Кирилл Казанцев - Отмщённый
— Не кашляйте, — расстроенно буркнул «бульдог».
Катя первая тронулась с места — отмерла. За ней пустился Павел — вкрадчивой пружинящей походкой, активно работая боковым зрением. Прошел три шага и обернулся, смерил грибников тяжелым взглядом. «Бульдог» что-то прошептал на ухо угреватому. Угреватый сплюнул. Они угрюмо проводили глазами парочку — а та пересекла покатую выемку в земле, обогнула молодой орешник. «Ну и грибники тут водятся, ну и ну», — думал Павел, убыстряя шаг и хватая Катю за руку.
— Какие-то странные грибники, заметил? — с придыханием сообщила Катя. — Мне не по себе стало, вся кожа на голове онемела…
— Да ладно тебе преувеличивать, — усмехался Павел, поглядывая через плечо. — Нормальные местные парни, ничего дурного. Доверять нужно людям, Катюша.
— Ну, не знаю, — сомневалась Катя. — Это так экстремально — доверять людям… Боже, какие у них рожи уголовные…
Погони не было. «Уголовные рожи» предпочли отправиться своей дорогой. А беглецы продолжали осваивать лесную чащу. Перебежали редкий сосняк, залитый лучами закатного солнца, одолели «чавкающую» низину, обжитую зелеными лягушками. До Кулыжино оставалась пара километров с гаком. Короткий привал, брезентовая простыня-«самобранка». Истрепался за последние сорок восемь часов выносливый мужик — спал как убитый, беспробудным сном, засунув подальше все чувства и инстинкт самосохранения. Катя будила его — плавными покачиваниями, что-то бормотала. Глаза расклеивались, он фиксировал тусклым взором склонившееся над ним пятно и снова погружался в мутные воды сна.
— Пашенька, очнись, — бормотала она. — Ты спишь, как коала — по двадцать часов в сутки…
— А ты до десяти досчитай… — шептал он. — Если не встану, значит, все — нокаут…
— Пашенька, вставай, уже поздно, скоро стемнеет…
— Подумаешь, стемнеет… — бормотал он. — У нас еще целые сутки до рандеву с твоим воздыхателем… Все в порядке, Катюша?
— Не знаю, милый. Может, и в порядке, а может, и нет… Мне кажется, собаки где-то лают…
Он взлетел, словно истребитель. Ошарашенно уставился на моргающую девушку. Какого же хрена она тут кругами ходит! Она сидела, сомкнув коленки, смотрела на него, как на волшебника, способного бесперебойно поставлять правильные решения. В лесу темнело — тут она права. Дрожащая серость расползалась по пространству, маскировала деревья. Он отключил все лишнее, оставил только слух. Не почудилось Кате — на юге лаяли собаки. Пока еще глуховато, далеко, но он готов был поклясться, что лай приближается! Деревенские собаки? Но на юге не было деревень, Кулыжино в другой стороне, до него еще бежать и бежать… Он всколыхнулся, начал разоряться — почему не готова, чего ждем? Он схватил ее сумочку, запихнул к себе в рюкзак — иначе точно потеряет! Странная конструкция — на вид рюкзачок вполне компактный, а сколько нужных и ненужных вещей в себя вмещает! И чего стоим, очами красивыми моргаем? Вперед!!! Бежать, пока темно не станет! Она промчалась мимо него, как лето, вломилась в кустарник, жалобно повизгивая. Это были незабываемые четверть часа! Не было нужды подгонять Катю — она бежала на пределе, как могла, хлюпая носом и обливаясь слезами. Она почти не падала — научилась двигаться по лесу с быстротой степной лани! Несколько раз они вставали, вслушивались, злились. Собачий лай прилип к ним, как банный лист, делался все ближе и ближе. Чертовы кинологи! Ведь добыли же где-то специалистов с питомцами! Причем толковые питомцы, надежно взяли след…
Задыхаясь, они выскочили на опушку. Никакой деревни, ромашковое поле шириной в полверсты, а за полем — аналогичный лес, простирающийся, видимо, до самой деревни. И в чем здесь смысл? Сколь веревочка не вейся… Но он еще не сдался, подбадривал Катю, внушал какие-то успокаивающие «истины» — мол, стоит лишь хорошенько поднажать, и все само рассосется… Они бежали через поле, подбрасывая ноги, и у Павла не было никакой возможности извлечь из рюкзака автомат. Начнешь это делать — поневоле притормозишь. На этот раз удача изменяла — они не добежали до леса каких-то тридцати метров, как за спиной разразились крики. Истошно лаяли псы. Он обернулся, уже догадываясь, что не увидит ничего приятного. Из леса вынеслись три мускулистые немецкие овчарки на длинных поводках. Они уже обнаружили цель, неумолимо к ней шли. Люди с поводками запыхались — хотя определенно были молодыми и тренированными. Они спотыкались, сдерживали напор своих подопечных. Если бы не загонщики, эти псины давно бы растерзали добычу!
С воем падающего истребителя Катя влетела в лес.
— Уходи! — выплюнул он. — Уходи, я их задержу! Впереди деревня, спрячься там, встречаемся на южной околице…
— Паша, я тебя не брошу! — взвыла бестолковая девица.
Плохо, что не жена — всыпал бы за милую душу!
— Брысь отсюда! — взревел он. — Ничего со мной не случится! — еще и пошутил ей вдогонку. — А то перепишу завещание…
Она уносилась, давясь слезами, а он уже пристраивался за стволом, ждал. Приближались черные точки. Он открыл по ним огонь, стараясь бить в собак, а не в людей. Но куда там! Дальность полета пули у смешного автоматика — как у камня, улетающего из пращи. И тем не менее люди рассыпались, попадали, заметались собаки, натягивая поводки.
