Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги
— Здесь сиди. Если что… Из «тэтэ» вас на военной кафедре стрелять учили?
— Нет, только из пистолета Макарова.
— Ничего. Принцип тот же. Если что, стреляй.
— А ты куда? — Альфред с опаской посмотрел на чеченские трупы.
— Скоро приду.
Сидоров быстро спустился по лестнице. Проходя через цех, он ловил на себе молчаливые взгляды «верноподданных». Собирать бомжей Окрошке не пришлось, обеспокоенные выстрелами, они сами вывалили из конурок. Бомжи смотрели на Сидорова, ожидая его объяснений.
— Я вернусь через пару минут, и мы с вами поговорим, — пообещал он.
— Там, у бывшей проходной, джип стоит, — пробасил здоровенный бомж по прозвищу «Малыш», — музон гремит на все развалины.
Сидоров прислушался. Снаружи, откуда-то издали, действительно, доносились звуки зажигательной кавказской мелодии.
Это хорошо, подумал он, что абреки приехали сюда, как на прогулку. Они решили, что Альфред для них лёгкая добыча, а на бомжей стоит только цыкнуть и дело будет сделано — бродяги разбегутся, как тараканы по щелям. Так бы оно и случилось, если бы рядом с Альфредом не было их — бывшего десантника Сидорова и отважного воина-интернационалиста Окрошки с автоматом Калашникова.
Сидоров вышел наружу, и, зайдя с левой стороны развалин, незаметно подобрался к джипу сбоку. В машине сидел человек и ритмично, в такт музыке, мотал головой. Сидоров подумал, что боевик либо пьян, либо под дозой, иначе бы услышал звуки перестрелки, раздавшиеся в приёмной взрывного цеха. Впрочем, рокот барабанов заглушал все остальные звуки. Музыка рвалась из динамиков через слегка приоткрытое стекло. Вместе с музыкой из щёлки тянуло дымком сигареты с марихуаной. Сидоров хорошо знал этот запах, приходилось пробовать в молодости.
Он положил автомат на бетонную плиту, в тень, вытащил из-за пояса «беретту», привёл в боевое положение, и, спрятав пистолет за спину, уже не таясь, подошёл к машине и решительно постучал в окно.
— До города не подбросите?
Чеченец вытаращил глаза от возмущения. Он сделал щель пошире и закричал, перекрикивая музыку:
— Шакал! Ты что, савсэм абарзэл? Я на таксиста пахож, да?
— Вылитый, — ответил Сидоров и выстрелил чеченцу в голову.
Вернувшись в цех, он увидел, что никто не разошёлся. Все слушали Окрошку. Окружённый бомжами, он стоял посреди цеха и описывал поединок с чеченскими отморозками, не забыв в повествовании отвести главную роль себе, любимому.
— Если б не я, всё! Трындец пришёл бы и Ляксеичу и его родственнику, Альфу этому. Я всегда чую, когда жареным пахнет. Автомат наизготовку, дверь костылём вышиб и ка-ак дал! Думаю, эх, Ляксеича бы не зацепить! Но, ничего. Прицельно стрелял — по чёрным головам. Как в Афгане по душманам…
Сидоров подошёл к собравшимся. Бомжи расступились, пропустили его внутрь круга.
— А я чё? Рассказываю тут, как дело было, — оправдываясь, сказал Окрошка и засобирался, — пойду, посмотрю, как там Альф. Обосрался, небось, с перепугу…
— Подожди. Тоже послушай, — Сидоров повёл головой, всматриваясь в обеспокоенные лица бомжей. — Братья! Вольные люди! Подвёл я вас. Привёл в дом беду. Бежать вам надо, мужики! Уходите, кто куда! Надеюсь, уляжется всё скоро. Вернётесь, и, как прежде, жить будете. А сейчас уходите. Прямо сейчас. Не могу вам всего объяснить, но прошу: уходите. Опасно здесь оставаться. С минуту на минуту сюда враги пожалуют. Ничего с собой не берите, если у кого есть что взять. Я тоже ухожу. Дай бог, останусь в живых, свидимся.
— А я? — не понял Окрошка. — Я на костылях далеко не убегу.
— С нами пойдёшь, — пообещал Сидоров.
— Ну, с тобой Ляксеич, это пожалуйста. А так — нет.
Люди стояли, расходиться не хотели, ждали ещё каких-то слов, но Сидоров больше ничего им не сказал, быстро ушёл наверх, а через минуту они с Альфредом уже направлялись к джипу. Окрошка ковылял следом.
— А Бирюк-то не пошёл никуда, — ябедничал он, — вот морда уголовная! Знаю, куда он намылился. Все из цеха, а он котомку взял свою и стоит. Ждёт, когда все выйдут, чтобы в бомбоубежище укрыться… Ляксеич?
— Чего тебе?
— А может, и нам надо было в каземате отсидеться?
— Нам некогда отсиживаться. Действовать надо.
— Оно, конечно, действовать кому-то надо. Но почему нам? Мы что, мало повоевали? Мало мы черножопых на тот свет отправили? Трёх аж! Одного ты, Ляксеич, и я двоих завалил. Одного прям в жопу в его чёрную. Хватит с нас, можить, геройств этих? Сидели бы себе сейчас в бомбоубежище… Тепло, светло и мухи не кусают. Оружие под боком… Ой! Это кто? Кто это тут валяется?
