Евгений Сухов - Замануха для фраера
– Э-э, не-ет, – протянул Терехин и как-то зловеще улыбнулся, – нас, партийную общественность, касается все, что происходит в нашей стране. Товарищ Сталин в одной из своих работ писал, что, – бывший военком по-гимназически закатил под лоб глаза, – именно партийная общественность в смычке с правоохранительными органами должна и сможет установить в стране порядок и социалистическую справедливость. И мы, следуя этим мыслям гения мировой революции, обязаны всеми силами устанавливать эту справедливость и порядок. Вы согласны?
Крыть было нечем, и Минибабаев уже устало кивнул головой. Этот Терехин, как какой-нибудь средневековый вампир, просто высасывал из него жизненные силы, лишая воли и терпения.
– Так вы задавались вопросом, зачем и, главное, кому понадобилось убивать старика-инвалида? Ведь у него ничего нет! А не кажется ли вам, что все-таки что-то такое у него все же было?
– Да, – коротко ответил Минибабаев. – Кажется.
У него была одна версия, шаткая, правда: рыбака порешил подельник Кормакова и его ближайший сподвижник по вооруженным разбоям Леха Бабаев по кличке Шустрый. С Кормаковым этот жестокий и расчетливый малый сошелся в сорок пятом, когда ему не было и шестнадцати лет. Он вместе с рецидивистом Петром Петелиным, соседом Кормакова по нарам, и составил ядро кормаковской банды. Отсюда, верно, и было у него такое погоняло: Шустрый. То бишь, мал, да не по возрасту шустер. И в привычках этого звереныша Шустрого было резать своих жертв финским ножом.
Но если это сделал Шустрый, то зачем? Ведь у рыбака брать было совершенно нечего, кроме драных сетей и пары только что изготовленных «кошек»!
Попытки ограбления его дома не было, стало быть, убийцу интересовал только Востриков. Вернее сказать, его смерть.
Но почему?
Правда, такой волчонок, как Леха Бабаев, мог убить человека и запросто так. За косой взгляд или грубое слово в его адрес. Да мало ли еще за что может убить изверг и нелюдь не понравившегося ему человека? Вот только это все было как-то шатко.
Зачем Шустрый оказался именно этой ночью на озере?
Что произошло между убитым и его убийцей?
Да и Шустрый ли это был?
А подвижник законности и правопорядка продолжал вещать, и пленка в уголках его губ увеличивалась и почему-то не рвалась:
– Вот и выходит, что в случае с рыбаком, как и в случае с футболистом, смерть последовала при неизвестных и весьма загадочных обстоятельствах, – заключил Терехин.
– Пожалуй, – устало согласился Минибабаев.
Собственно, сейчас он был согласен на многое, если не на все, лишь бы этот представитель героической партийной общественности оставил служебный кабинет.
– Но, – Терехин снисходительно улыбнулся, сощурился и посмотрел на оперативника сверху вниз, – вам повезло. После того, что я вам скажу, вы легко распутаете оба этих дела.
– То есть? – поднял брови Минибабаев.
– Все очень просто, – бывший военком хлопнул себя по коленке и мелко, по-идиотски рассмеялся. Впрочем, если идиоты и смеются, то никак не иначе, нежели по-идиотски. – Мне известны эти загадочные обстоятельства.
– Да вы что? – спросил Минибабаев ехидно.
– Да-с, именно так-с, – заговорил отчего-то по старорежимному бывший уездный военком, нимало не заметив сарказма оперативника.
– А не доложите ли вы мне, что это за обстоятельства? – вкрадчиво спросил Минибабаев.
– Отчего же не доложить, доложу-с, – продолжал старорежимное словоречение Терехин.
– Ну-с, и где кроется разгадка? – спросил, подыгрывая ему, Минибабаев.
– В золоте, – тихо произнес бывший военком, чуток подавшись вперед, и оглянулся по сторонам, после чего оперуполномоченный проделал то же самое.
– В золоте, значит? – так же тихо спросил оперуполномоченный.
– В золоте, – еще тише подтвердил Терехин.
– В каком золоте? – почти прошептал Минибабаев.
– В том, что на дне озера, – не почти, а уже натурально шепотом сказал добровольный блюститель законности и правопорядка.
«Вы это про сокровища ханской казны»? – хотел было ядовито спросить у душевнобольного Минибабаев, да осекся. Ведь он не сказал «сокровища». Он сказал «золото». Он что, имел в виду то золото – как говорят, целый вагон, – что сбросили в озеро перед занятием города белочехами и каппелевцами летом восемнадцатого года? Его ведь как раз сбросили в Дальний Кабан…
Стоп. Это же просто городская легенда. Такая же, как про сокровища ханской казны, которую якобы закатали в бочки и вывезли на озеро перед самым взятием Казани Иваном Грозным.
