через границу и переехали.
— Бедненький мой!
— Приехали мы в Таллин, жили в каком-то частном доме в Хину, вернее, они нормально жили, а я в подвале сидел.
— Голодный?
— Да нет, поесть давали. Лотом поехали в эту деревню, бабушкин дом раньше здесь стоял, это они из меня выудили.
— Тебя пытали?
— Нет, так, больше пугали. Я решил время потянуть, ведь дома-то тут все равно нету, он в Рокка-аль-Маре, в музее.
— Естественно, мы сразу туда поехали, мы то письмо нашли про дом, которое ты в кастрюле спрятал.
— Неужели ты нашла письмо, как тебе это удалось?
— Горячую воду отключили, вот кастрюля и понадобилась, — мерзким голосом вставила Надежда.
За это Алка наградила ее таким взглядом, каким она смотрела на хулигана Синетутова, когда он, чтобы не писать контрольную по химии; подговорил своего приятеля из другой школы, чтобы тот позвонил учительнице химии под видом участкового и сказал, что воры взломали дверь ее квартиры и унесли телевизор, дубленку и бирманского кота. Химичка, как ненормальная, помчалась домой, и контрольной, естественно, не было. Но когда она вернулась в школу и рассказала, что замки она застала в полном порядке, телевизор и дубленку в целости и сохранности, и бирманский кот тоже не пострадал, потому что, увидев сброшенные им с подоконника очередные два горшка с цветами, хозяйка не стала гоняться за ним с полотенцем по всей квартире, а почему-то взяла на руки и поцеловала в нос; так вот, когда она все это рассказала в учительской, директор только махнул рукой, но Алка страшно рассвирепела и рвалась применять к Синетутову карательные меры.
— Приезжаем мы в эту деревню, а дома нет, — продолжал Петюнчик, — я делаю вид, что ничего не знаю, полным дураком прикидываюсь.
