Ярослав Зуев - Конец сказки
Разминаясь с велосипедистами, Андрей попробовал дорисовать им в воображении соломенные широкополые шляпы. Поскольку лица и так были скуластыми ( а какими им быть еще, после трехсотлетней монголо-татарской оккупации? ), получился чистой воды Вьетнам, или, скажем, Кампучия.
«Я в Ханое», – ухмыльнулся Бандура, хоть вообще-то ему было не до смеха.
«Ты это брось, парень, – предостерег бдительный внутренний голос, – доиграешься, прилетят американцы, начнут сбрасывать на головы напалм».
«Это невозможно, чувак».
«Если до тебя еще не дошло, то прислушайся к моим словам: теперь возможно практически все».
Дорога шла под уклон, постепенно его велосипед набрал приличную скорость. Это не удивило Андрея, рельеф местности он знал по памяти. Центр Дубечков располагался в низменности, чуть дальше должны были быть озера, в которых раньше водились караси. Там он с друзьями купался дни напролет, когда был мальчишкой. Старый же, построенный его прапрадедом дом находился на окраине, практически на вершине гребня, тянувшегося с востока на запад, и защищавшего городишко зимой от студеных северных ветров. Здесь, на холме, который дед Андрея в шутку называл местным, дубечковским Монмартром, редко стояли скромные одноэтажные дома с удобствами во дворе, размежеванные кривыми и узенькими улочками, непроходимыми ни осенью, ни весной, в распутицу. Зато летом, стартовав от родной калитки, Андрей преспокойно катил вниз, до самого сельсовета, ни разу не провернув педалей.
«Так и делал, – подумал Бандура, – когда дед посылал меня за керосином, спичками или другими продуктами цивилизации, которых не добудешь, ведя натуральное хозяйство».
Как правило, когда требовалось произвести подобные закупки, дед выдавал Андрею два или три рубля. Иногда – пять, но то были исключительные случаи.
«Вот тебе троячка, – неожиданно заговорил в его голове дед. Голос был скрипучим, прокуренным, но отнюдь не злым. – Смотри, не вырони по дороге. Спичек, значит, возьмешь упаковку, керосин и пачку чая».
«Понял», – на ходу бросил Андрей, толкая велосипед через калитку.
«Сигареты не забудь», – напоминал дед.
«Не забуду, деда. Пять пачек, „Примы“».
«Хлеба буханку».
«А мороженое?»
«Один стаканчик».
«Может два?» – канючил Андрей, готовясь запрыгнуть в высокое не по возрасту велосипедное седло. Дед потер седую щетину, его глаза в паутинке морщин выражали большое сомнение.
«От двух случаются ангины», – изрек он после некоторого колебания.
«Не случаются», – возразил внук.
«А я говорю, случаются. И мама твоя спасибо потом не скажет».
«Вечно взрослые друг на друга кивают, когда отказать надо», – думал Бандура, отталкиваясь от земли.
«Тем более случится, если одеваться не по погоде».
Андрей, уже верхом в седле, опираясь о землю одной ногой, удивленно вскинул брови:
«Зачем кофту теплую надел? Вспотеешь, и… воспаление легких. Тебе отец ее на выпуск привез, а не на велосипеде гонять. Не напасешься на тебя кофт».
«Да, ладно тебе, деда, – отмахнулся Андрей, набирая скорость.
«Не ладно, – крикнул дед уже вдогонку. – Не ладно! И, это, сдачу не забудь привезти!»
«Опять двадцать пять… заладил…»
«Не забуду».
Поддавшись внезапному импульсу, Андрей правой рукой полез в карман. Левая осталась на руле, управляя велосипедом. – «Черт», – пробормотал он через мгновение, когда пальцы нащупали плотную сложенную напополам бумажку. Выудив ее из кармана, Бандура в недоумении вытаращил глаза, потому что держал в руке серо-синюю купюру с изображением увенчанной звездой кремлевской башни с известными всему Союзу часами и серпасто-молоткастым гербом СССР в левом верхнем углу. Вычурная цифра «пять», продублированная на языках всех пятнадцати союзных республик, в первую очередь свидетельствовала о том, что дед облажался, сослепу выдав внуку целое состояние, пятерку вместо троячки.
