Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном
Не обращая ни на что и ни на кого внимания, он потащил Ждановича к лифту. Журналисты валом повалили за ними. Сунулись было, однако в лифт Кравченко не пустил никого.
— Да поставь ты меня на ноги, дьявол! — прохрипел Жданович, когда двери закрылись. — У меня кровь в голову ударит!
— Моча, моча, а не кровь вам в голову ударяет, уважаемый. — Кравченко, тяжело дыша, опустил Ждановича на пол лифта. — Килограммов восемьдесят в вас точно есть — можете даже не взвешиваться…
— И ты тоже сволочь порядочная. — Ждановича шатало. — Предатель, охранничек…
— Ради вас же стараюсь.
— Да пошел ты от меня!
Двери лифта открылись. Кравченко думал, что они уже внизу, в фойе. Но это был еще какой-то холл — полутемный. И в холле этом, оказывается, их уже ждали.
Кравченко понял лишь то, что это снова охрана Бокова. Та самая охрана, которая на глазах прессы вела себя весьма сдержанно и корректно. О, здесь, в пустом темном холле, отношение уже было совершенно иным. Кравченко попытался запихнуть клиента в лифт — пусть катится, пока мы — профи — поставим все точки над "i" между собой. Но лифт застопорился.
Охранников было шестеро. Первому, самому решительному, Кравченко въехал кулаком под дых. Нападение — лучшая защита. Двоих отшвырнул, как котят. Но сокрушительный удар в грудь отбросил его самого к стене. Он поднялся — это последнее дело, когда на твоей спине пляшут, как на танцполе. Ринулся в бой, собираясь показать им кузькину мать, еще успел крикнуть: «Макарыч, вали отсюда, я тут сам с ними…» Удар пришелся сзади по голове — видимо, резиновой дубинкой.
Очнулся Кравченко уже в такси. За окнами мелькали огни. Этакая сплошная оранжевая карусель, головокружение…
Клиент был тут, сидел рядом, поддерживал своего побитого охранника — заботливо и осторожно.
— Куда мы, Макарыч? — интимно шепнул Кравченко. Все плыло, плыло, кружилось…
— В Склиф, — Жданович вытер кровь с его разбитого носа. — Дурья башка ты, пацан…
В приемном покое Института Склифосовского Кравченко немного оклемался. Жданович сдал его с рук на руки врачам. Те сразу направили на рентген. До рентгеновского кабинета Жданович провожал его как маленького. Спросил телефон — «Кому позвонить, чтоб сюда приехали? Напарнику твоему?» Кравченко хотел сказать — жене, но прикусил язык. Еще Кати здесь ночью в Склифе не хватало! Дал телефон Мещерского.
— У вас два ребра сломаны, дорогой товарищ, — жизнерадостно сообщил рентгенолог. — Сейчас снова в приемный, ссадины обработаем…
Спустя час Кравченко на нетвердых еще ногах вышел в коридор приемного покоя. На банкетке у смотровой уже дежурил примчавшийся в Склиф Сергей Мещерский.
— А клиент мой где? — спросил Кравченко. — Где Жданович?
— Не знаю. Я приехал, тут никого не было. При мне старушку какую-то «Скорая» привезла с улицы. — Мещерский покачал головой:
— Ай-яй-яй, Вадик, как это тебя угораздило? Такие фингалы… Что случилось? Кто это тебя так?
— Где Жданович? — Кравченко, не отвечая другу, заглянул в смотровую. — Сестра, тут со мной мужик был, тоже побитый весь… Где он? — А он уехал. Мы ему предложили оказать помощь, он отказался наотрез. Странный какой-то, — молоденькая сестра строго поглядела на Кравченко. — Вообще пить надо меньше, гражданин.
— А кто пил-то? — хмуро спросил Кравченко.
Глава 19. СИРОП ИЗ КРОВИ
Никто не подозревает о том, что сулит вам завтрашний день. Еще двое суток назад Олег Свирский думал об отдыхе в «Рождественском» как о чем-то весьма отрадном и приятном. После бешеного ритма, который он фактически сам задал себе и всей команде, готовившей сольный концерт Кирилла Бокова в «России», отдых на природе в комфортабельном VIP-комплексе «Рождественское» вместе с главным виновником торжества представлялся ему сущей нирваной. Свирский по три раза на дню справлялся у водителя Николая, ездившего в «Рождественское» арендовать люксы и оплачивать аренду и зафрахтованный катер, о том, все ли там в порядке. Желать совместного отдыха с Боковым у него было сразу несколько причин, как деловых, так и чисто личных. Да, чисто личных…
Но вот прошло два дня, отшумела «Россия», Кирилл Боков давно уже был в «Рождественском» — отдыхал, читал о себе и о своем концерте в газетах, а его менеджер и технический директор в одном лице в «Рождественское» не торопился. Более того — была такая горькая минута, когда Олег Свирский решил для себя на будущее вообще разорвать партнерские и деловые отношения с Кириллом Боковым.
