Кирилл Казанцев - Отмщённый
— Молочка попейте, бедолаги. — Старушка плеснула из крынки в деревянную кружку. — Свеженькое молочко, совсем недавно Бяшку подоила.
— Баба Нюша, а покрепче ничего нет? — жалобно ныла Катя. — Ну, ей-богу, душа горит, трубы не выдерживают…
— Алкоголь не решит твоих проблем, — проснулся Павел.
— Можно подумать, молоко их решит, — всплеснула руками Катя, насупилась и взялась за кружку обеими руками. Она жадно лакала, а когда осушила кружку до дна, выразительно крякнула и призналась: — Хорошо. Но не то.
Старушка продолжала метать на стол. Она подобрела, стала что-то говорить, бормотала про наркоманов, приезжающих из города «по грибочки», про соседа Силантьича, который их однажды так мелкой дробью отоварил, что половина сразу же излечилась, а вторая половина убежала.
— Вас я тоже, молодые люди, за наркоманов приняла, — призналась хозяйка, насмешливо наблюдая, как дорогие гости подтягиваются к столу. — Потом, правда, присмотрелась — никакие вы не наркоманы. А скажите-ка честно, молодежь. — Цепкие глазки старушки сузились в щелки. — Это не по вашу душу милиционеры сегодня приезжали? Участковый мне сказал: мол, ищут очень опасного сбежавшего преступника. И женщину, которая с ним вместе злодействует. Собрал сельчан — их тут хрен да маленько, оставил свой номер телефона и сказал звонить, если появится кто-то подозрительный. А недавно еще приезжали, ходили по домам, все осматривали. Сказали, что еще приедут. Озабоченные какие-то, деловые. Им начальство, видать, крепко по заднице настучало…
— Нет, баба Нюша, это не мы, — хором сказали «молодые» люди. А Катя добавила, сделав предельно честное лицо: — Посмотрите на нас внимательно, посмотрите, что в нас подозрительного?
«Всё», — подумал Павел. Старушка снова покачала головой и включила газовую плиту, взгромоздив на нее доисторический эмалированный чайник. Она о чем-то догадывалась, но так не хотелось ее связывать, затыкать ей рот…
А едва она порезала огурчики с помидорчиками, поставила их на стол, добавив к этому делу вареного сазана из погреба, как за окном зарычали вездеходы, загалдели мужики при исполнении! Свет от мощных фар прорезал шторки на окнах. Дрогнула лавка под Павлом. Катя не донесла огурец до раскрытого рта, уставилась на него с болью и страхом. Доколе?! «А что, ответственные пацаны, — тоскливо подумал Павел. — Сказали, что вернутся, и вот пожалуйста — вернулись». Высунулась из-за печки озадаченная старушка, удивленно глянула на окаменевших гостей. Любимый жест пожилой женщины — с укором покачать головой. Ей-богу, в этих посетителях — ну, ничегошеньки подозрительного… В деревню вторглись как минимум два автотранспортных средства. Одно остановилось на краю деревни, другое покатило дальше, рыча, как простуженный бронтозавр. Спешивались люди. Кто-то двинулся в соседний дом, кто-то грубо распахнул калитку — едва не сорвав ее с петель. Хозяйка домика слегка побледнела, нерешительно глянула на входную дверь.
— Все в порядке, баба Нюша, встречайте гостей, — пробормотал Павел. — И прошу нас простить за беспокойство…
Старушка выкатилась в сени. Павел вскочил, сунул в зубы огурец, еще кучку растолкал по карманам. Подлетела Катя, прижала к груди тарелку с рыбой.
— Не дури, — прошипел Павел, бросаясь к окну, выходящему на задний двор. — Тут на вынос не заворачивают…
Он чуть не с мясом вырвал ржавый шпингалет, створки распахнулись с пронзительным визгом. Два тела одновременно вывалились на недоразвитый крыжовник, превращая его в полнейшего инвалида. Полностью обессиленные, они ковыляли через задний двор, имеющий проход в «передний» — мимо сеновала, груды струганых досок, валяющихся возле баньки. Выплеск адреналина — сейчас засекут! Он схватил подругу за шиворот, потащил за баньку — а в следующий миг по двору уже шныряли люди, светили фонарями. Всем постам, всем подразделениям: в деревне Кулыжино засекли объект, немедленно принять меры! Преступник вооружен, возможно, опасен! Рычали моторы, разбегались вооруженные люди. Без сомнения, несчастную старушку немедленно взяли в оборот: для кого накрыла стол, почему распахнуто окно? Не станет баба Нюша отнекиваться, во имя чего? Пришли двое, сказали, что они порядочные, заплатили, у них же поперек лба не написано… А беглецы уже проползли под плетнем и уносились прочь — во мрак, в безысходность, туда, где не могли достать ни фонари, ни фары. Замечательная мысль: запутать следы! Через «не хочу» и «не могу». Вся бешеная активность поисковиков превращалась в пшик. Беглецы успели перебежать дорогу, пока по ней не пронеслась колонна из проходимых джипов и мини-вэнов. Девушка стонала, уверяла, что больше не может никуда бежать; Павлу хорошо, он мужчина, он выносливый и стойко переносит тяготы. А она никогда не вела подобный образ жизни, ей это в новинку… Приходилось затыкать ей рот огурцом и переходить на шаг. Она ворчала, что огурцы — не еда, но давилась ими, как будто никогда не ела ничего вкуснее, а потом хваталась за живот, выплескивала обратно зеленую массу…
Они лежали в леске напротив деревни и уныло созерцали, как работают люди. Трудились человек двадцать, ползали по траве за околицей, искали следы в свете «софитов». Другие специалисты зачищали хозяйство старушки, лазили по курятнику, по сеновалу. Зычный голос проорал, чтобы кончали заниматься херней. Почему бы не заняться чем-нибудь полезным? Кого они там ищут — вчерашний день? Первая группа обнаружила следы злоумышленников! В тот же миг по следу бросилась ударная группа «следопытов», добралась до старой силосной ямы на краю деревни и впала в замешательство. Вся ударная группа обступила яму и стала грязно ругаться. Потом они где-то добыли вилы и стали тыкать ими в прелый перегной. Самый невезучий, подчиняясь приказу, полез в яму.
