Владимир Колычев - Пацаны, не стреляйте друг в друга
– Так я спал... А стрелял кто?
– Ты мне ваньку здесь не валяй! Гранату из твоего окна бросили!
Панфилов силой втащил его в комнату, показал на подозрительное, с его точки зрения, окно.
Шторы аккуратно задвинуты, само окно закрыто. Но глупо было надеяться, что окно будет распахнуто настежь, а предохранительная чека лежать на подоконнике.
– Кольцо от гранаты где?
– Какое кольцо? Что ты несешь?
Грецкий смотрел на него широко выпученными от страха глазами. Кажется, он уже понимал, что произошло. Но, похоже, никак не мог соотнести себя с чрезвычайным происшествием.
Панфилов осмотрел комнату. Диван разобран, смятое белье, одна подушка.
Немного подумав, Марк Илларионович сунул руку в карман его халата. Но предохранительной чеки там не нашел. Кроме оберток от шоколадных конфет, там ничего не было. Сладкоежка чертов...
– Я спрашиваю, куда ты колечко дел?
– Какое колечко?
– Обручальное колечко. Которое с тюрьмой тебя обручит... Ты гранату мне во двор бросил. Все успокоиться не можешь, да?
– Не было у меня гранаты. И быть не могло! Сам ее бросил! Чтобы на меня свалить! – разошелся Грецкий.
– Не кидал я гранату. Свидетели у меня есть. Много свидетелей. А у тебя свидетелей нет...
– Есть свидетели, – сказала стоявшая в дверях Настя. – Я с ним была, когда граната взорвалась...
– Ты спала, когда это случилось, – недовольно глянул на нее Панфилов.
– Спала. С ним и спала...
– Разве здесь ваша спальня?
– Нет, но в нашей спальне комары...
– Умней ничего придумать не могла? Пошли!
Настя позволила увлечь себя в собственную спальню. Кровать широкая. Постель разобрана, но подушка в единственном числе.
– И здесь одна подушка, и там. А говоришь, вместе спали.
– Я здесь легла, а потом к нему перешла, – пряча глаза, сказала Настя. – Нам и одной подушки хватило...
– Тогда почему здесь сразу не легли?
– Поссорились... Потом помирились...
– Поссорились... Врешь ты все. Этого выгораживаешь...
– Он не этот, он мой муж...
– Извини, но на этот раз я вряд ли чем-то смогу ему помочь. И тебе тоже.
Панфилов вышел во двор и увидел Агату. Он сидела прямо на земле, обняв за шею труп убитой собаки. Плакала навзрыд. Рядом стоял Захарский с опущенной головой и что-то виновато ей говорил...
Для полного «счастья» Панфилову не хватало только того, чтобы Агата набросилась на него с обвинениями, а может, и с кулаками. Ведь он перепрыгнул через забор – из-за него погиб сторожевой пес. Стараясь не привлекать к себе внимания, он вышел из освещенной зоны и скрылся в темноте.
Глава шестнадцатая
Оперативно-следственная бригада работала всю ночь. К утру на садовом участке Грецких была найдена предохранительная чека от гранаты «РГД-5». Именно такая граната и взорвалась во дворе Панфилова.
– Я же говорил, что это «эргэдэшка», – возбужденно сказал Костромской.
Как и Марк Илларионович, он не спал всю ночь. Но, в отличие от него, все это время работал, не покладая рук. Панфилов и сам был не прочь заняться делом, но ему не хотелось ловить на себе осуждающие взгляды Насти, выслушивать упреки со стороны Агаты. Поэтому всю ночь он провел в своем доме, за бутылкой рома. Пил понемногу, для бодрости духа. Пьяным себя не ощущал, но и бодрости тоже не было. Он чувствовал себя разбитым и подавленным. И даже новость, которую принес Костромской, ничуть не обрадовала его.
– Грецкому теперь не отвертеться. Предохранительная чека привязывает его к взрыву... Спасибо!..
Костромской поблагодарил Левшина, который подал ему на тарелке яичницу с ветчиной. Холодное пиво уже на столе. На дворе воскресенье. Обстановка могла показаться расслабляющей, если бы дело о взрыве не держало за горло.
– Одно непонятно, – продолжал Юра. – Почему вы, Марк Илларионович, решили, что это Грецкий гранату к вам во двор бросил?
– Ты меня в чем-то подозреваешь? – нахмурился Панфилов.
– Нет, просто спрашиваю... Да и в чем я могу вас подозревать? Вы же с нами были, когда граната взорвалась...
– Был. А если бы не был?
– Все равно не стал бы на вас думать. Какой вам резон гранату на своем участке взрывать?
– А чтобы Грецкого подставить. Ты же знаешь, что я его жену люблю, – Панфилов в упор смотрел на Костромского.
Тот не выдержал его взгляд, отвел глаза в сторону.
– Знаю.
– И он знает... Еще он думает, что я его дочь совращаю...