Нет, не скандал в антракте явился тому причиной. Конечно, явления в виде «Те же и пьяный Жданович» они в тот поистине триумфальный вечер для себя не ждали. Но ничего фатального в принципе там на глазах журналистов не произошло. Ждановича и его наглого охранника служба безопасности, нанятая Свирским, быстро привела к нужному знаменателю и выдворила вон. А скандал лишь подогрел интерес прессы к концерту и частной жизни Кирилла Бокова. Об инциденте написали все московские газеты, трубили все музыкальные радиостанции. Навалом весьма пикантной информации было и в Интернете — грех, в общем, было жаловаться на такой масштабный рекламный «промоушн». Да и сам Боков после банкета быстро обрел утраченное душевное равновесие и уже вспоминал о скандале как о чем-то хоть и не очень приятном, но малосущественном, никак не влияющем на отношение к нему Москвы, для которой он пел целых два отделения концерта с полной отдачей, не жалея своего таланта и голоса.
И все же Олег Свирский не мог уже сказать себе, что его собственное отношение к Бокову — прежнее. Кое-что изменилось кардинально. Так что в какой-то момент он даже решил все порвать — причем без всяких лишних объяснений.
Но то была минута гнева и прозрения. И она прошла. Вмешался разум, нахлынули сомнения, здравый смысл настойчиво нашептывал на ухо — о грядущем коммерческом успехе, о партнерских обязательствах, о материальной выгоде, о перспективе многое, если не все, потерять в шоу-бизнесе при таком разрыве. Свирский испугался перемен и решил не пороть горячки. Не возникать. И, боже сохрани, не читать своему партнеру нудных прописных истин — все равно бесполезно…
Но в душе он чувствовал себя обманутым — из его собственного отношения к Бокову В мгновение ока улетучилось самое главное — то, что привязывало его, Олега Свирского, к своему партнеру и протеже крепче любых деловых обязательств, — симпатия, нежность, влюбленность, если хотите — без пяти минут тайная страсть.
Свирский подозревал, что Кирилл Боков знал о нем то, что никогда не озвучивалось, не произносилось вслух. Он знал, что небезразличен Свирскому. И милостиво позволял себя желать. Позволял заботиться о себе и воспринимал это как должное. Они никогда между собой не обсуждали эту тему. Но и запретной она не была — и это вселяло в Свирского определенные надежды. В том числе и на совместный отдых в «Рождественском» — в уединении, на лоне природы, без баб, без многочисленных боковских пассий, без полоумных фанаток с периферии…
И вот один телефонный звонок разрушил все надежды. Убил желание. Свирский ощущал, что ему сейчас, после этого звонка, не только не хочется видеть, говорить, общаться со своим партнером — ему не хочется видеть его никогда.
Самое смешное было то, что прежде Олег Свирский считал себя человеком современным, разумно-эгоистичным, мало склонным к сантиментам, тем более к осуждению ближнего своего за какие-то там его семейные, домашние проблемы, дела…
Он не ожидал, что его настолько потрясет тот звонок, разговор Бокова с сестрой о матери, о деньгах на ее лечение. Но это было именно потрясение. Удар по нервам. И влюбленность, желание — умерли. Умерла и самая обычная дружеская, человеческая симпатия. Родилась антипатия. Настолько сильная, что Олег Свирский испугался последствий.
Они с Боковым еще двое суток назад планировали уехать в «Рождественское» вместе сразу после банкета. Причем Свирский был инициатором этой идеи. Банкет прошел грандиозно. Под утро уже утомленный, пьяный и страшно счастливый Боков, опекаемый водителем Николаем, отбыл за город. Свирский в «Рождественское» не поехал, прямо в разгар банкета изобретя себе сразу несколько вполне благовидных предлогов — пресса, финансовые расчеты с устроителями концерта, изучение откликов на рекламу…
Не поехал он в «Рождественское» и на следующий день. Провел его в стенах офиса, притворяясь страшно загруженным работой, занятым.
В обед он заехал на Центральный телеграф и от своего имени перевел на читинский адрес семьи Боковых, найденный через справочную эстрадного агентства, шестьсот долларов. Адрес был давний, и Свирский даже сомневался, что деньги дойдут. Но перевод дошел.
Утром его разбудил звонок секретаря из офиса — звонили из Читы, секретарь спрашивал — можно ли переадресовать вызов? Со Свирским уже во второй раз разговаривала сестра Бокова Надежда:
