Владимир Колычев - Пацаны, не стреляйте друг в друга
– Типун тебе на язык...
– Спасибо за пожелание... Кажется, жена тебя заждалась...
– Заждалась. Как бы истерику не закатила.
Лосев ушел, а Панфилов в раздумье обошел комнату по кругу.
– Мне кажется, недолюбливаешь ты своего соседа, – заметил Костромской.
– Не нравится он мне. Скользкий какой-то... Да и вообще...
– Что вообще?
– Пока я простым участковым для него был, нос задирал. А как узнал, что у меня за душой, так в друзья набиваться стал...
– Нормальное для нашего времени явление.
– Но ведь я перед тобой нос не задирал...
– А перед другими?
– Честно сказать? Было время, когда задирал. Кичился тем, что денег много. Даже противно об этом вспоминать...
– Может, и ему когда-то противно будет.
– Может быть, может быть... Жена ему истерику закатит... Вид у него такой, будто жены он боится.
– Что здесь такого? – пожал плечами Юра.
– Ничего... Нонна говорила, что он жену в кулаке держит. Я так понял, она даже пикнуть боится, не то что истерику закатить...
– Так кому верить, Нонне или ему?
– Не знаю... Зачем он ко мне приходил, а?
– Узнать, что случилось.
– Охранник на въезде мог бы ему сказать.
– Охранник охранником, а из первых уст всегда интересней...
– Логично. И все равно, какая-то заноза после него... Знаешь что, сходи-ка ты сейчас к охраннику на въезде. Спроси, говорил ли он Лосеву про ночной взрыв.
Костромской выполнил распоряжение. Сходил к охраннику, вернулся назад.
– Да, был разговор. Говорил ему охранник, что у вас в доме граната взорвалась...
– В доме?
– Да, он думал, что в доме. Так Лосеву и сказал...
– Тогда ясно...
К Панфилову снова подошел Захарский. Сообщил, что к нему пожаловала Анастасия Грецкая. Разумеется, он принял ее. Но с таким видом, будто не рад ее видеть. Примерно такой же вид был и у нее.
– Я хочу знать, что будет с моим мужем, – не глядя на него, спросила она.
Марк Илларионович ответил не сразу. Сел в кресло, утопая в нем, небрежно закинул ногу за ногу.
– Мне все равно, что с ним будет.
– Как это тебе все равно? – возмутилась она.
– Давай без истерик, – поморщился он. – Твой муж обвиняется в убийстве Аллы Максютовой. Твой муж покушался на мою жизнь. Что не так?
– Все не так.
– Хочешь сказать, что я сам гранату во двор себе бросил?
– Нет, не хочу...
– Тогда что?
– Антон не мог бросить гранату.
– Потому что в момент взрыва он находился с тобой?
– Нет, мы спали в разных комнатах...
– Я это знаю.
– А я подтверждаю... Но Антон не покушался на тебя...
– Не покушался так не покушался. Суд разберется. Если его признают невиновным, буду рад. Если нет – плакать не стану... По факту покушения будет возбуждено уголовное дело. Но я в расследовании участвовать не хочу. Я умываю руки. Что будет, то будет...
– Ты должен помочь Антону! – заклинающе глядя на него, потребовала Настя.
– Один раз я уже вытащил его из тюрьмы. И что? Ты обещала прийти ко мне, но так и не пришла. Я ждал...
– Я приду. Хочешь, сегодня... Только если ты пообещаешь...
– Я могу только одно пообещать, – перебил ее Панфилов. – Обещаю, что не буду ставить ему палки в колеса. Если выкрутится – хорошо, если нет, я здесь ни при чем... А приходить ко мне не надо. Нонна ко мне сегодня придет, – нарочно соврал он.
– Нонна? – вскинулась Настя.
– А почему нет?.. Ты же знаешь, что она ко мне приходила. И еще придет...
– У вас роман? – дрогнувшим голосом сказала она.
– Тебе не все равно? У тебя есть муж, о котором ты так горячо печешься. Пусть у меня будет Нонна.
– Ты нарочно меня злишь? – догадалась Настя.
– А ты злишься? – колко усмехнулся Панфилов.
– Нет, но... Однажды Нонна уже стояла между нами...
– А сейчас между нами стоишь ты. Между нами – между мной и тобой. Ты – между мной и тобой... Ты же не любишь Антона.
– Нет. Но он – мой муж. И он в беде...
– Я не виноват, что Антон бросил гранату в мой огород...
– Не было этого.
– Но ведь он злился на меня.
– Да. Но не до такой же степени, чтобы убивать... Да и откуда у него могла взяться граната?
– Могла. И теоретически могла, и практически... Но не о том разговор. За что он злился на меня?
– За то... Агата влюбилась в тебя...
– Она сама тебе это сказала?
– Да.
– Но я здесь ни при чем. Я не влюблял ее в себя.
– Она – моя дочь. Поэтому сама влюбилась... Когда Антон увидел вас вместе, он просто озверел...