– Вау! – завопил Бандура, настолько потрясенный неожиданной удачей, что позабыл и о Бонифацком, и о Поришайло, и о том, что события разворачиваются не наяву. Ни пятерок, ни троячек больше нет, как нет и самого СССР, обеспечивавшего свои казначейские билеты всем своим достоянием. Да и само это достояние давно разворовано очутившимися в правильных местах товарищами. За охватившим его волнением осталась за кадром и теплая шерстяная куртка с «Микки-Маусом», которая перестала давить грудь и теперь, похоже, была как раз по размеру, и собственные руки, с которых, под воздействием какого-то невидимого, но чрезвычайно действенного эпилятора, исчез волосяной покров.
Пребывая в эйфории, Андрей вылетел на площадь, географический, политический и культурный центр Дубечков. Собственно, площадь, которая естественно, носила имя Ленина, на самом деле была обширным пустырем, разрезанным на две неравные половины изобилующей колдобинами узкой дорогой. Несколько коротких, зато заасфальтированных пешеходных дорожек, отпочковываясь от автомобильной дороги, вели к главным центрам притяжения Дубечков, унылым одноэтажным коробкам, занятым сельсоветом, почтовым отделением и лавкой потребкооперации. Эти дорожки, вместе с протоптанными несознательным населением тропинками, с птичьего полета слегка напоминали британский флаг. Архитектурный ансамбль венчало бронзовое изваяние Владимира Ильича, клонированное в советскую эпоху бесчисленными мастерскими в неимоверных количествах, и встречавшееся, одно время, буквально повсюду, где только ступала нога партийного функционера районного масштаба. К монументу, изображающему Вождя Мирового Пролетариата, вела короткая как аппендикс липовая аллея, с тремя скамейками, исписанными непристойными выражениями. За спиной Ильича начиналось тщательно заминированное коровами футбольное поле. На дальнем краю поля, утопая по крышу во фруктовом саду, виднелся барак дубечанской средней школы, серый и унылый, как вся отечественная общеобразовательная система. К школе примыкала библиотека, где работала его мама. После магазина райпотребсоюза, числившегося за номером один в намеченном Андреем маршруте, он, конечно же, собирался заскочить туда. Просто, чтобы увидеть ее.
«Но она же давно умерла!»
«Только не во сне, парень. Те, кто ушел, способны возвращаться во снах, к тем, кто их помнит наяву». Она здесь, он чувствовал это, стоит только, прислонив велосипед в кирпичной стене у крыльца, взбежать по выщербленным ступенькам и войти внутрь, в запахи старых книг и свет, проникающий через открытые ставни, чтобы разрисовывать комнату причудливыми тенями длинных, высоких стеллажей. Сколько раз он бывал тут, то, забегая после занятий в школе, то, на каникулах, просто так, в любое время. Мама доставала из застеленного старой газетой ящика письменного стола кипятильник, ставила чай, а потом кормила его бутербродами с колбасой, и, возможно, они были самыми вкусными из того, что он вообще когда-либо ел.
Это воспоминание принесло с собой озарение, неожиданное и короткое, как вспышка света при коротком замыкании. Андрей сообразил, в каком дне оказался, и почему на нем эта нелепая детская куртка, напяленная им неизвестно зачем в двадцать пять с плюсом по Цельсию. Куртка с толстым шерстяным капюшоном, которая спасла ему жизнь. Естественно, а куда еще он мог попасть, кроме как в этот необычайно жаркий майский день на исходе весны одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, который вполне мог стать его последним днем, в пограничье весны и лета, а стал ЕГО ВТОРЫМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ. Его сбила машина и он только чудом не погиб. Именно Чудом, потому что, как потом говорили взрослые, при таких авариях обычно не выживают.
Сообразив все это за одно короткое мгновение, Андрей попытался обернуться. Он уже слышал рев мотора стремительно догоняющего его автомобиля. Но, ничего не вышло, будто он мог смотреть только туда, куда была направлена кинокамера. Он принимал участие в фильме, но, не он был его режиссером.
* * *«Коля, я сейчас родю!!! – вопила дородная молодуха, извиваясь на заднем сидении машины, новенькой, вчера с конвейера, палевой „шестерки“. – Ой, родю, уже что-то лезет, ай, быстрее, быстрее, Коля!». Живот выпирал из-под ее кофты, как проглоченный футбольный мяч, муж Коля, которому были обращены ее мольбы, жал на педаль «газа», и они летели, как угорелые. Большая часть пути до больницы (почти пятнадцать километров пересеченной местности), была уже позади, и несчастный Коля, взмокший, пожалуй, не меньше беременной супруги, начал надеяться, что ему не придется принимать роды в машине. Что делать, если они не успеют, он не представлял даже в принципе. Зачать ребенка, как правило, удается большинству без посторонней помощи. С родами обстоит намного сложнее.
