Михаил Черненок - Иллюзия жизни
– Какие поручения и наказы дает?
– Наказ один – за рулем всегда быть трезвым. Поручения – поставлять ко двору шефа обаятельных чаровниц.
– Назарян холостяк?
– Семья у него живет в солнечном Ереване, а здесь холостячит со свистом.
– Вчера вечером на улицу Владимировскую ты по его поручению ездил?
– Намекните, чего я там потерял?…
– Хотел забрать посылку из Петербурга для Валентина Сапунцова. Получив отказ, примчался в кафе «Вдохновение» и сказал Слонихе, чтобы немедленно прекратила торговлю наркотиками.
Могильный удивленно вытаращил глаза:
– Не надо, командир… Не надо клеить мне опасную игру. Такими фишками никогда в жизни не играл. Не буду пудрить мозги, признаюсь честно: я бывший одесский фармазон.
– Сбывал фальшивые драгоценности?
– Ага, впаривал отдыхающим в Крыму лохам стекляшки вместо алмазов и снизки перламутровых ракушек вместо коралловых ожерелий. Под судом и следствием не был. Бог миловал. Это в прошлом. Теперь – добросовестный водитель, свято почитающий Уголовный кодекс России.
– Значит, ни на Владимировской, ни в кафе «Вдохновение» ты вчерашним вечером не был и со Слонихой не общался?
– Та на кой хрен мне сдались и Владимировская, и Слониха с ее «Вдохновением»!
– Аркаша, такому голословному отрицанию не доверит даже пятилетний одесский ребенок.
– В Одессе дети умные.
– Ты ведь одессит и тоже должен быть неглупым…
– Каждый нормальный мужик считает, что у него достаточно ума, но не хватает денег, – с усмешкой сказал Могильный.
– Почему же отрицаешь очевидное?
– Очевидное может показаться невероятным, но могу поклясться чем угодно, что о наркотиках ничего не ведаю.
– Расскажи о том, что ведаешь.
– Задавайте вопросы.
– Сначала ответь на вопрос о Владимировской, кафе и Слонихе.
Могильный поерзал на стуле, побегал глазами из стороны в сторону и хмуро, с неохотой, заговорил:
– Шеф мне позвонил. Спросил, почему Валька Сапунцов не встретил на железнодорожном вокзале бабу, с которой ему отправили из Питера лекарство, и сам, мол, на телефонные звонки не отвечает. Я сказал, что Валентин больше недели назад пропал без вести и недавно объявлен в розыск. Шеф, как оглушенный, с минуту промолчал. Потом сердито матюгнулся, назвал номер квартирного телефона и фамилию бабы – Тараданова. Живет, мол, она на улице Владимировской. Подсказал, чтобы я по телефонному справочнику узнал номер дома и квартиры, да немедленно забрал у нее лекарство. Мол, скажи бабе, что Валентин уехал в длительную командировку, а таблетки дозарезу нужны лежащему при смерти больному. Если баба забузит, пригрози, что заберем силой. И попросил сразу же сообщить ему результат по телефону.
– Назарян откуда звонил?
– Из Ростова-на-Дону.
– Разве он не в Австралии?
– Там он всего несколько дней пробыл.
– Почему так мало?
– Та хрен его знает. Может, шашлык из кроликов не понравился. Или побоялся, что кенгуру засунет в свою сумку вниз головой.
– В Ростове какие у него дела?
– Чечня там близко. Наверно, присматривается, нельзя ли присосаться к чеченской нефтяной трубе. На войне всегда немеряные «бабки» крутятся.
– Не наркотики в южных краях его привлекают?
– Конфиденциальных сведений шеф мне не сообщает.
– Позвонил ты ему, когда Тараданова тебя отфутболила?
– Как приказывали. Шеф опять зло матюгнулся и сказал, чтобы я аллюром мчал в кафешку и передал Земфире указание: немедленно прекратить базар. Какую блажь под этим распоряжением он имел на уме, не ведаю.
– Аркаша, не прикидывайся шлангом. Будто не знаешь, что на жаргоне означает «кайф-базар»…
– Ага, шли два мужика: один в белом плаще, другой тоже пьяный… – Могильный уставился на Веселкина. – «Кайф-базар» знаю: притон для наркоманов. Да шеф-то сказал только «базар». Это, по одесским меркам, две большие разницы.
– Коли так, ответь на другой вопрос. Какое дело связывает Назаряна с хозяйкой кафе?
– Назарян с кем только не повязан.
– Не конкретный ответ.
– В конкретности шеф меня не посвящает. Порученцем по конкретным делам у него был Валя Сапунцов. Как поется в старой песне о Вятском уроженце, всю Россию он объехал и даже в Турции бывал.
– С какими поручениями?
– Об этом ведали только шеф да Валя.
– Что Сапунцов убит, знаешь?
– Час назад Вера Александровна весь офис на уши поставила. К похоронам готовятся.
– О причине убийства что говорят?
– Совсем ничего, только руками разводят.
– Лично у тебя какое мнение?
– Бог суровой карой наказал шельму.
– За что?
– Грешил Сапун много и догрешился до ручки.
– В чем заключались его грехи?
– На арапа любил брать, да, видно, на такого же нарвался.
