Александр Афанасьев - Братишки
Юрист поморщился:
– Помилуйте, сейчас не тридцать седьмой год.
– Тридцать седьмой… тогда порядок был.
– Это понятно. Почему вы выбрали меня? Я не самый близкий для Кузьмука человек.
– Потому что кое-кто из его близких людей – активные участники заговора. Если я появлюсь на Банковой, меня уберут тут же. Встреча должна состояться где-то на нейтральной территории – не в Конче-Заспе и не на Банковой.
– Это еще сложнее сделать.
– Надо – сделаете! – психанул генерал. – Думаете, я не знаю, куда вы все метите?
– Да вы успокойтесь, организуем, конечно. Вы готовы назвать имена?
– Да.
– В обмен на?..
– Прощение… и то, что до пенсии дадут доработать.
– Ну… немного. Я бы просил больше.
Генералу стало невыразимо тошно. Вот они. Те, кто теперь хозяева в стране.
– Мне много не надо.
– Хорошо. Кто-то знает о нашей встрече?
– Нет.
– Запишите мой номер. Это личный…
Контактер, как и все важные люди в Киеве, имел несколько трубок. Номер одной – на визитке, но по ней он никогда не отвечал, только перезванивал, если что. Номер два – служебная, три – личная. Иногда была и четвертая – для самых близких и доверенных людей.
Генерал, подслеповато щурясь, кое-как записал.
– Сейчас непосредственной угрозы нет?
– Сейчас – нет. Когда?
– Несколько дней. Я заинтересован в этом, так же как и вы. И кстати…
…
– Когда будете встречаться с Кузьмуком, не говорите ему, что это вы на меня вышли. Намекните на обратное. Тем самым вы окажете мне услугу.
Генерал кивнул, преодолевая брезгливость:
– Хорошо.
– Вот и отлично. Звоните мне каждый день… ну, скажем, в девятнадцать ноль-ноль. И я буду знать, что с вами все в порядке.
Контактер встал со своего места, охранник мгновенно оказался рядом.
– Не сидите здесь долго. Простудитесь…
Контактер уже ушел, сел в облитый светом фонарей черный «Мерседес-600» и растворился в ночи, а генерал все еще смотрел в сторону выхода из парка.
Ну… вот и всё. Предал…
Сдал бы его Головач, если бы его прижали и появилась возможность свалить все на него? Да, конечно, сдал бы за мил душу. Он для Головача – барабан, стукач, которого он завербовал на компре освещать деятельность органов. Пусть высокопоставленный – но стукач…
И все-таки мерзко… Мерзко и страшно…
Украина, Борисполь
Международный аэропорт Борисполь
Терминал В, правительственное крыло
1 декабря 2001 года
Президент Украины Кузьмук летел в Харьков на встречу с новым президентом России…
Дорога была знакомой – из Киева до Борисполя по скоростной трассе с мигалкой – и дальше, правительственный терминал В. «Ту-134». Салон – самолет президента Украины… поменять бы, да денег нет. Ельцин, кстати, предлагал взять его старый «Ил-62», вроде и к делу – сам Ельцин пересаживался на «Ил-96», а «Ил-62» – и дальность у него побольше, и сам он побольше… вроде как. И цена совсем низкая, потом, поняв, что «товар не идет», Ельцин с какой-то усмешкой сказал: «Ну, хочешь, так забирай, Леонид Данилович».
Он отказался. Ельцин, наверное, не понял, почему, а он это твердо знал… хотя и сам этого выразить не мог. Он-то – ну какой-никакой украинец, директор предприятия союзного значения, до девяносто первого года крутившийся с Ельциным в одних кабинетах, постоянно обвиняемый в том, что он сдает Украину русским.
Но самолет он не взял.
Он четко понимал, что будет дальше. Его президентство уже кончилось, он только будет досиживать срок – как уголовник. Ему не дадут даже выбрать преемника – кого скажут, того и назначат. Борис Николаевич, судя по всему, преемника назвать смог, а вот ему назвать его не дадут.
Конец… Конец всему. Он, опытный управленец, прошедший советскую школу управления, понимал, что в тот день, когда бандиты вломились к тебе в кабинет и ноги на стол положили, ты как руководитель кончился. Руководителями будут они, потому что за ними сила – банальная грубая физическая сила. Он до последнего старался общаться с бандитами свысока, но теперь это не получалось. Ему просто пришлось впустить бандитов в собственный кабинет, потому что иначе отбиться от Андрюши и его присных не получалось. Они и в самом деле пошли ва-банк, решив или получить власть, или развязать в стране гражданскую войну.
Андрей, сука. Гореть тебе в аду, предателю жидовскому. Правильно Горошин говорил – нельзя ему доверять. Он-то, дурак, думал – из-за власти сцепились.
