Татьяна Светлова - Шалости нечистой силы
Кис попенял Наде за легкомыслие: "А если б хоть в одной яд оказался?
В тюрьму бы за стольник села, дуреха!" Надя заливалась слезами пуще прежнего, и просила никому больше про ее грех не рассказывать, да только Кис пообещать ей этого никак не мог: если понадобится, то придется Надю выволакивать на свет божий для доказательства невиновности Стасика… То есть, прямого алиби из этого приключения не вытянешь, но все же деталька важная, может свою роль сыграть…
— Знаешь поговорку: «жадность фраера сгубила»? Во-во…
С этими словами он выпроводил испуганную Надю обратно за стойку, под недобрые взгляды завсегдатаев.
— А мне ты чего подсыпала, Надюша? — зловеще проговорил один. — Отравы? Яду крысиного? Может, моя супружница тебя попросила?
Гул в зале начал нарастать.
— Слушайте сюда, мужики! — перекрикнул шум Кис. — Надя чистосердечно призналась, что сделала она это по чужой просьбе, и не со зла, а по легкомыслию и доверчивости. И больше никогда такой глупости не допустит, правда, Надежда?
Надя поспешно закивала, боясь поднять глаза на публику.
— И за это легкомыслие ей еще придется держать ответ… — ораторствовал Кис. — Так что допивайте ваше пиво спокойно и без опаски: ничего в нем нет и быть не может!
И, приблизив губы к ломким крашеным волосам, он быстро прошептал:
«Шла бы ты прямо сейчас домой, Надя. Можешь кого-нибудь на подмену вызвать? Я тебя у выхода подожду…»
Надя испуганно кивнула и скользнула обратно в подсобку, где стоял телефон.
Кис даже немного пожалел, что прибегнул к такому шоковому методу выяснения правды, но… Наедине с детективом Надя могла бы и не признаться, а времени на долгие хождения и неопределенные подозрения у Киса нетути. В конце концов, не маленькая, должна была соображать! И все, что может теперь для нее сделать Кис, — это проводить до дома…
Но в зальчике, кажется, страсти поутихли, и теперь мужики шумно дискутировали на тему «бабы — дуры».
«А чо, мне бы за это деньги предложили, так я б и сам чо хошь подсыпал!» — услышал он чье-то веселое ржание, закрывая за собой дверь…
Карден и Монблан
Вечер в маленьком грузинском ресторанчике, затерянном в Чистопрудных переулках, оказался настолько упоительным, что Марина даже забеспокоилась.
Слава был предупредителен, ухаживал красиво, но ненавязчиво, разговор вел непринужденный и с юмором, артистично травил разные байки из жизни и анекдоты (приличные) и к теме колье не возвращался. Марина хохотала от души и думала, что давно у нее не было такого легкого и приятного общения… Даже спросила: «У вас явно есть актерские данные. Вы о карьере актера никогда не думали?»
Слава рассмеялся.
— А вы проницательны… Верно, думал. Даже в самодеятельной студии занимался. Но, согласитесь, Марина, карьера актера в наши дни — это несерьезно. Артистичность — такая маленькая, крошечная часть таланта. А чтобы быть настоящим, известным и признанным актером, нужен большой и настоящий талант. Вот его-то у меня никогда не было. А на средненькую карьерку я не согласен. Так что идею эту я быстро выбросил из головы. Кстати, моя врожденная артистичность мне все же пригодилась: очень помогает в работе, в контактах с людьми…
С этими словами Слава протянул ей визитку:
— Здесь все мои телефоны, но лучше звонить на мобильный: на работе горю, а дома бываю поздно…
«Вячеслав Соловьев, Менеджер по маркетингу», — значилось на визитке под грифом одной довольно известной фирмы.
Заполучив визитку в руки, Марина окончательно успокоилась. И уж было открыла рот, — напомнить о друге-слесаре, как вдруг испугалась. Ей бы не хотелось, чтобы Слава решил, будто она встречается с ним только из-за обещанной помощи. Кажется, их отношения начали складываться, — не стоило их портить практическими аспектами. С колье Марина может и подождать немножко; пусть эти отношения сначала чуть-чуть разовьются…
Слава ей всерьез понравился. И Марина безмерно удивлялась новому для нее чувству, даже беспокоилась, понимая, что ее захватывает, — нет, уже захватило — что-то новое и сильное, еще неиспытанное ею в жизни; но была так счастлива…
* * *Как всегда, все испортила Наталья. Она позвонила на следующий день и, без всяких предисловий, спросила с напором: «Ты брала мои часы?»
— Какие еще часы?
В тон, которым был произнесен этот вопрос, Марина вложила столько брезгливого отвращения, что Наталья даже заглохла на некоторое время.
— Пьер Карден, с бриллиантом. Ты знаешь, — после некоторой паузы более осторожно, но сухо прорезалась она. — Это подарок моего мужа, И, между прочим, у меня еще пропал золотой «Монблан» <См. Роман «Шантаж от Версаче»>! Тоже его подарок!