– Чувствуется, дружбы у тебя с ним не было?
– Я в Одессе по горло нагрешился. Теперь всех греховодников стороной обхожу. Когда предлагают уголовный замес, прикидываюсь дурнем, чтобы отвязались. Под видом дурака жить легче.
– Сапунцов что-то тебе предлагал?
– На прошлой неделе намекал, мол, одессит, есть возможность кучу халявных баксов огрести. Возьмешься?… Я прикинулся лопухом: «Если за спасибо отвалишь, возьму баксы, а за криминал браться – у меня кишка тонка». – «Дело пустяковое». – «Извини, Валюха, за пустяки кучами не платят». Сапун усмехнулся: «Ну, вольному – воля». – «А пешему – лапти», – добавил я. На том и разошлись, как в Африке слоны.
– Сутью дела не поинтересовался?
– Та мне это надо?… Я тертый калач. О законах криминальной братвы осведомлен: чем меньше знаешь, тем дольше проживешь.
– И Сапунцов не проговорился?
– По одесским меркам, Сапун не умный, но и дурак не круглый. Когда надо, он умел держать язык за зубами.
– А Максим Ширинкин как?…
– Брюхатый болван болваном.
– Что их связывало?
– Желание Сапуна иметь под рукой шестерку. Сам он перед шефом устилался в доску и хотел, чтобы перед ним хоть один придурок хвостом подметал. На меня Валя смотрел искоса. Не любил, что с хохмочками ускользаю из-под его влияния.
– Оружие какое у него было?
– Зауеровскую пушку с глушителем за поясом таскал.
– Нелегально?
– Та хрен его знает.
Веселкин вновь повернул разговор к кафе «Вдохновение», однако Могильный о наркобизнесе, похоже, на самом деле ничего не знал. Объясняя свое знакомство с шофером Слонихи и с барменом, он без лукавства заявил, что неоднократно привозил в кафе шефа, где тот за бутылкой коньяка встречался с малозначащими партнерами по бензиновым делам или «снимал» понравившуюся очаровашку. С солидными бизнесменами Назарян обычно вел переговоры в офисе или в ресторанах.
– В Петербурге у Назаряна есть знакомые бизнесмены, с которыми он поддерживает связь? – спросил Веселкин.
Могильный пожал плечами:
– О Питере я услышал от шефа впервые вчера вечером, когда он срочно направил меня к Тарадановой за лекарством. Вот в Ригу шеф иногда звонил по мобильнику прямо из машины какому-то Витасу.
– Витас – это имя или фамилия?
– Похоже, что кликуха, позаимствованная у придурковатого прибалта, который по телеящику не поет, а изображает душераздирающий визг охранной сигнализации.
– Отчего такое предположение?
– Оттого, что сам шеф выступал под кликухой Валдиса, игравшего в «Угадай мелодию» и махавшего руками, как ветряная мельница крыльями. Разговор начинался так: «Витас, это Валдис говорит». Дальше шеф задавал только вопросы: как дела? зелень получил? когда встречать?… Разговаривал не дольше минуты и отключался.
Заметив, что Славе Голубеву не терпится вступить в разговор, Веселкин сказал ему:
– Задавай Аркадию наболевшие вопросы.
– Назарян не рассказывал о своем путешествии по Оби летом прошлого года? – сразу спросил Слава.
– Чего рассказывать, если я сам с ним вояжировал, – ответил Могильный.
– Телохранителем, что ли?
– Та какой из меня телохранитель. Сапунцов должен был с шефом путешествовать, но передумал.
– Почему?
– В самый последний момент, когда я привез их к причалу, где шла посадка туристов на теплоход, Сапун увидел на палубе знакомую полячку очаровательной внешности и заявил шефу, что не может перед ней засвечиваться. Они между собой пошептались, и шеф, чтобы путевка не сгорела попусту, решил вместо Сапунцова взять в вояж меня. Времени на сборы уже не оставалось. Пришлось ехать в рабочем прикиде. Как был в джинсе, так и отчалил.
– Как прошло путешествие?
Могильный усмехнулся:
– Примерно так, как сказал хохол, побывавший в Тбилиси на празднике в честь грузинского поэта Шота Руставели: «Шо-то пили, шо-то ели, шо-то было руставели».
– Пьянствовали, что ли?
– Не без того. Шеф с ходу облюбовал полячку, которой испугался Сапунцов. Яной ее зовут. Стал расправлять крылья, как орел-стервятник. Дескать, валюты невпроворот, с нефтяными магнатами побратим и в конечном смысле: пойдем, очаровашка, ко мне в каюту – озолочу. Облюбованная шефом пассия строила изумленные глазки, но дальше этого – шалишь, дядя, гуляй мимо. По-другому и быть не могло. Она вояжировала с мужем Гошей. Тот целыми днями сидел у раскрытого окна каюты и строчил в толстой тетрадке то ли «Путешествие из Новосибирска в Салехард», то ли сочинял российский вариант поэмы «Витязь в овечьей шкуре». На мой наметанный глаз, у Яны с Гошей гармонии не было. Яна вроде опекала супруга, будто малолетку. Опираясь на мои наблюдения, шеф рассчитывал соблазнить панночку, но дико бортанулся.
