Владимир Колычев - Дважды коронован
Но в гордом одиночестве ему все же пришлось побывать. После ужина арестантов стали выдергивать из камеры пачками, всех пропускали через оперчасть, и трудно было понять, кто сдал Спартака. За ним прибыл целый наряд с дубинками, но повели его не на допрос, а в штрафной блок, где и закрыли в карцере.
Тесная камера, крохотное окошко под потолком с тройной решеткой, лежак приторочен к стенке, сидеть здесь можно было только на корточках. Но это еще ничего по сравнению с «губой» в дисбате, где разрешалось только стоять...
Глава 15
То ли у начальника тюрьмы проблемы со зрением, то ли мыслями дурными задавался, разглядывая Спартака, но он болезненно щурился. Глаза мокрые, веки красные, будто воспаленные. Может, конъюнктивит проклевывается, может, и всегда так. Взгляд недобрый, въедливый. Впрочем, ни на что иное Спартак и не рассчитывал. Не за что подполковнику Силантьеву любить беспокойного арестанта, и его можно понять.
Подполковник откинулся на кресле, достал из ящика стола «Мальборо» с белым фильтром, вынул одну сигарету для себя и, со снисходительной ухмылкой глядя на Спартака, небрежно бросил пачку на стол. Дескать, если хочешь, бери, угощайся. Без спроса бери, но унизительно...
Перед карцером у Спартака забрали все, и он почти сутки провел без курева, а на брошенную пачку сигарет даже не взглянул.
Силантьев глубоко затянулся, выпустил дым в потолок, затем, не отрываясь от спинки кресла, протянул руку, открыл папку с личным делом Спартака, достал оттуда листок, беглым взглядом охватил несколько верхних строчек и небрежным движением вернул бумагу на место.
– Никонов Спартак Евгеньевич, шестьдесят седьмого года рождения, женат, временно не работает... Чего не работаем, Спартак Евгеньевич?
– Работают на кого-то, а у меня свой бизнес, я сам себе голова.
– Репчинский рынок?
– В размере контрольного пакета акций...
– Бригада на воле, – продолжил Силантьев.
– Это вы о чем, гражданин начальник?
– Да вот, слухи до меня дошли, сотруднику нашему ты угрожал.
– Не угрожал, просто предупредил, что у меня друзья на воле и в обиду они не дадут.
– Глупости! Если очень захотеть, от твоих друзей только одно воспоминание останется. Поверь, можно так сделать, чтобы они от тебя отреклись.
– Если очень захотеть, то и Луну можно Марсом назвать. Вы же не для того меня к себе позвали, чтобы про моих друзей говорить?
– Это верно. Разговор пойдет о тебе. И о том, что катушку свою ты в одиночку разматывать будешь. Друзья твои далеко-далеко, на воле, а я рядом. Наблюдаю за тобой и вижу, что ты за фрукт. Зачем Берестова убил?
– Не знаю такого.
– Он же Пятак.
– Я здесь ни при чем.
– И я тебе, конечно, поверил, – снисходительно усмехнулся Силантьев. – Пятнадцать человек было в камере, и все видели, как ты убил Берестова. Ножом по горлу.
– Кто видел? – Спартак волновался, но внешне старался выглядеть спокойным. Он был готов к такому разговору, точнее, другого и не ожидал. – Покажите того, кто видел. Пусть он, глядя мне в глаза, скажет, что видел...
– Скажет, – оборвал его подполковник. – И так скажет, и на суде скажет. Не такая уж ты большая величина, чтобы тебя бояться.
– Давай свидетеля, начальник. Давай суд. Если в чем-то виноват, отвечу.
– Борзый ты. А борзые легче всего ломаются. Поверь, я в этой тюрьме четырнадцать лет в оперчасти провел и много чего видел...
– Сломать человека нетрудно, – проникновенно посмотрел на Силантьева Спартак. – Если очень захотеть. Но мой тебе совет, начальник: не буди лиха. Я к тебе претензий не имею. Мое дело – суда ждать, твое – меня охранять. Знаю, с кем тебе приходится сталкиваться. Тот же Пятак не подарок. А сколько других отморозков... Я тебя понимаю, начальник. И ты меня пойми. Я на воле в авторитете был. И здесь в авторитете должен быть, иначе мои друзья меня просто не поймут. Да и не могу я уже по-другому. Ты вот кумом был, потом тебе повышение предложили. Ты же не отказался? Нет. Потому что каждый человек стремится к большему, натура у него такая. И я к чему-то стремлюсь, хотя бы потому, что так жить интереснее. Короче, меня уже не переделаешь. Я такой, какой есть. Зла никому не желаю, но спуску никому не дам. Если виноват, отвечай. За слова отвечай, за действия...
– Насколько я знаю, ты камеру на бунт пытался поднять, – раздраженно сказал начальник изолятора.
– Нет, еще не пытался, – покачал головой Спартак. – Еще условия не выдвигал.
– Ты еще условия собирался выдвинуть? Тебе пожизненное светит, а ты права качаешь...
