Татьяна Полякова - Интим не предлагать
— Слушайте, вы ж хотели поговорить, — выбрав время, напомнила я, желая отвлечь его от мысли разрезать меня на куски.
Надо заметить, прыжки малость утомили парня, выглядел он не очень и дышал с трудом.
— Успеется, — заявил он и еще немного поскакал, я только головой покачала, так глупо это выглядело, да и у меня вид, должно быть, не очень, кручусь на верхней части нижних конечностей, трачу массу энергии, и тоже без видимой пользы. Глупо выглядеть я не люблю (да и кому это понравится?), разозлилась и решила, что мне следует прекратить валять дурака и всерьез подумать о своей безопасности, парень явный псих, а с такими не шутят. Я стала дышать с трудом, почти так же, как Синий, сделала несколько неверных выпадов, в общем, дала понять, что устала, надеясь, что парень подойдет поближе. И он почти подошел, я расслабилась, выжидая удобный для удара момент, а этот гад вдруг отошел в сторону и, противно хихикая, заявил:
— Дураком меня считаешь, да?
— В каком смысле? — обиделась я.
— Вот это видела? — Он извлек пистолет и продемонстрировал его мне. — Будешь дергаться, пристрелю.
— Я бы и не дергалась, если бы вы вели себя прилично, — проворчала я, устраиваясь поудобнее. Пистолет на меня произвел впечатление, и я по настоящему загрустила: с такой штуковиной в самом деле шутки плохи. — Вы чего-то про мента спрашивали, — вздохнула я.
— Точно. — Он подобрал фонарь и устроился на корточках в нескольких метрах от меня.
— А про какого? — решила я уточнить на всякий случай.
— Про того, что возле тебя отирался.
— Родионова? — Тут острая боль кольнула меня в сердце, и я спросила:
— Он жив?
— Кто?
— Родионов, разумеется.
— Жив, наверное.
— А куда он делся?
— Отдыхает в кустах.
— Ясно, — покусывая губу, кивнула я. — Вы что, его по голове ударили, как меня?
— Ага.
— Тогда он скорее всего жив, голова у него крепкая. Слушайте, это вы были в квартире Турка?
— Ага, причем очень надеялся встретиться с тобой после того, как Турок сыграл в ящик. Но тут появился какой-то придурок, а внизу еще два никак не могли расстаться. Пришлось уходить, не пожелав тебе спокойной ночи.
— Иногда мне везет.
— Это ты заперла дверь на чердак?
— Конечно.
— Так я и думал. Ты что, видела, как я поднимался по пожарной лестнице?
— Я видела тень и подумала, что ошиблась, не то позвонила бы в милицию. Решила проверить и…
— Значит, это мне повезло.
— Выходит, что вам. Вы зачем Колю убили, из мести? За то, что он этих кавказцев — в скотомогильник?..
Синий присвистнул:
— Ну, девочка…
— А фотография у вас?
— Какая фотография? — не понял он.
— Фотография, которую вы забрали у мертвого Зюзи.
— А… а. У меня, храню на память.
— По-моему, это глупо. Фотография — улика, разве вы не понимаете? Лучше бы вы вернули ее мне.
— Слушай, психованная, ты вообще-то понимаешь, во что вляпалась?
— Ну… я понимаю, что вляпалась. Но если вы меня в подъезде не убили, может, обойдется? — Он опять хихикнул и даже головой покачал, но голос, когда он заговорил, звучал строго:
— Значит, менты знают про хачиков и связали с ними убийство Зюзи?
— Конечно, — удивилась я, вспомнила, что говорил Родионов, и решила немного пофантазировать:
— А Колесников считает, что найти вас будет нетрудно. Вы как-то связаны с братом Зюзи, потому что Зюзя хорошо вас знал и знал этих самых хачиков. А когда увидел, как они отъезжают на джипе Турка, заволновался и сообщил вам. Родионов думает, что вы из команды Шмеля. Вы извините, я не знаю, как его зовут правильно, и называю как Родионов, не в обиду вам и этому Шмелю будет сказано, так вот, и Турка вы вроде бы убили из мести. А Колесников — это тот, что из отдела по борьбе с организованной преступностью… Так вот, он сказал, что вы точно из команды Шмеля, но перекинулись к Морозу и что Мороз о наркотиках от вас узнал, Турка вам приказали убить, потому что для Мороза он стал опасен. Милиция могла выйти на его машину.
— За Турком следили, — в глубокой задумчивости заявил Синий.
— Вот-вот, — порадовалась я. — Колесников говорил, надо намекнуть Шмелю, что в его семействе завелась крыса, и Шмель вас сам найдет и… извините за выражение, повесит за… в общем, вы знаете. А Родионов сказал, что вам все равно крышка: не найдет вас Шмель, так Мороз уберет как ненужного свидетеля. Вроде бы я все рассказала… Говорили они долго, может, конечно, я что-то запамятовала… да, вот еще что — они думают, о том, что мы с вами встретились в подъезде Зюзи, вы от начальства утаили, не хотели, чтоб они знали о досадном промахе. А когда меня у Турка увидели, забеспокоились, начальство могло не одобрить вашей скрытности, а объяснить, почему вас взволновало мое присутствие рядом с квартирой Турка, вы не могли без того, чтобы не рассказать о встрече в «малосемейке».
— Ох, до чего ты умная, — презрительно заметил он.
— Это не я, это они… Вы просили, я рассказала, чего же злиться?