– Это правда?
– А ты веришь? Думаешь, если при деньгах, то и тормозов никаких нет...
– Нет, я думаю, что Агата на мать в молодости очень похожа. Очень красивая девушка...
– Если ей верить, мужики стаями вокруг нее вьются.
– А вы верите?
– Скажем так, в это нетрудно поверить...
– Значит, Грецкий думает, что вы дочь его совращаете.
– Не только думает. Он и меры предпринимает.
– Какие?
– С кулаками на меня вчера набросился... Я потому и подумал, что это он с гранатой мне удружил.
– Ясно... Мы проверяли, от окна, откуда он мог бросить гранату, до места падения – двадцать четыре метра. Не так уж много. И до места, куда предохранительная чека упала, всего шестнадцать метров... Окно большое, высокое, распахивается настежь, места, чтобы размахнуться, в комнате хватает. Теоретически Грецкий мог метнуть гранату на двадцать четыре метра, а потом и чеку выбросить...
– Теоретически. А практически? Есть какие-то сомнения?
– Да нет, – пожал плечами Костромской. – Грецкий говорит, что не открывал он окно и шторы не раздвигал. Мы смотрели. Окно недавно открывалось, и шторы раздвигались. Он сказал, что это утром было, чтобы комнату проветрить...
– Еще что он говорит?
– Что не могло у него гранаты быть.
– Ну, это не аргумент.
– Не аргумент... На обыск он кивает. Дескать, обыск у него недавно был, а гранату не обнаружили...
– Он в Москву после обыска ездил, мог сто гранат привезти...
– Логично... Еще жена говорит, что она с ним была, когда граната взорвалась. Дескать, не бросал...
– Я же тебе говорил, что у них у каждого своя постель была, по одной подушке...
– Говорили. Поэтому мы жене его не поверили. Да и какая жена не создаст мужу алиби... В райотдел Грецкого увезли. Сначала гильза, теперь вот предохранительная чека. Не выкрутиться ему в этот раз...
– Не выкрутиться, – кивнул Панфилов.
И он сам в этот раз не станет помогать Антону. Даже если Настя очень-очень его об этом попросит...
Захарский вошел в комнату бесшумной тенью, приблизился к Панфилову.
– Марк Илларионович, к вам Лосев просится.
– Лосев? Ему что надо?
– Из Москвы, говорит, приехал. Спрашивает, что случилось у вас...
– Из Москвы, говоришь... Ну, пусть зайдет...
Лосев вошел в дом с таким видом, будто не было у Панфилова друзей ближе, чем он.
– Я слышал, у тебя гранату в доме взорвали, – с тревогой о его судьбе сказал он.
– От кого слышал?
– Охранник на въезде сказал.
– Испорченный телефон у него. Не в доме взорвали, а возле...
– Кто?
– Ты, – невозмутимо сказал Панфилов, вперив в него немигающий взгляд.
– Я?! – ошалел от возмущения Лосев. – Как я мог? Я в Москве был...
– В Москве? У тебя же выходной вчера был.
– Был. Дела срочные... Скажи, что ты пошутил, – натужно улыбнулся банкир.
– Пошутил, – не стал противиться Панфилов. – А что за дела срочные?
– Ну, как бы тебе сказать... – кокетливо замялся Лосев. – Есть такие дела, о которых жена не должна знать...
– Я тебе не жена.
– Да, но у меня есть жена...
– Я ей ничего не скажу...
– Подруга позвонила, я приехал... Один раз ведь живем.
– Один раз живем, рано или поздно помрем... Кто-то хотел, чтобы я рано помер...
– Кто?
– Грецкий.
– Да, вчера он был очень зол на тебя... Из-за Агаты, да?
– Из-за нее. И не только. Ты откуда знаешь, что он был зол на меня?
– Заходил к ним...
– Зачем?
– По-соседски... Кстати, как сосед соседу скажу, что у нас не принято спрашивать, кто к кому и зачем приходил.
– У вас не принято, а у нас принято. Не забывай, я участковый...
– Ну да, простой участковый миллиардер...
– Не будем об этом.
– Не будем так не будем, – соглашаясь, махнул рукой Лосев. – Ладно, пойду я. А то жена заждалась...
– А что Грецкому грозит, не спросишь? – с некоторым удивлением посмотрел на него Панфилов.
– Да, кстати, что?
– Много-много лет заключения.
– Ясно...
Банкир снова собрался уходить, и снова Панфилов его остановил.
– К жене так торопишься?
– Само собой.
– И не спросишь, за что Грецкого задержали?
– Ты же сам сказал, что он гранату в тебя бросил...
– Но как мы узнали, что он?
– Ну, ясно как... Наверное, ты видел, как он в тебя ее бросил.
– Если бы я его видел, тогда и он бы меня видел. Тогда бы я не стоял сейчас перед тобой. В лучше случае в больнице бы лежал. А в худшем – в морге...