– Когда человек звереет, он теряет рассудок...
– Может быть. Но гранату он не бросал. Не мог он этого сделать...
– Ну, не мог так не мог. Значит, скоро выпустят...
– Ты хочешь отвязаться от меня?
– Нет, я хотел бы привязать тебя к себе. Но ты артачишься...
– Я не артачусь... Я не знаю, что делать. Я запуталась, – сказала Настя и, чтобы не выдать своих слез, прикрыла глаза ладонью.
– Может, я помогу тебе распутаться? – помимо своей воли смягчился Панфилов.
– Нет. Ты только больше все запутываешь...
Он встал со своего места, подсел к ней, нежно обнял ее за плечи. Она даже не шелохнулась.
– Ты хочешь быть со мной?
– Да.
– И что тебе мешает?
– Все мешает. В том числе ты сам...
– Не верь никому, ни Антону, ни себе. Я не подставлял твоего мужа, я не пытался сжить его со свету.
– Может быть. Но тем не менее он снова в тюрьме. И я не могу быть с тобой, пока он там...
– Хорошо, я постараюсь вытащить его оттуда.
– Как?
– Что-нибудь придумаю... У меня есть адвокаты, которые могут даже Иуду оправдать...
– Думаешь, у Антона нет таких адвокатов.
– Я не думаю, я знаю. Твой муж не так богат, как бы он этого ни хотел. Да, у него есть бизнес, но у него есть и компаньоны, с которыми он делит прибыль.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Разведка работает...
– Какая разведка?
– Моя разведка... Кто владеет информацией, тот владеет миром. Может, я и не владею всем миром, но мир бизнеса для меня открытая книга...
– Да, Юра говорил, что ты не бедный человек. Он сказал, что ты дом этот купил...
– Дом?.. Да, это уже мой дом. И купил я его для того, чтобы поближе к тебе быть... Юра тебе говорил?
– Да, Костромской.
– Понятно, что не Лосев... Хотя он в курсе. И у вас был вчера. Или не был?
– Лосев?.. Кажется, был...
– Так был или кажется?
– Да, был. За деньгами приходил.
– За деньгами?
– Да, ему двадцать тысяч срочно понадобилось, наличными. Сказал, что у него только десять и карточка... Деньги мы ему, конечно, дали...
– Про меня он ничего не говорил?
– Нет, ничего... А что?
– Да так... Я слышал, он глаз на Агату положил.
– Он?! На Агату? – нахмурилась Настя. – С чего ты взял?
– Да слухи ходят.
– Нет, не может быть... Хотя...
Настя задумалась. После непродолжительной паузы сказала:
– Обычно он смотрит на Агату нейтрально. А иногда – как мужчина на желанную женщину... Я думала, мне показалось. А сейчас думаю, что нет...
– Агата очень красивая. Неудивительно, что мужчины на нее засматриваются.
– Ты тоже засматриваешься?
– Нет, просто смотрю. Нейтрально, как ты сказала. С нейтральным восхищением. А засматриваться я могу только на тебя.
– Но я уже не молодая.
– Думаешь, буду тебя утешать? Утешают, если есть повод. А здесь повода нет. Может, ты и не молодая, но самая лучшая. И если нужно кого-то утешать, то это меня. Потому что ты воротишь от меня нос...
– Но это не так... Я хочу быть с тобой, но дело в том, что я замужем...
Панфилов молчал. Ему нечего было говорить. Сто раз он уже слышал, что Настя замужем, что не может оставить в беде своего Антона. И Агата как тот камень у нее на шее... Надоело слушать, надоело уговаривать. Пусть поступает как знает... А он будет ждать. Жить здесь и ждать, когда она сама созреет для того, чтобы бросить мужа. А насчет Агаты – была у него одна задумка. Правда, не было уверенности, что дело выгорит...
– Я что-то не так сказала? – забеспокоилась Настя.
Он молча пожал плечами. У нее своя голова на плечах, пусть сама думает, что правильно, а что нет.
– Почему ты молчишь?
– Думаю.
– О чем?
– О том, что нам встряхнуться надо. В Москву можно съездить.
– Зачем?
– Собаку твою убили. Виноват, хочу исправиться...
– Да, жаль Барона, хороший был пес, – скорбно вздохнула Настя.
– Можно заказать такого же. Но лучше на «Птичку» съездить, самим выбрать. Ты и я...
– Нет, я в город поеду. К мужу... Уже знаю, с кем договориться, чтобы свидание дали...
– Счастливого пути! – невозмутимо пожелал ей Панфилов.
Знал бы кто, какой ценой далось ему это внешнее спокойствие.
– То есть ты меня отпускаешь? – раздосадованно, как он того и добивался, спросила Настя.
Он молча кивнул. Не мог же он удерживать ее.
– К вечеру я вернусь, – сказала она.
В ее голосе угадывался намек. Но Марк Илларионович ничем не выдал свой интерес. Ничего не выражающий взгляд. Придешь вечером – хорошо, нет – и не надо.