– Я не знаю, что мне светит. С этим пусть судьи разбираются. А менты беспредел творить не должны, – бесстрастно, но довольно жестко заявил Спартак. – Если обыск, то пусть все цивилизованно будет, зачем вещи на пол швырять? Я понимаю, человек себе харакири сделал, труп, все такое, но камера здесь при чем? Живых-то зачем наказывать?
– Затем, что живые нарываются. Ты вот, например, нарываешься. Нормально жить не хочешь, проблем ищешь... Будут тебе проблемы.
– А тебе, начальник, проблемы нужны? Мне, например, не очень. И ты, я уверен, спокойно жить хочешь. Поэтому не надо воевать со мной. Если думаешь, что это я Пятака убил, пусть будет следствие, все дела, но других людей наказывать из-за меня не надо. И матрасы этим людям новые нужно выдать, и белье хорошее. На старых матрасах спать невозможно. Все равно что на голых досках в гробу...
– Ты пробовал? – с ядовитой насмешкой спросил Силантьев.
– На голых досках в гробу? Нет, не пробовал. И тебе не советую...
– А я тебе советую. Рот закрыть советую. И не дергаться, – сквозь зубы процедил подполковник.
– Буду дергаться. И требования выдвигать буду. За баланду ничего не скажу, это для всей тюрьмы, здесь я не уполномочен. А матрасы в мою камеру новые выдать. Всем. И белье новое... Ну, и телевизор...
– Может, еще и кондиционер? – ехидно улыбнулся Силантьев.
– Да, и кондиционер. Напольный. И холодильник. Но это все за мой счет. И проводку за мой счет сделают. От вас, гражданин начальник, только разрешение требуется, – снова перешел на «вы» Спартак.
– Не будет моего разрешения, – покачал головой Силантьев.
– Кабинет у вас не очень. Панели старые, жук их точит... – не сдавался Спартак. – Полы надо менять, потолок подвесной делать, мебель новая нужна, кожаный диван, все дела. И сплит-систему хорошую поставят, летом воздух охлаждается, осенью нагревается – супер! Телевизор японский с большим экраном, стереосистемы. Ну, и компьютер...
Силантьев выслушал Спартака с интересом, но в ответ покачал головой:
– Купить меня хочешь? Не получится.
– Тогда сделай, как я прошу, за просто так, – не моргнув глазом, ответил Спартак.
– Не сделаю.
– Почему?
– Потому что ты – никто, и звать тебя – никак, – с хамоватыми нотками в голосе проговорил подполковник. – Я таких, как ты, пачками ломал...
– Пачкой сломать не получится, – осуждающе посмотрел на него Спартак. – Метлу трудно сломать, потому что все прутики вместе.
– Здесь ты – отдельный прутик.
– Да, но на воле метла, и метет она очень хорошо. Поверь, лучше под нее не попадать. Моим друзьям все равно, мент ты или нет.
– Это угроза? – вскипел Силантьев.
– Я с тобой нормально говорю, а ты хамишь... Не надо так со мной. Я себя уважаю, я за себя спрашиваю. И не надо тут быковать, начальник. Не хочешь выполнять мои условия, черт с тобой. В конце концов, это твое право. Можешь в карцер меня отправить, я тебе ничего не скажу. Следствие по делу Берестова, так и это все по правилам. Правила могут быть жестокими, но они должны быть честными. А если ты по беспределу гнобить меня начнешь, тут уж извини. Сын твой в сто шестую школу ходит, в девятый класс, но за него не переживай, мы ниже пояса не бьем...
– Что?! – побледнел подполковник.
– И жена у тебя в администрации города работает, в теплое место ты ее пристроил, не вопрос.
– Ты что такое говоришь? – От волнения у Силантьева нервно задергалась щека.
– Говорю, что за жену тоже можешь не переживать. Она у тебя еще молодая и красивая, но ее никто пальцем не тронет. А твоя квартира на Краснознаменной улице может случайно сгореть...
– Я... Да я... – в бессилии сжал кулаки подполковник.
– Хлебом клянусь, начальник, никто здесь про твою семью ничего не узнает. Ни слова никому не скажу. Но мои пацаны все знают.
– Чего ты хочешь?
– Я же сказал, нормального к себе отношения. И матрасы новые. Еще телевизор в камеру, холодильник... ну, и кондиционер, как ты хотел...
Про ремонт в кабинете начальника Спартак ничего не сказал. Все, поезд уже ушел.
– Как ты себе это представляешь? – устало спросил Силантьев.
– Если позволите? – показал на телефон Спартак.
Начальник позволил, и он связался с Гобоем, велел привезти технику и двух электриков с перфоратором.
А новые матрасы и белье организовал начальник тюрьмы. Конечно же, не из добрых побуждений. Спартак все понимал, но очень надеялся, что Силантьев не пойдет на подлость, чтобы свести с ним счеты. Ему вовсе не хотелось, чтобы семья подполковника осталась без кормильца...
