Дик Фрэнсис - Напролом
Я посмотрел в эти песочные, под цвет волос глаза. На деловую физиономию человека, который ежедневно издает газету, брызжущую насмешками, инсинуациями, недоверием и презрением, и при этом умудряется разговаривать вполне пристойно.
— Не для записи, — сказал я. — Всю морду разбил бы.
Глава 11
Я не надеялся, что напечатанное в «Знамени» опровержение растопит кассовый аппарат, который заменяет сердце банкиру Бобби. И вряд ли компенсация, уплаченная «Знаменем» (если они ее уплатят), будет достаточно велика и подоспеет достаточно скоро, чтобы сыграть существенную роль.
Я со вздохом подумал о своем банкире, который терпеливо помогал мне пережить бывавшие у меня дурные времена, а позднее даже рискнул предоставить мне кредит для пары финансовых операций и никогда не требовал вернуть деньги раньше срока. И теперь, когда мое финансовое положение укрепилось, он вел себя по-прежнему: держался по-дружески, всегда готов был помочь деньгами и советом.
Опровержение, конечно, напечатают, но это будет скорее жест вежливости. Конца неприятностям Бобби оно не положит. Но, по крайней мере, оно успокоит владельцев и восстановит доверие торговцев Ньюмаркета. Если нам удастся спасти конюшню, она останется живой, а не в коматозном состоянии.
От Сэма Леггата мне удалось добиться молчаливого признания, что «Знамя» было не право. Кроме того, я был уверен, что он знает ответ на мои вопросы. Ответы мне были нужны немедленно, но развязать ему язык было невозможно.
Исполненный разочарования и чувства провала, я отправился ночевать в ближайшую гостиницу. Я устал куда больше, чем хотелось бы, и боялся, что если отправлюсь сейчас домой за семьдесят миль, то усну где-нибудь по дороге.
Я заказал в номер чего-нибудь поесть и, зевая, принялся звонить по телефону.
Сперва Холли.
— Ты сегодня молодец, — сказала она.
— В смысле?
— Ну как же, выиграл, — сказала она.
— Ах это! — Казалось, это было сто лет назад. — Спасибо.
— Ты где? — спросила она. — Я тебе звонила в коттедж…
— В Лондоне, — я назвал ей гостиницу и номер комнаты. — Как дела?
— Ужасно.
Я рассказал ей, что «Знамя» обещало напечатать опровержение. Это чуть-чуть подняло ей настроение, но не очень.
— Бобби нет. Пошел на Поле. Все так ужасно! Хоть бы он вернулся!
В ее голосе звучала нескрываемая тревога. Я некоторое время успокаивал ее, говоря, что Бобби, несомненно, скоро вернется. Он ведь знает, как она беспокоится. Правда, про себя я думал, что, возможно, он слишком погрузился в собственное отчаяние, чтобы думать о ее тревогах.
— Слушай, — сказал я, — ты не могла бы оказать мне одну услугу?
— Да. Какую?
— Найди в каталоге Метавейна, лошадь Мейнарда. Помнишь, он выиграл «Две тысячи гиней» восемь тому назад?
— Смутно.
— Я хочу знать, кому принадлежал этот конь до того, как перешел в руки Мейнарда.
— А это важно? — устало и равнодушно спросила она.
— Важно. Поищи и перезвони мне.
— Ладно.
— И не беспокойся.
— Не могу.
«Еще бы!» — подумал я, вешая трубку. Ее горе передалось и мне и тяжким камнем легло на душу. Потом я позвонил Розе Квинс по домашнему телефону, который она дала мне перед уходом. Запыхавшаяся Роза сняла трубку после восьмого звонка и объяснила, что только что вошла.
— Так они все-таки не швырнули вас под пресс? — спросила она.
— Нет. Но, боюсь, бронежилет оказался непробиваемым.
— Неудивительно.
— И все-таки читайте «Частную жизнь» в пятницу. Да, кстати, вы знаете человека по имени Танни? Он делает «Частную жизнь».
— Танни? — сказала она. — Таг Танни… Память как у компьютера, выдает любую информацию по первому запросу. Всю жизнь работает со светскими хрониками. В детстве, наверное, обрывал крылышки бабочкам. Если ему удается довести какого-нибудь бедолагу до скандального развода, он считает, что потрудился не зря.
— Да? — с сомнением сказал я. — Не похоже…
— Вы не смотрите, что он похож на пастора. Почитайте эту колонку. Это он и есть.
— Ладно. Спасибо. А как насчет Оуэна Уаттса и Джея Эрскина?
— Тех людей, которые оставили свои вещи в саду вашей сестры?
— Тех самых.
— Про Оуэна Уаттса я в первый раз слышу, — сказала Роза. — Джей Эрскин… Если это тот самый Джей Эрскин, то он в свое время работал в «Глашатае» криминальным репортером.