Что будет дальше? А все через … будет. Он пытался вырулить… пройти между скалами, выждать тот момент, когда будет хоть какое-то подобие единой украинской нации. А сейчас… Днепропетровские, динамовские, донецкие, одесские. Криминальные кланы рвутся к власти – и это не самое плохое, что они криминальные. Хуже, что они – местечковые. Каждый – за свой город. Они просто разорвут страну на куски в своей схватке.
Но сторону выбирать было надо – и он выбрал.
Что будет в Харькове? А уже ничего. Он посмотрит на нового российского президента, а тот посмотрит на него – и все. Все уже решено. Ставку сделали за него, не получив с России и доли того, что можно было бы получить.
– Леонид Данилович, подъезжаем…
Он кивнул.
В аэропорту машина не пошла сразу к стоящему на поле самолету правительственного авиаотряда, а свернула к правительственной части терминала. Сопровождаемый немногочисленной охраной, президент вошел в вестибюль, навстречу ему поднялся молодой (по виду и сорока нет), уверенного вида мужчина в дорогом костюме.
Президент остановился в нескольких шагах от него.
– Он наверху, в депутатской. Прошу.
Президент с презрительным видом покачал головой. Он уже представил, как этот представительный, полный, седой генерал-полковник милиции будет каяться и уверять его в собственной преданности… от этого было тошно.
– Мне с ним говорить не о чем. Скажешь ему сам.
– Хорошо. – Мужчина почтительно склонил голову, впрочем, вежливость юриста мафии никого не должна была обманывать.
– С остальным – все решено?
– Еще нет.
– Решайте. И чтобы в Харькове… комар носа…
– Хорошо.
Президент развернулся и пошел прочь. Его надменный вид не должен был никого обманывать. Власть он уже потерял…
Украина
Где-то в Киевском районе
1 декабря 2001 года
Есть такая… не знаю, то ли пословица, то ли житейская мудрость, то ли молитва. Звучит она так… Господи… дай мне сил изменить то, что я могу изменить, мужества, чтобы принять то, что я изменить не в силах, и ума, чтобы отличить одно от другого.
Но все это только слова.
Какой у меня был шанс остаться в живых? Призрачный, если честно. Почти никакого. Я сделал то, что мог, – Наталья была дома, она отзвонилась, – и таким образом я сделал то, что хотел: спас ее. Шансы спасти самого себя… ну, были и такие шансы, не стоит списывать себя со счетов. Но я понимал, что теперь я чужой среди своих. Даже того убийства, которое я уже совершил, достаточно для того, чтобы Россия навсегда отказалась от меня: зачем портить триста лет дружбы каким-то уголовником, на руках которого кровь украинского офицера спецслужб. Тем более – если на моих руках будет кровь президента Украины. Проще всего закопать меня где-нибудь в тихом лесочке и забыть, причем закопать своим же. Во избежание. Но судьба снова распорядилась по-другому, с хрустом передернув колоду.
Я по-прежнему находился на какой-то даче. Судя по звукам, какие я слышал – звуки большой трассы с интенсивным движением, – недалеко от какого-то крупного города, наверное, Киева. Еще я постоянно слышал самолеты, заходящие на посадку и взлетающие, – аэропорт неподалеку.
Вилла – большой, трехэтажный особняк с зимним садом, стоящий на отшибе, – постоянно охранялся. В моей личной охране было четверо, они дежурили посменно – и еще сколько-то было на периметре. Оружия мне больше не давали, я попытался заикнуться о том, что мне надо тренироваться, и получил в грубой форме отказ. Очевидно, перестрелка на границе насторожила заговорщиков настолько, что они решили либо отложить, либо отменить акцию. Сейчас решалась моя судьба…
Новый день начался для меня с грохота отчаянной перестрелки. В шесть часов утра…
Моя комната была на третьем этаже виллы, и ее запирали на ночь на ключ. Ничего особенного – кровать, умывальник, ведро для надобностей… похоже на комфортабельную тюремную камеру. Дверь стальная, но без глазка. Стрельбу из автоматов было почти не слышно здесь, она напоминала шелест капель дождя, а вот крупнокалиберный пулемет был слышен намного отчетливее.
Я послушал происходящее – недолго, несколько секунд. Потом надел тапочки (другой обуви у меня не было), стащил с кровати простыню, разорвал и свернул ее в жгут. Набросил концы на руки, попробовал на прочность… пойдет.
Если кому-то и нужна моя жизнь – задешево я ее не продам…
Заработал «КПВТ»… его раскатистый грохот покрыл все остальные звуки перестрелки – я инстинктивно упал на пол, потому что «КПВТ» не остановит никакая стена, он любую стену пробьет, любой дувал. И в этот момент щелкнул ключ в двери, а я не успевал отреагировать. Луч фонаря осветил камеру.