Он неожиданно задумался, брови сошлись у переносицы, а взгляд уперся куда-то в пол возле моих ног, я наблюдала за ним, боясь пошевелиться, потому что неизвестно, что он сейчас надумает. Укокошить меня ему ничего не стоит, типы с такими глазами на многое способны, а я еще ремонт в душевой не сделала, да и помимо душевой у меня масса планов. Обидно, если из-за какого-то придурка все они в одночасье рухнут…
Я вздохнула и решила хоть что-то для себя сделать.
— Вот вы убить меня хотите, — начала я ненавязчиво, не испытывая особой уверенности, что он меня слышит. — А по-моему, это неосмотрительно. К примеру, Мороз действительно решит от вас избавиться… Вы могли бы его осчастливить, что есть человек, которому доподлинно известно обо всех его штучках, я себя имею в виду, и этот человек, то есть я, в случае, если с вами приключится какая беда, сразу пойдет в соответствующие органы и все расскажет. По крайней мере, во всех фильмах, что я видела, именно так герои и поступали. Сами подумайте, взлетите вы, к примеру, на воздух вместе со своей машиной, а Мороз будет жить припеваючи да посмеиваться, а тут вы будете знать, что есть я и Морозу после вашей кончины придется не сладко. По-моему, сознавать это гораздо приятнее…
— Заткнись, — сказал он. Я умолкла, продолжая наблюдать за ним. Синий убрал пистолет, что меня немного успокоило, затем он уставился на меня, а я на него. Длилось это минут пять, после чего он поднялся и пошел в дальний угол подвала, прихватив с собой фонарь.
— Эй, — крикнула я. — Вы куда?
— У меня дельце образовалось. А ты посиди здесь. Выбраться отсюда ты не сможешь, но, если хочешь, попробуй. Орать тоже бесполезно, стены толстые, а в округе ни души. Советую молиться за мое здоровье, потому что, если я не вернусь… когда-нибудь… смерть у тебя будет… не позавидуешь.
— А когда вы планируете вернуться? — насторожилась я.
— Может, через день, может, через неделю, — усмехнулся он. — Как повезет…
— Эй, вы мне воды обещали, — забеспокоилась я.
— Правда? — В свете фонаря он продемонстрировал пластиковую бутылку, отвинтил крышку и вылил воду на бетонный пол. — Извини, вода кончилась.
— Козел, — с чувством сказала я, он хихикнул, раздался душераздирающий скрежет, точно открылись двери темницы, затем глухой стук, и все стихло, то есть не просто все стихло, а пала могильная тишина, а я почувствовала себя погребенной заживо в огромном склепе.
Через пять минут стало ясно, у меня на выбор два занятия: либо зареветь от тоски и отчаяния, либо попытаться развязать руки. Человек я по натуре деятельный, оттого рыдать себе отсоветовала: пользы никакой, да и .скучновато. Подождав немного, чтобы глаза свыклись с темнотой, я занялась своими руками. После недолгого обследования стало ясно: стянуты они скотчем, освободиться — дело нехитрое, если бы этот гад не позавязывал узлов, скорее всего морских. Я советовала себе быть терпеливее и даже пословицу вспомнила: «Терпение и труд все перетрут». Не знаю, что имели в виду предки, я-то имела в виду скотч и потому в основном полагалась на свои зубы, подбадривая себя тем, что, свяжи этот гад руки мне за спиной, было бы много хуже, а так… так тоже не очень, но надежды терять не стоит. Не знаю, сколько я потратила времени, пот катил с меня градом, в висках стучало от напряжения, и зубы ныли и уже кровоточили, однако, потянув в очередной раз за ленту, я почувствовала, что она разматывается, возблагодарила господа и как по волшебству уже через минуту освободила руки. С ногами было проще, на них я потратила гораздо меньше времени и вскоре, с трудом поднявшись во весь рост, могла поздравить себя с первой победой. «Глаза страшатся, а руки делают», — напомнила я себе еще одну известную пословицу и, держась за стену, отправилась обследовать подвал. Он показался мне огромным: высотой в человеческой рост и совершенно пустой. Где может быть такой подвал? Какая-то стройка, где уже несколько лет не появлялась ни одна живая душа? Через несколько метров я уперлась в железную дверь, мало того, что выглядела она несокрушимой, так с моей стороны даже ручки не было. Понапрасну сломав ногти, я отступила, попыталась вспомнить какую-нибудь подходящую случаю пословицу, но и тут не повезло. Присев на корточки и отдышавшись, я посоветовала себе не паниковать и как следует подумать. Если есть подвал, то он сделан людьми с какой-то целью, например, что-то хранить. Подвал должен проветриваться, в затхлом воздухе ни люди, ни товар долго не протянут. Допустим, на людей он не рассчитан, но какая-то вытяжка должна быть или хотя бы крохотные окошки, как в деревенских домах. Вот их и следовало найти. Я двигалась вдоль стены, тщательно ощупывая ее. Должна быть какая-то труба, ну хоть что-нибудь должно быть… Я уперлась в соседнюю стену и пошла вдоль нее, но стена вовсе не была стеной, какой-то столб, может, подпорка, я обошла его и взвизгнула от восторга: впереди, чуть левее, пробивался тусклый свет. В два прыжка я достигла этого места и поняла, что моя радость была несколько преждевременной. Это точно было окно, беда в том, что в него и кот бы пролез с трудом, а мне не стоило и пытаться, ко всему прочему, окно было почти полностью скрыто высокой травой, я протянула руку и обожглась, нащупав стебли крапивы.
