Жозе Джованни - О!
Олэн достал «смит энд вессон», некогда отобранный им у Бульдога.
– Я пришел сюда сам, по доброй воле, – напомнил он.
Спартак поглядел в черную дырочку дула.
– Это не западня, можешь меня спокойно убить.
– Не будем больше об этом. Пропусти меня. Я позвоню или вернусь.
– Но я не могу больше ждать… не могу…
Зазвонил телефон. Мужчины переглянулись. В конце концов репортер все-таки снял трубку, а Олэн сунул пистолет в кобуру. Он носил его, как всегда, на бедре.
На лбу Спартака выступили капельки пота. Немного послушав, он с трудом выдавил из себя несколько слов:
– Большое тебе спасибо… пока неизвестно… да, надеюсь… нет, не приходи… ты очень добра, еще раз, спасибо…
Он повесил трубку, рухнул на край кровати и утер лоб.
– Давай договоримся… – тихо проговорил Олэн (он не мог спокойно смотреть, как терзается Спартак). – Подождем, пока твой друг оклемается. Я верю, что так и будет. И тогда тебе не придется рисковать собственной шкурой при раскладе один к тысяче.
– А если нет?
– Тогда я тебе помогу.
– Я не хочу, чтобы ты впутывался в это дело. Мне нужно только оружие и адрес, – повторил репортер.
– Ладно, – согласился Олэн. – Можешь мне поверить, я вовсе не жажду лезть в петлю.
Чтобы не ставить Спартака в неловкое положение, он не протянул руки, а лишь кивнул на прощание и исчез.
В день побега король спаржи Робер снабдил его новыми документами. Кроме того, Олэн взял напрокат машину с откидным верхом и прямым приводом. На такой можно удрать от любой погони. Олэн специально ездил за ней в Версаль, опасаясь, что после его ареста полиция предупредила все парижские гаражи.
От Спартака Олэн сразу поехал в квартал Малакофф, оставил машину за воротами и тихонько скользнул в дом через парадный вход.
На втором этаже – ни звука. Олэн крадучись проскользнул к себе. Он уже подумывал, что, раз Шварцы даже не высунули носа, журналист мог бы незаметно войти хотя бы сюда, как вдруг младший братец пинком распахнул дверь. В руках он держал пистолет-автомат.
– А, это ты! – только и сказал он.
– Угу.
– Ничего нового?
– Да вроде нет… Вам тут не очень тоскливо?
– Обычное дело… в газетах что-нибудь есть?
– О вас?
– Дурацкий вопрос!
Олэн сунул ему пачку газет. Спартак больше ничего не писал, и это его огорчало.
– Пишут только о здоровье того молодого фараона, – проговорил Олэн, следя за реакцией Шварца.
Тот, слегка приподняв губу, оскалил желтые зубы.
– Чтоб он сдох!
Шварц бросил газеты на пол и отправился наверх.
– Пойду поздороваюсь с твоим братом, – сказал Олэн, идя следом.
Старший ждал за шахматной доской. Младший улегся напротив. Оба уже давно перестали бриться. И без того жестокие физиономии с отросшей щетиной приобрели совсем варварский вид.
– Если надо подкинуть немного бабок, не стесняйтесь, – предложил Олэн.
Старший подвинул шашку.
– Нет, пока нам хватает.
Они так и лопались от неуемной гордыни. Младший, в свою очередь, двинул шашку, но так и не убрал руку с доски.
– В газетах пишут, что тот легавый еще не подох, – буркнул он.
Олэн снова пошел к себе. С лестницы он слышал, как старший рассуждает о том, что у легавых очень толстая шкура.
Он принял ванну и отлепил со щеки последнюю корочку. Ранка слегка кровоточила, но завтра, пожалуй, он сможет показаться на глаза Бенедит.
Вечером Франсуа навестил Божи. Двое других уже подыскали новое жилье, но Божи не трогался с места. Олэн застал его в постели с девицей. Он не хотел ее видеть и вызвал парня на лестницу. Божи ни за что не хотел брать у Олэна деньги в возмещение трат на услуги мэтра Делагрю.
– Если хочешь, я могу отправить девчонку домой, и мы поболтаем.
– Нет, давай лучше посидим в машине.
Божи не скрывал безумного восторга.
– До чего ж ребята обрадуются! Может, сгоняем за ними? – предложил он.
– В другой раз, – сказал Олэн. – Послушай, я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Надеюсь, она во-о-от такущая! – Божи широко раскинул руки.
– Отыщите в квартале Аустерлиц клошара по имени Пралине и передайте ему это… – Олэн сунул парню объемистую пачку банкнот. – И скажите ему от меня, что его рецепт коктейля с тухлым яйцом – король всех рецептов!
– И это все? – разочарованно протянул Божи.
Олэн кивнул.
– Надеюсь, ты не станешь меня уверять, будто тебе не понадобится более серьезная помощь? – заметил парень.
– А почему бы и нет?