Она, казалось, сомневалась, стоит ли о нем говорить, и я попросил:
— Расскажите, что это за человек.
— Хм… — Она помолчала, потом, казалось, решилась:
— Некоторое время назад он отсидел срок. Видите ли, ему по работе так много приходилось общаться с преступниками, что он в конце концов сжился с ними, как иногда бывает с полицейскими. Его судили за то, что он помешал ходу судебного разбирательства. Во всяком случае, если это тот самый Джей Эрскин, то это крепкий орешек, но классный журналист. Если эти статейки о вашем зяте принадлежат ему, значит, ему очень хорошо заплатили.
— Кушать все хотят, — сказал я.
— Не сочувствуйте ему, — заметила Роза. — Джей Эрскин никому не сочувствует.
— Не буду, — сказал я. — Спасибо. Вы когда-нибудь бывали в редакции «Знамени»?
— С тех пор как ее переделали, не бывала. Я слышала, это ужасно. Когда газета перешла в руки Полгейта, он дал волю какому-то дизайнеру, помешанному на оранжевом кухонном пластике. Как это выглядит?
— Ужасно — не то слово, — сказал я. — А что за человек сам Полгейт?
— Нестор Полгейт, владеющий «Знаменем» примерно год, — сказала Роза, — по слухам, довольно молодой и на редкость честолюбивый и пронырливый засранец. Сама я с ним никогда не встречалась. Говорят, он куда опаснее разозленного носорога.
— Он вмешивается в дела газеты? — спросил я. — Сэм Леггат печатает то, что ему прикажет Полгейт?
— В старые добрые времена владельцы никогда не лезли в дела редакции, — ностальгически вздохнула Роза. — Теперь бывает по-разному. Билл Вонли дает общие рекомендации. Старый лорд в свое время сам редактировал «Глашатай» — это совсем другое дело. Полгейт перекупил «Знамя», задавив нескольких конкурентов. Старые журналисты «Знамени» до сих пор плачутся в барах на Флит-стрит, какое дерьмо им приходится писать. Прежний редактор сдался и ушел на пенсию. Полгейт, конечно, поднял «Знамя» на новые высоты порока, но стоит ли он над душой у Сэма Леггата, я не знаю.
— Сегодня его, видимо, не было в редакции, — сказал я.
— Мне говорили, что он ошивается в Сити, приобретает влияние. Кстати, по сравнению с Полгейтом ваш Мейнард с его мелкими аферами и ханжеской миной — грудной младенец. Говорят, Полгейту плевать, что о нем скажут, и его финансовые аферы начинаются там, где Мейнард заканчивает.
— Приятная личность!
— Сэма Леггата я понимаю, — сказала она. — Полгейта никогда не пойму. На вашем месте я бы больше не стала крутить хвост «Знамени».
— Может, и не буду.
— Посмотрите, что они сделали с вашим зятем, — сказала Роза. — Это вам предупреждение.
— Да, конечно, — рассудительно ответил я. — Спасибо.
— Пожалуйста.
Мы сердечно попрощались, и я некоторое время сидел, потягивая вино и думая о Сэме Леггате и о грозном дельце, который им управляет. Интересно, от кого исходит кампания против Мейнарда? От самой верхушки, от Леггата, от Танни, от Уаттса и Эрскина или вообще из-за пределов «Знамени», от одной из многочисленных жертв Мейнарда?
Телефон зазвонил. Я снял трубку и услышал голос Холли. Она без всяких преамбул сразу перешла к делу:
— Мейнард приобрел Метавейна двухлетком, когда тот еще не участвовал в скачках, так что прежние владельцы в каталоге не указаны. Но сейчас вернулся Бобби и сказал, что их вроде бы взвали Перрисайд. Он уверен, что его дед тренировал их лошадей, но они, похоже, забросили это дело.
— Хм… — сказал я. — Послушай, у вас нет старых «Кто есть кто в конном спорте»? Там имеются фамилии всех владельцев с адресами. У меня они есть, но дома.
— Да нет, вряд ли у нас есть «Кто есть кто» десятилетней давности, — с сомнением сказала Холли и спросила у Бобби. — Да, точно нету.
— Тогда перезвоню деду и спрошу у него. Я знаю, что у него они все есть, с самого начала.
— Бобби хочет знать, зачем тебе вдруг через столько лет понадобился Метавейн.
— Спроси его, по-прежнему ли Мейнард владеет долей Метавейна.
Холли поговорила с Бобби и вернулась ко мне.
— Вроде бы да. Он продал его долями и выручил несколько миллионов.
— Я не знаю, важно ли это, — сказал я. — Но завтра узнаю. Не вешай нос, ладно?
— Бобби просит передать, что дракон заходит на посадку.
Я положил трубку, улыбаясь. Если Бобби еще может шутить, значит, прогулка по Полю пошла ему на пользу.
Дед принялся ворчать, что я вытащил его из постели, но согласился сходить вниз и посмотреть.