— Четвёртый чеченец.
— Четвёртый? Это ты его? Ну, ты молоток, Ляксеич! Как и я, двоих завалил. А я чуть об него не запнулся…
— Давай, забирайся, вояка, на заднее сидение. Там тебе с костылями удобней будет. Поехали.
Альфред, открыв переднюю дверцу и ступив на подножку джипа, спросил глухим замогильным голосом:
— Это что, кровь?
— Клубничный джем, — Сидоров пошарил в бардачке, и, вытащив тряпку, сунул Альфреду. — На, вытри. Испачкаешь новое пальто.
После секундного замешательства Альфред нехотя взял тряпку, и, пересилив отвращение, вытер сидение и стекло дверцы.
Когда они въезжали в город, часы показывали девять, и было совершенно понятно, что на встречу с арендодателем они опоздали.
— А куда мы едем, Ляксеич? — подал голос с заднего сидения Окрошка.
Действительно, куда?.. К Мотовило? Если бы Сидоров был один, он так бы и сделал. Но с ним было ещё двое. Гоша, конечно, не откажет, но три нежданных гостя, это, считал Сидоров, было перебором.
Не знаю, хотел ответить Сидоров, но, взглянув в зеркало заднего вида и увидев беспечные Окрошкины глаза, в которых не было и проблеска обеспокоенности за свою судьбу, только спокойное и покорное ожидание того, что на этот раз прикажет его начальник и отец родной, передумал.
— Сначала надо машину бросить, — сказал он. — гаишники остановят, а у нас ни паспортов, ни прав, ни доверенности.
Сидоров свернул в неосвещённый переулок, прижался к обочине и заглушил мотор.
— Эх, — кряхтя, сказал Окрошка, выбираясь из машины, — опять ножками топать. А классно на джипе кататься! Комфорт. Давай, Ляксеич, динамит продадим и такую же тачку купим.
— По помойкам будем на джипе разъезжать? — усмехнулся Сидоров.
— А мы ещё автоматы продадим. Бирюк говорил, что на них две фуры сайры можно купить. Две фуры нам не надо, а одну можно прикупить. А на остальные хлеба, картофана, риса и прочей шняги. Нам втроём год можно, не работая, прожить. Легко.
— Втроём? А остальные?
— А они-то при чём? Кто бомбоубежище надыбал? Мы с Альфом. А ты, Ляксеич — старшой. Тебе, всяко, доля положена. А на джипе мы будем в магазин за водкой ездить.
— Хорошо, уговорил. Купим. За водкой так за водкой.
Сидоров отмахнулся от Окрошки, как от назойливой мухи и вдруг поймал себя на мысли, что выпить сейчас им, действительно, не помешало бы. Особенно Альфреду.
После пощёчины Альфред вроде бы пришёл в себя, но зато погрузился в какое-то заторможенное состояние. Будто ему всё равно, что произойдёт. Беспрекословно вытер кровь с сидения и окна, хотя, (Сидоров видел), такое занятие было Альфреду в новинку, и удовольствия при наведении чистоты он не получал. За всю дорогу от развалин завода до города Альфред не проронил ни слова, молчал и тупо смотрел в темноту сквозь кровавые разводы на стекле.
Сопляк, подумал Сидоров, раскис, как пряник в грязной луже! И тут же он по-человечески пожалел Молотилова. События, которые произошли с Альфредом за последние пару недель, кого угодно выведут из состояния душевного равновесия. Потерять любимую женщину, да ещё при таких обстоятельствах! Потерять всё: жильё, безбедное существование, привычный жизненный уклад. Сам-то он, Сидоров, оказавшись в подобном состоянии, полгода кис на даче. Жить не хотелось. К тому же Сидорова никто не преследовал и не пытался убить…
— Пошли, мужики, — сказал Алексей и решительно пошёл прочь от бандитского джипа.
— А куда пошли-то, Ляксеич? — снова спросил Окрошка.
— Знаю я одно место. Там нас всегда примут.
— Бомжатник ментовской? — съязвил Окрошка.
— Монастырь.
— Монастырь? Так далеко же. Надо было тогда машину не бросать.
— Там пост ГАИ на выезде. Не проехали бы.
— Ляксеич, погоди. Зачем нам в монастырь. Из меня монах хреновый получится. И кормёжка там не ахти… Ляксеич, а Ляксеич? Если нам тока переночевать, так я одно местечко поближе знаю.
— Что за местечко? — не останавливаясь, спросил Сидоров.
— Подвальчик один. Там мой корешок живёт, Юрка. Мы с ним раньше в одной коммуналке обитали. Пока нас оттуда один богатый торгаш не выпнул. Он старше меня, но как брат был, старший брательник. Бывалчи, возьмём с ним бутылёк, баночку зелёного горошка откроем. Или окрошечки сварганим. Посидим, душевно так!.. Да тут и рядом совсем. На улице Грибоедова. Его, кореша моего, кстати, так и зовут — Юрка Грибоед.