– Но ты ведь только что смылся, и они наверняка висят на хвосте! – проворчал Божи.
– Не больше обычного… Ну, до скорого, маленький братец.
Божи со вздохом открыл дверцу. Уходить ему явно не хотелось.
– Не хочешь взглянуть на мою новую тачку?
– А что, ты ее купил? – поинтересовался Олэн.
– Как ты думаешь? – Божи расплылся в улыбке.
Олэн, тихонько хмыкнув, вылез из машины. Приобретение Божи стояло в тупике, перпендикулярном его улице. Это был новенький «триумф».
– А? Как тебе нравится?
Олэн машинально нажал на кузов обеими руками. Мягкая подвеска.
– Неженка… Стоит слегка сглупить – и кувыркнешься через голову…
– Надо, чтоб ты еще раз приехал и мы на ней покатались, – попросил Божи.
– Ладно.
Парень проводил его обратно. Олэн включил зажигание, но не успел объехать, как Божи сунул голову в окно.
– Знаешь, мы с Вальтером и Фальстеном только и ждали от тебя сигнала, чтоб вызволить оттуда… Мы бы с удовольствием встретили фургон по дороге и…
– Да, знаю, – сказал Олэн. – Пожалуй, это единственное, в чем я уверен на все сто.
В ту же секунду он рванул с места, но вскоре, увидев телефон-автомат, снова затормозил, чтобы позвонить в больницу. Медсестра сказала, что Поль еще жив.
Спартак окончательно перебрался в палату. Ему там поставили раскладушку. Ночью журналист сто раз вставал, прислушиваясь к чуть слышному дыханию друга.
Наутро пришел Бло. Спартак смерил его мрачным взглядом.
– Как насчет Шварцев? Есть хорошие новости?
– Мы делаем невозможное, – заверил его комиссар. Он понимал, что такое дружба.
– Так поторопитесь, если не хотите, чтоб я вас опередил, – бросил репортер.
И он ушел, оставив Бло задумчиво теребить котелок.
Олэн много раз звонил Спартаку. Поль жил только благодаря кислородной маске и капельнице с раствором магнезии.
Олэн чувствовал, как важно это искусственное дыхание. Газет он больше не покупал. Теперь он стал как бы зрителем, свидетелем, очевидцем…
Он позвонил в дверь Бенедит.
– А я-то думала, ты уже далеко, – удивилась она.
– Не повидавшись с тобой? И даже не поблагодарив?
– Я уверена, что ты уже не раз поблагодарил меня… в тюрьме…
– Романтично, правда? Пила в хлебном мякише… Красавица и каторжник.
Бенедит опустила глаза. Он по-прежнему ничего не желал понимать.
– Ты должен уехать, уехать как можно дальше и начать все сначала среди незнакомых людей. Это твоей единственный шанс.
– Возможно, – не стал спорить Олэн.
– Франсуа, тебе надо снова стать настоящим. Уехать без единого су, работать, перепробовать разные профессии, как в восемнадцать лет. И ты заново выстроишь себя, свое Я. Другого выхода нет, Франсуа.
Бенедит скрестила на груди руки. Олэн поцеловал ее и мягко, осторожно раздел. Устав от слов, он искал спасения в действии.
Минуты близости затянулись до бесконечности. Бенедит чувствовала, что мысли Олэна витают где-то далеко-далеко. У женщин особый нюх на такие вещи.
– У меня такое ощущение, будто должно что-то произойти, – признался он.
– Это потому, что тебе надо ехать, Франсуа. Как только ты переберешься в другие края, это ощущение исчезнет.
Ближе к ночи он накинул халат и опять позвонил Спартаку.
И снова сигналы падали в пустоту. В этом было нечто зловещее.
Он перезвонил в больницу. Поль только что умер.
Олэн попросил вызвать к телефону Габриэля Бриана. Спартак сходу завопил в трубку. Олэн слегка отодвинул ее, и крики журналиста донеслись до все еще лежавшей в постели Бенедит.
– Ты дал мне слово!.. Где ты?… Где ты?… Скажи адрес!
– Я съезжу проверить, на месте ли они, и сразу тебе позвоню.
– Лжец! Грязный лжец! – заорал Спартак.
Он никак не мог забыть последний взгляд Поля.
Олэн повесил трубку, не в силах слушать дальше.
– Вот оно и случилось, – просто сказал он Бенедит.
Она, не задавая вопросов, молча оделась. Да и что мог бы объяснить Олэн? Что один журналист рыдает над телом друга?
Он поехал в квартал Малакофф. Сквозь шторы на втором этаже сочился слабый свет. Стало быть, Шварцы дома…
Олэн из ближайшего бара перезвонил Спартаку. Тот еще не уехал из больницы. Тело Поля собирались выставить для гражданской панихиды, чтобы префект полиции и представители муниципалитета могли пройти мимо этого олицетворения попранного закона.
Спартак разговаривал из кабинета матери-настоятельницы.