А может, это не просто легенда? Ведь находили же рыбаки арабские монеты и всякие старинные украшения?
А что, они, эти находки, доказывают, что в озере есть клад?
Пошла, к примеру, какая-нибудь гражданка пятьсот лет назад по воду на озеро. Зачерпнула воды, а, скажем, браслетик с ее руки – бац! – и в воду. Так же и колечко могло с руки сползти или там перстенек.
Нет. Про ханский клад это не факт.
Но с другой стороны, в каждой легенде есть рациональное зерно, какой-то исторический факт, обросший всякими домыслами и преувеличениями. По крайней мере, дыма без огня не бывает. А про золото российской казны, вагон которого хотели вывезти то ли красные, то ли бандиты, похитившие его из банка, люди должны помнить. Если такой факт, конечно, имел место. Ведь всего-то тридцать лет прошло. Может – чем черт не шутит, – о нем что-то знает этот бывший уездный военком?
– Простите, а какого уезда вы были военкомом? – поднял глаза на Терехина оперуполномоченный. И впервые за время разговора принялся записывать за ним в свой блокнот.
– Я был военным комиссаром Казанского уезда, – гордо вскинул голову Терехин.
– Вы сказали про золото на дне озера. Поясните, пожалуйста.
– Пожалуйста, – охотно согласился Терехин. – В восемнадцатом году в озеро Дальний Кабан было сброшено примерно один вагон золота в слитках, монетах. Это сделали бандиты, ограбившие Государственный банк, в котором хранился золотой царский запас, в самый день взятия города чехами, шестого августа одна тысяча девятьсот восемнадцатого года.
– Откуда вы это знаете? – не отрываясь от блокнота, спросил Минибабаев.
– От одного человека. Он служил в банке хранителем и видел главаря бандитов. Фамилия этого главаря Родионов…
– Кого, простите? – быстро спросил Минибабаев, потому что фамилия Родионов была ему знакома по учебнику криминалистики. Это был тот самый медвежатник, который увел из считавшегося неприступным сейфа усыпанную бриллиантами, алмазами, изумрудами и иными драгоценными камнями золотую корону императрицы Екатерины Второй. Корону до сих пор не смогли обнаружить. Скорее всего, она была продана за границу, где осела в коллекции раритетов какого-нибудь Ротшильда или Фуршмахера. Кроме того, за ним числится немало подвигов по вскрытию московских банков. А однажды на Московской торговой ярмарке, всего лишь за несколько минут и шутки ради, он вскрыл выставочный образец несгораемого шкафа, представленный организаторами как непреступный. Перед началом выставки глава германской фирмы обещал дать крупные призовые тому, кто сумеет его открыть, тогда Родионов заработал на этом целое состояние. Весьма любопытная личность! Интересно было бы с ним пообщаться.
– Бандита. Фамилия главаря банды, похитившей из банка золото, была Родионов. Это знал тот человек, старик-хранитель. Ему сообщил об этом комиссар банка. А фамилия хранителя была Краузе. Густав Густавович. Он был уже старик, к тому же его разбил инсульт, и он едва мог говорить. Мы с ним лежали в одном госпитале. Там он и умер.
– А кто сказал вам, что бандиты сбросили золото в озеро?
– Никто. Сам знаю.
– Вы что, видели это собственными глазами?
– Нет, не видел, – ответил Терехин. – Зато я видел их самих.
– Кого? – не понял оперуполномоченный.
– Бандитов. У одного из них мной были обнаружены золотые монеты.
Глаза бывшего уездного военкома снова сделались разного цвета, синего и зеленого.
– А дальше? – осторожно спросил Минибабаев.
– А дальше меня ранили, прямо в грудь, – сказал Терехин и, затопав ногой и взмахивая рукой, в которой он держал воображаемую шашку, громко запел:
Каховка, Каховка, родная винтовка,
мы жертвою пали в боях!
Каховка, Каховка, родная винтовка,
и мы, траля-ля, трах-бабах!
ГЛАВА 16
ИЮЛЬ 2008 ГОДА
Аквалангист выскочил из воды, как ошпаренный. Снял маску и бухнулся на траву рядом с Пермяком.
– Там, – он махнул, тяжело дыша, в сторону озера и с трудом перевел дух, – кто-то был.
Пермяк вскинул голову и недобро посмотрел на молодого:
– Чего ты мелешь! Где это – там?
– На дне!
– Тьфу ты, идиот, – прошипел вор, цыкнув длинной струей слюны в траву. – Это ты сейчас будешь у меня на дне.
– Точно тебе говорю, Пермяк. – Парень выкатил глаза до такой степени, что впору было подставлять ладони, чтобы поймать их, не дав им шлепнуться в мокрую траву. – Двух ящиков как не бывало. Сперли, гады!
