Александр Берг - Надежда-прим
Не известно каким чертом кум-таки добрался до эстрады, с которой всего неделю назад Буланова потрясала провинцию.
— Друзья! — размахивая бокалом с коньяком начал он. — Разрешите тост!
— Разрешаем! — заорали со всех сторон. — Валяй!
Кто-то даже совсем по-казацки гаркнул:
— Любо! Любо!
Кум опрокинул бокал в ненасытную глотку:
— А раз любо — пожалуйста! Пока с нами нет Макарыча, но, упаси Бог, не за глаза! А так как мы его родные и близкие, то есть, все как один, то есть, поголовно, — кум смачно зажевал коньяк шматком нижней губы, как лимоном, — так вот! Мы готовы нести с ним вместе его тяжкий крест, скажем, по очереди, то есть, быть с ним по очереди или все вместе и в радости, и в горе, и в богатстве, и в нищете, так сказать, конечно, фигурально! Тут многие помнят слова нашего дорогого Макарыча: желаю, чтобы все и сразу! Но что позволено Макарычу, то не позволено… Короче! Господа, выпьем за то, чтобы… пусть не сразу, но все! Обязательно все, господа! И, по возможности, всем! Всем нам, то есть, родным и близким! За остальных не ручаюсь! Остальные, так сказать, на его, Макарыча, усмотрение!
Буланова сгорела бы от зависти, услышь она гром аплодисментов в честь заздравной речи кума! И если бы сейчас в банкетный зал вошел генеральный директор «Родничка», а нынче, по не уточненным данным, и генеральный директор новорожденной международной ассоциации «Надежда-прим-2», маленький человек в белой, с закатанными по локоть рукавами, рубашке, то есть, сам господин Мокров, его бы попросту, по-русски не долго думая, короновали на место Ельцина. Потому что он когда-то пообещал все и сразу, а Ельцин, который, тоже по не уточненным данным, совсем не Ельцин, а, прости господи, еврей Ельцер, не все и по обстоятельствам. А, главное, как всегда, не всем!
Но господин Мокров в зал не вошел ни после тоста в его честь, ни, вообще, до конца пира. Он мирно посапывал во сне, уткнувшись носом в сухой затылок своей грозной супруги. И понятия не имел, что судьба его уже свернулась в одну короткую, похожую на гремучую змею, спираль.
Бегущая строка над единственной в городе высоткой в эту ночь сошла с ума и потеряла всякий человеческий смысл. Сталкивались, взрывались и исчезали навсегда, как во время обширного инсульта мысли, вереницы слов «Надежда-прим», «Коробейникова», «поможем ближнему…», имена тех кто уже помог и кому уже помогли.
И в итоге, из всех этих один за другим сгорающих в атмосфере осколков Вселенной, на освобожденном от них пустом пространстве, во всю ширь высотки бесконечно повторяясь, заалело одно единственное, давно известное всем, имя. Оно продолжало свой триумфальный бег до утра, все утро, и весь день. Хотя уже утром даже с миноискателем во всем огромном городе невозможно было найти даже микроскопического следа ни международной игровой ассоциации «Надежда-прим» ни ее многообещающего двойника.
Глава 6
Говорят, чтобы спокойно спать, надо читать только хорошие новости и не читать плохие. А чтобы спокойно жить, не читать никаких. Потому что и то, что приятно на вкус, может иметь дурной привкус, и в немногих знаниях все ж довольно печали, а шальная пуля, порой, смертоносней прицельной.
Короче, генеральный директор «Родничка» никогда не читал дурных новостей. Но к добрым имел-таки пристрастие. Ему нравилось нечто отвлеченное, не пересекающееся с его, Мокрова, жизнью, не трогающее до глубины души, однако и не совсем уж безразличное ей.
Такое отношение к новостям возникло в нем после ознакомления с опросом местной газеты на тему «Фантомные страхи». На вопрос «опасно ли жить в нашем городе?» 79 процентов респондентов мгновенно ответили «да», а на вопрос «сталкивались ли вы лично с опасностью в нашем городе» те же 79– процентов однозначно ответили «нет».
Господин Мокров никогда не участвовал ни в каких опросах, потому и что и сам опрос может породить страх, лично с опасностью не сталкивался, и дурных новостей категорически избегал.
Самым дурным событием в своей жизни он считал прямое попадание молнии в новую сауну в присутствии высоких гостей. Он давным-давно понял, что хорошей новостью можно считать не только успех в собственной жизни, но и неуспех в чужой. И радовать это может не меньше, а при отсутствии позитива в собственной жизни, даже больше.