«Моего мужа», ишь ты! Как будто речь идет не о Маринином отце, а о каком-то неизвестном дядьке! Это она юридический аспект подчеркивает, щучка: мол часы являются подарком и, соответственно, ее личной собственностью…
— Интересно, как я могла их взять? У меня ключа от новых замков, между прочим, нет!
— А-а, — взвизгнула Наталья, — значит, ты все-таки пыталась войти в квартиру?!
— Иди ты, — спокойно сказала Марина. — Ты мне надоела до бесчувствия еще при жизни папы, понятно? Но тогда мне деваться некуда было; а теперь, когда папы нет, — я ни видеть, ни слышать тебя не желаю. Ищи сама, куда сунула свои часы с ручками, — хоть в заднице! А мне больше не звони! Поняла?
И Марина бросила трубку. Она всегда была на «вы» с Натальей Константиновной, но сейчас получила кайф от своего бесцеремонного тыканья: эта проститутка другого обращения не заслуживает. И очень хорошо, что Марина ее послала: когда она выкрадет колье, сделает точно так же — пошлет Наташку. Пусть ломает голову, куда колье задевала: замки она сменила, Марина не могла его взять! Часы и ручку задевала же куда-то? И колье тоже, вот и все.
Вдруг ужасно захотелось позвонить Славе и пожаловаться ему на наглую Наташку, пожаловаться таким жалобным, детским, тонким голоском; и снова услышать слова сочувствия и утешения… Раньше Марина никогда не нуждалась ни в сочувствии, ни в утешении, раньше у нее не было потребности делиться своими эмоциями и мыслями с кем бы то ни было, а вот теперь, надо же, потребность возникла… Что ж этот Слава так запал в ее душу?
Впрочем, раньше у Марины просто не было проблем. А когда и были, то малюсенькие и незначительные, и решал их всегда папа…
Папа, папа, что ж ты бросил меня? Бросил дважды: при жизни — из-за этой суки, и умерев — из-за этой суки…
Она не успела позвонить Славе, — он позвонил сам. В его голосе звучала откровенная нежность, и Марина почувствовала, как забилось ее сердце.
Ой-ой, что-то события разворачиваются чересчур уж стремительно! — на всякий случай испугалась она. Но испугалась неискренне: она, на самом деле, была невероятно рада его звонку и из предложенной гаммы мест для встречи (места были все светские, театр-кино-выставка-дискотека-ресторан; домой он по-прежнему не напрашивался и к себе не звал, что Марина весьма оценила) выбрала ресторан: место для беседы, в отличие от всех остальных. И с упоением принялась сочинять туалет.
* * *На этот раз Слава повел ее в маленькое заведение со смешным названием «Городское кафе», находившееся прямо рядом с Белым домом. Целая бригада вежливых мальчиков и девочек ринулась их обслуживать. Посетителей было немного, цены умеренные — скромно и симпатично. Марина пыталась понять, почему Слава выбрал именно это кафе: его финансы, кажется, вполне позволяли предложить что-нибудь пошикарнее… Ей бы не хотелось подозревать Славу в жмотничестве, и она предпочла думать, что он просто не страдает дешевым пижонством. И даже, учитывая милый уют этой кафешки без особых претензий, отличается хорошим здоровым вкусом.
Но Слава не замедлил пролить свет на причины своего выбора:
— Здесь не очень много народу, не шумно, — никто не помешает нам с тобой насладиться взаимным общением!
Желание интимности в качестве объяснения устроило Марину еще больше.
Они заказали какие-то восточные блюда, и беседа легко потекла под грузинское красное вино.
…Она все-таки пожаловалась. Конечно, не тоненьким голоском, но все же, пожалуй, немного детским. Она пожаловалась на Наталью, на папу; потом вспомнила и маму, и свой политический союз с отцом, и чувство вины перед матерью, до сих пор не отпускавшее ее… Она жаловалась на себя, на свою детскую жестокость и недомыслие, на мамину суровую решительность, с которой она ушла из жизни, оставив раз и навсегда неисправимыми Маринины поступки; на подсознательный страх предательства, который тормозит отношения Марины с мужчинами…
Она пила вино и говорила, говорила, выплескивала все свои печали на Славу. Что-то было в нем… Может, разница в возрасте? Он был старше, чем все ее прошлые ухажеры, ему было лет тридцать, — может, поэтому она безотчетно воспринимала его как замену ушедшему папе, всегда решавшему ее проблемы? Бог весть. Главное, она пожаловалась, и ей это было приятно. Еще приятнее было то, что Слава протянул руки через стол и, поймав ее прохладные пальцы, крепко сжал их, сопроводив жест ласковой и понимающей улыбкой, и взглядом, в котором светилось что-то большее, чем просто сочувствие…