— Вот видишь, — пробормотал Павел. — А ты говорила, что не надо путать следы. Толку никакого, зато смешно…
— У этих людей бездарные и недалекие начальники, — прошептала Катя. — И вообще, весь этот бедлам лишний раз доказывает, что разгильдяйство — национальная российская черта…
Когда он снова попытался ее развлечь, то обнаружил, что остался один. Катя спала, свернувшись клубком. И разбудить ее смогла бы только термоядерная пушка. Он вздохнул, привлек ее к себе и продолжал наблюдение. Руководство поисковых команд вскоре сообразило, что беглецы из деревни ушли и никогда сюда не вернутся. Группы выдвигались в разных направлениях — кто-то пешим образом, кто-то на машинах. Деревенька опустела. Часть людей ушла по дороге. Остальные разделились, одни отправились на север, другие рассыпались цепью и пошли на юг. Их тоже шатало от усталости. Люди работали сутками, на износ, их никто не сменял. Они прошли в каких-то метрах от двух бугорков, засыпанных листвой. Эти люди теперь могли изъясняться только матами. Павел от души им сочувствовал. Катя шумно посапывала во сне. Но бренчащая амуниция и густая матерщина глушили все звуки. Охотники растаяли в тумане, он попробовал уснуть. Проснулся через полчаса — искусанный насекомыми и практически околевший. От земли исходил чудовищный холод. Начало августа в средней полосе России могло бы выдаться теплее. Он потрогал нос лежащей рядом девушки и ужаснулся — он был холодный, как кусок айсберга…
Случилось что-то странное. Утро следующего дня Павел встретил не в лесу, не в морге, а в какой-то странной, шуршащей, колючей, но в целом приятной субстанции, из которой долго не мог выбраться. А когда всплыл, барахтаясь, с изумлением обнаружил, что лежит на верхнем ярусе сеновала в гуще прелого сена. Он здоров, превосходно себя чувствует (если не замечать легкой слабости и звериного голода). Верхний ярус обшит досками, имеется слуховое окно и, похоже, надежная крыша (явно не ментовская) — по ней молотит дождь, а внутрь не протекает. Он потрясенно озирался, ощупывал себя. Порылся в сене, откопал набитый полезным грузом рюкзак.
Рядом что-то застонало, заворочалась, выбралась опухшая от сна Катя — чумазая, растрепанная. Слипшиеся волосы торчали во все стороны, как у Незнайки. Моргали узкие щелочки. Он вздохнул с облегчением: еще одна приятная новость.
— Офигеть, — прохрипела она. — Утро стрелецкой казни на сеновале… Ну, почему? — взмолилась она. — Ну, почему утро всегда приходит так не вовремя?
Он посмотрел на часы и поразился:
— Ни хрена себе утро, полдень, блин! — Он лихорадочно взъерошил волосы, уставился на женщину: — Прости, что спрашиваю, Катюша… Где мы?
— Ну, ты даешь… — Она закашлялась. — Мы на сеновале у доброй самаритянки бабы Нюши. А поскольку мы живы, то можно предположить, что вилами в нас ночью не тыкали. Ты ничего не помнишь?
— Ну, почти… — Он начинал что-то смутно вспоминать, но очень смутно. В голове витали отрывки из обрывков, и ничего конкретного.
— Хорошо, рассказываю… — Она с кряхтением вскарабкалась ему на грудь, и оба рухнули в пахучее сено. — Я спала в каком-то страшном холодном лесу. Ты меня разбудил. У меня зуб на зуб не попадал. Сначала я не поняла, зачем ты это сделал, — я могла бы спать себе дальше, а утром проснуться куском льда. Но ты сказал, что здесь мы околеем, зима на носу, все такое, нужно срочно мигрировать в теплые края. А я не больно-то склонна к перемене мест, пыталась возражать, приводила аргументы. Тогда ты взял меня под мышку и понес. А по дороге рассуждал про теорию вероятности и теорию Большого взрыва. Последняя в твоем понимании заключалась в том, что самое безопасное место — в воронке после этого самого Большого взрыва. То есть в Кулыжино на сеновале милейшей бабы Нюши. Нас будут искать везде, но не там. Там уже искали. Ты даже ухитрился нас обоих доставить к сеновалу и поднять наверх. Старушка спала, свет в окне не горел. Ты сказал, что все в порядке, бабушка не пострадала, и уснул без задних ног. Возможно, в твоих действиях имелся смысл — если мы еще здесь и хорошо поспали.
