Эллери Куин - Девять месяцев до убийства
— Пожалуй, я должен добавить к этому, — продолжил Питер, поглядев на Вирджинию, — почему мы скрывали правду про эту ночь, пока вы прямо-таки не вынудили открыть ее, Квин. Мы не могли ожидать, что кто-нибудь поймет, как давно и сильно мы любим друг друга и что для нас обоих поступить так было бы единственно правильным— мы не перенесли бы дальнейшего погружения в эту грязь.
Теперь, когда я все выложил, — сказал Питер, — вы наверняка захотите знать название мотеля.
— Мы знаем название мотеля, — ответил инспектор Квин. — Все проверено, Эллери. Не только время приезда и отъезда. Мы даже провели опознание Энниса и миссис Импортуны по фотографиям, которые предложили ночному портье. Просто сегодня в спешке у меня не было возможности сообщить тебе об этом, мальчик мой.
— Но ведь ты же должен был знать, на что я рассчитывал, когда затевал все это! — в отчаянии закричал Эллери. Обеими руками он схватился за край кровати, как будто сидел на краю пропасти.
— Догадывался, но не совсем. Ты напустил столько таинственности. Я думал, что ты, как обычно, достанешь Кролика из шляпы, продемонстрируешь какой-нибудь йз своих головокружительных трюков, которые дадут делу совсем другой оборот. Эллери, если ты не сможешь опровергнуть их алиби, то они оба невиновны. А ты не сможешь. Почему, как ты думаешь, мы не привлекли их? Да потому, что факты доказывают: ни миссис Импортуна, ни Эннис не могли быть здесь в момент убийства.
— Я действительно сожалею от всей души, мистер Квин, честно вам говорю, — сказала Вирджиния так, будто предпочла бы признаться в убийстве, лишь бы не ставить Эллери в столь смешное положение. — Я твердо верю, что скоро вы найдете правильное решение.
Эллери не слушал. Он говорил сам с собой. Он шептал:
— Эти девятки! Эти чертовы девятки. Разгадка в них!
— Ты ошибся, мальчик мой, — сказал инспектор тем же вечером, когда они ели пастрами с сельдереевым соком, — потому что не заметил большой дыры в своей аргументации.
— Дыры? — Эллери жевал румынские сладости чисто механически, не ощущая вкуса. — Какой такой дыры?
— Если Питер Эннис не был убийцей, он, пожалуй, десять раз подумал бы, прежде чем послать последнее анонимное письмо — письмо № 10. Но если уж он был убийцей, то он не сделал бы этого ни при каких условиях. Ведь это послание намекало нам, с кем тогда Вирджиния была в ресторане. В тот день, когда, как ты выражаешься, начался девятимесячный срок вынашивания.
Убийца хотел скрыть от нас именно это. Он специально все время тыкал нам в глаза своими девятками. Ты недостаточно хорошо продумал все, Эллери. Как я уже сказал, единственным человеком в мире, который никогда и ни за что не послал бы это десятое письмо, был Питер Эннис. Если бы он действительно совершил убийство.
— Ты прав! Тысячу раз прав! — пробормотал Эллери. — Как я мог так ошибиться? Просто смешно!.. Но тут, папа, есть кое-что такое, что Вирджиния записала в своем дневнике, — мне кажется, она подумала об этом, когда Питер усадил ее по выходе из ресторана в такси. Нечто такое, что вышибло меня из колеи, стоило мне прочитать дневник.
— Что именно?
— Она написала, что он сказал: «Мне остается только одно, и видит бог, я это сделаю, когда придет время». Вирджиния совершенно ясно представляла себе, что имел в виду Питер. И я тоже. Питер хотел убрать с дороги Импортуну, как только закончится девятимесячное ожидание и Вирджиния по завещанию станет наследницей.
— Эллери, парень, наверное, просто думал, что ему надо собрать все свое мужество и поговорить со стариком. Он, видимо, хотел как мужчина бороться за любимую женщину, признаться во всем, что случилось, и попытаться уговорить Импортуну дать Вирджинии развод. Вирджиния просто дала волю своей фантазии, и ты тоже.
У Эллери сделалось такое лицо, будто по его тарелке пробежал таракан.
Он положил надкушенный пастрами обратно на тарелку и сказал:
— Что-то не хочется. Я не голоден. Пойдем отсюда, папа.
Коврижка, как и его теория, погибла в мусорном ведре.
9 декабря 1967 года
То скорое решение проблемы, которое предвещала Вирджиния Импортуна, случайно пришлось на девятое число следующего месяца. Он так и не смог угадать, было ли это простой случайностью или же хитрым ходом его собственного подсознания, да собственно и не желал гадать на эту тему. Так или иначе, а то была суббота, девятое декабря. Он как раз изо всех сил старался забыть об этой дате, когда разгадка пришла ему на ум.