И потому ближе к полудню, когда по всему городу от всей супер-игры «Надежда-прим» осталась только его хлюпающая, как промозглая жижа в дырявом сапоге, фамилия, он с интересом прочитал в утренней газете свежую заметку «Израильская мафия под флагом Сьерра-Леоне». И душа его возликовала! Он дважды перечитал ее вслух для себя, а потом — жене и овчарке Соне. Теща была городе, или, как она выражалась, в отпуске.
Соне заметка понравилась. Она весело скалилась, согласно кивала головой и дружелюбно облизывалась.
Жена головой не кивала и не облизывалась, а только не очень весело оскалилась:
— Ишь ты! Евреи и наркотики! Невероятная связь!
— Может быть, платоническая? — заискивающе уточнил Мокров. — И что особенно трогательно, солнышко: судно приходилось чинить в каждом порту! Тоже мне торговцы наркотиками из дома престарелых!
Он еще долго ходил из угла в угол и с наслаждением пережевывал понравившиеся ему куски:
«В четверг был снят запрет на публикацию информации о провалившейся попытке израильских наркоторговцев ввезти в Британию морским путем сразу шесть тонн гашиша на сумму около 15 миллионов долларов. Судно с рекордным грузом наркотиков было арестовано в порту Саутгемптона, а двух израильских владельцев груза задержали в соседнем городке. Вместе с ними были арестованы владелец судна — 81-летний израильтянин и еще 10 наркоторговцев, включая четырех пакистанцев и одного серба.
Израильская полиция вместе с британской и бельгийской отслеживала всю операцию с самого начала. Двое ее организаторов — 57-летний Хази Серебро и 67-летний Мордехай Хирш — не так давно освободились из тюрьмы, где отбыли семилетний срок за организацию промышленного производства наркотиков в Нидерландах.
Решив вновь провернуть крупное дело, преступники обратились за помощью к 81-летнему Моше Кадару, знакомому с морским делом. Тот приобрел древнее судно-буксир за 300 тысяч долларов и зарегистрировал его под флагом Сьерра-Леоне.
Согласно первоначальному замыслу преступники собирались плыть за товаром в Пакистан. Однако вскоре после выхода из эйлатского порта они поняли, что старая лохань не дотянет до Пакистана, и решили закупить гашиш в Суете — испанском анклаве на побережье Марроко напротив Гибралтара.
Вернувшись в Эйлат и проведя капитальный ремонт судна, преступники двинулись в путь. Их плаванье растянулось на много месяцев, поскольку буксир все время ломался, и наркоторговцы останавливались на ремонт буквально в каждом порту. Полиция отследила момент погрузки наркотиков на борт и терпеливо ждала, пока груз, наконец, не прибыл а пункт назначения. После того, как поставщики товара встретились с покупателями, тех и других благополучно арестовали.»
За обедом Мокров снова, теперь уже на память, процитировал конец сообщения.
— Как говорится, — прошамкал он полным ртом, — они жили долго и были… арестованы в один день! Но какой размах! Шутка ли, 15 лимонов баксов! Прямо, как у нас с тобой!
И он льстиво посмотрел на молча жующую супругу. Но та вполне справедливо возмутилась:
— Дурачина ты, простофиля! Мы че — наркоторговцы! И в каком-таком сне тебе привиделись 15 лимонов! И самое главное, — ехидно осклабилась она, — мы че — евреи? А?!
— Что да, то да! — подавился куском генеральный директор «Родничка» и надолго задумался.
Глава 7
О том, в какую важную персону он превратился по воле мадам Коробейниковой, Мокров узнал только к вечеру.
Звонок телефона застал его на кухне за приготовлением зеленого чая. К ночи генерального директора всегда мучила дикая изжога. Он относил ее к нервной почве, а супруга — к избытку желчи и бледной немочи. Мокрова это, естественно, обижало. Изжога — дело серьезное, а ей — шуточки.
Как бы то ни было, изжога занимала его до утра, а стакан зеленого чая, выпитый натощак на ночь, безжалостно будил среди ночи, заставлял в кромешной тьме бежать в туалет.
Однажды он спросонья так засмотрелся на загноившийся ноготь на ноге, да так неудачно, что бухнулся на кафельный пол, расшиб лоб, а когда очнулся, долго удивленно ползал по собственным кровавым следам в поисках двери, а ему казалось, что ползет он по потолку, пропитанному как в американских фильмах ужасов чужой черной кровью.
Такие фильмы он не любил, но словно игроман, время от времени смотрел, чувствуя себя при этом, как иранский поэт Рушди, приговоренный исламистами к смерти за какие-то там «Сатанинские стихи».
Но сейчас он не смотрел фильм ужаса, напрочь забыл о несчастном Рушди, и звонок, заставший его на кухне за приготовлением зеленого чая от изжоги, не прозвучал в его душе, как первый звонок безжалостной судьбы, за которым неотвратимо следует погребальный звон.