Месяц, прошедший после сокрушительного фиаско в спальне Нино Импортуны, стал для Эллери настоящим испытанием характера. Он мог вспомнить и другие провалы, из которых по крайней мере один или два были столь же болезненными, но в этот раз он испытывал разом стыд, презрение к самому себе, неуверенность в своих способностях, да еще и пережил то, что сделался посмешищем в глазах прекрасной и достойной почтения женщины.
Тем не менее он сумел пережить это, и ему удалось вытеснить воспоминания о своем провале в подсознании, работая над своим заброшенным романом по восемнадцать часов в сутки и закончив его, к полному своему удивлению (а также к полному удивлению своего литературного агента и издателя). И в то же время в его подсознании продолжался какой-то магический процесс, который привел в конечном счете к разгадке дела Импортуны-Им-портунато.
Сначала он долго ходил вокруг да около нового решения, словно кошка вокруг горячей каши, что, впрочем, было вполне понятно при данных обстоятельствах. Он осторожничал, потому что помнил, чем кончилась первая попытка. Он позвонил по телефону, представился и договорился встретиться во второй половине дня.
Тот принял его с абсолютным самообладанием, чего Эллери, собственно, и ожидал.
— Хотите выпить, мистер Квин?
— Что-то не хочется, — ответил Эллери. — Насколько я вас знаю, вы предусмотрительно отравили все напитки, какие у вас есть, мудро предвидя дальнейшее развитие событий.
— А вы, разумеется, принесли с собой припрятанный диктофон, — с мягкой улыбкой ответил убийца. — Садитесь, мистер Квин. Мои стулья полностью безопасны. За всю свою жизнь я еще не отравил ни одного человека.
— Люди вашего склада все равно рано или поздно начинают делать то, чего раньше не делали, — сказал Эллери, не улыбнувшись в ответ. — Вы совершенно уверены, что не сделали из этого стула электрический? Ну хорошо, будем считать, что это уже слишком, даже для вас.
Он сел, и к его облегчению ничего особенного с ним не произошло.
— Что вы хотите поставить мне в вину, мистер Квин? Нет, разумеется, меня ничуть не беспокоит все, что вы мне сейчас скажете. Все это чистые теории. Никаких доказательств у вас нет. Но я сознаюсь вам — нет, не смотрите на меня, пожалуйста, с такой надеждой, — я созна-. юсь только в том, что есть за мной грех любопытства.
— О, как только полиция узнает, кого и что ей следует искать, — сказал Эллери, — все доказательства будут найдены гораздо быстрее, чем вы полагаете. Во всяком случае, Сэм Джонсон однажды сказал, что строить догадки о полезных вещах — вещь полезная. А что в этом мире может быть полезнее, чем освободиться от вашего присутствия?
— Прошу прощения, но вынужден вам резко возразить. Надеюсь, вы не сочтете меня невоспитанным, если я выпью в одиночку? — осведомился убийца и налил себе изрядную дозу шотландского виски, положив в него несколько кубиков льда. — Продолжайте, Квин, развлеките меня беседой.
— Не могу обещать, что создам вам хорошее настроение, — ответил Эллери, — хотя думаю, что пару раз нагоню на вас страху.
И он изложил теорию, месяц назад развернутую им в спальне Нино Импортуны. Потом рассказал, что у Питера Энниса и Вирджинии есть алиби, что во время убийства они были в мотеле, а это освобождает их от всяких подозрений. Честно признался, что этот факт расстроил все его расчеты.
— Но я вовсе не желал останавливаться на этом, — продолжил Эллери. — Я унаследовал ирландское упрям. — ство. Мой мозг продолжал думать об этом, и вот теперь оно у меня есть.
— Что именно?
— Доказательство, которого мне не хватало.
— Чушь! — ответил убийца. — Никаких доказательств нс существует.
— Напротив, существует и очень простое. Настолько простое, что я поначалу упустил его из виду. А оно содержится в дневнике Вирджинии, в записях о ее выходе в ресторан с Питером девятого декабря прошлого года, да, кстати, сегодня исполнился ровно год с этого момента. Все-таки есть высшая справедливость. Вы, конечно, знали, что Вирджиния ведет дневник?
— Разумеется.
— Она никому не разрешала читать его, и если бы вы захотели сделать это, вам не удалось бы его найти. Она заверила меня, что хранила все тетради с дневниковыми записями в совершенно надежном месте. Так что вы не могли знать, что Вирджиния написала про тот день. А на>-писала она много и подробно. Я имею в виду, что она описала все в деталях. И вот одна из этих деталей как раз и представляет собой доказательство, о котором я вам сказал. В этом смысле вам не в ч. ем себя упрекнуть — нельзя же считать вашим промахом то, о чем вы не знали и не могли знать. Вы — хитрый противник, один из самых хитрых, которые встречались мне в жизни.