— Взять!!! — услышал он нестройные истошные вопли. — Взять его!!!
Павел похолодел. Погонщики остались в траве, бросили поводки, а овчарки самостоятельно устремились на перехват. Действительно, зачем напрягаться, собаки сами все сделают. Какое-то отупение овладело Павлом. Что делать? На открытом пространстве этих тварей не перебить — слишком маневренны и быстры, а прицельная дальность у этого смешного автоматика… Эх! Он отвалился от дерева и помчался в лес, взваливая автомат за спину. Ветер свистел в ушах, сердце выпрыгивало из груди. Никогда еще он не купался в таком море адреналина! Он летел саженными скачками, с трудом различая дорогу в темнеющем воздухе, перепрыгивал через торчащие клинья бурелома. И три лохматые палевые овчарки неслись за ним галопом, переходя с лая на утробный рык. Они уже были в лесу, уже догоняли, готовились к прыжку… Он взлетел на травянистый косогор, упорно уговаривая себя: все штатно, все будет хорошо… Дыхание заклинило, глаза щипало от разъедающего пота. Старые развесистые осины за косогором словно издевались: отпрыгивали, раздваивались. Массивные ветки простирались во все стороны, висели практически параллельно земле. Он протоптал тропу в ажурном папоротнике, обернулся: в затылок впивались портняжные иглы. Овчарки дружной шеренгой перемахнули косогор, мчались, вздымая шерсть, скаля желтые зубы. Он помчался от них, мобилизуя последние силы. И когда самая крупная овчарка вырвалась вперед, уже летела, разверзая пасть, — Павел сгруппировался, оттолкнулся ногами и взмыл, хватаясь за толстую ветку осины! Он должен, и неважно, что силы кончились! Подъем-переворот, срывались руки. Закружилась земля, он больно ударился животом о ветку. Автомат саданул по загривку. Но он уже висел, подтягивая ноги, отчаянно балансируя. Псина пронеслась по воздуху и, обескураженная, покатилась по земле. Одновременно прыгнули остальные. Одной удалось вцепиться зубами в толстую подошву ботинка. Мир угрожающе накренился. Он ударил ей по морде второй ногой, собака отвалилась, а когда опять метнулась, то хватала пастью только воздух. Воцарился густой разочарованный лай. А Павел отжимался на ветке, натянулись жилы, дрожали руки. Пот хлестал. Собравшись с силами, он забросил левую ногу на ветку, начал поступательными рывками смещаться к стволу. Терпения не хватило, он метнулся влево, рискуя ВСЕМ, обхватил шершавый ствол. Подходящий сучок чуть выше, вцепился в него, начал приподниматься. Он встал на ветку, вытер рукавом пот и стал немного приходить в себя. Три зверя с вздыбленной шерстью бесновато рычали и водили хоровод вокруг дерева. Временами то одна, то другая проделывала тщетные прыжки, царапала когтями кору, но дотянуться до добычи не могла. Павел пристроился удобнее, закрепил ноги на ветке, плечевой костью левой руки уперся в ствол. Тянуть резину было как-то некстати. Погонщики (и другие участники охоты) вряд ли остались загорать на поляне. Пусть и не помчатся к месту событий на третьей передаче, но даже пешком тут десять минут! Стараясь не дышать, он вытянул «Каштан» из-за спины, раскрыл приклад, пристроил его под мышкой. В магазине оставалось несколько патронов (и магазин, если память не изменяла, последний). Неловко покрутив рукой, он снял оружие с предохранителя. Это не «Калашников», можно справляться одной конечностью. Собаки не были такими уж тупыми, злобно залаяли, обнаружив нацеленное на них оружие. Метнулись в разные стороны, а самая страшная и лохматая стала пятиться, отползать. Слишком медленно она отползала. Пистолет-пулемет выплюнул лаконичную очередь из двух патронов. Собака дернулась было в сторону, но пули зацепили ее, одна попала в брюхо. Пронзительный визг — ах, я бедная, несчастная! Она вертелась на траве, извивалась, сучила мощными лапами. Попыталась подняться, но завалилась на бок, стала тяжело дышать, подергивая головой. Остальные где-то залегли, не забыв прокомментировать событие грозным лаем. Он вцепился в сучок, повернулся, балансируя на одной ноге. Проползло что-то по траве. Перебежала вторая собака, сплющилась за кочкой. Какие мы умные… Ей и невдомек было, что сверху в прорехах листвы он хорошо ее видел. Рука дрожала, когда он наводил ствол, зубы выбивали чечетку. Только не спешить, поспешишь — людей насмешишь… Отродью рода псовых хватило одной пули. Она попала в голову, проделав в ней рваную дырочку. Собака взвилась, коротко проскулила и затихла. Последняя тоже помалкивала. Ну, не было у Павла времени ждать, когда она изволит возникнуть в прорези прицела! Она затаилась сзади, за деревом, он не мог туда дотянуться… К черту! Он выпустил сучок, бросил автомат под дерево, скользнул по ветке, успев вцепиться в нее руками — и мягко спрыгнул на землю. Тварь того и ждала! Бросилась без объявления войны, в глухом молчании. Их разделял шершавый ствол осины. Чмокали лапы по земле, сиплое дыхание вырывалось из оскаленной пасти. Он немного сместился, чтобы не маячить вне дерева, присел, овладел оружием. Тварь вынеслась из-за дерева, энергично разворачивалась, перебирая лапами. Адский пламень рвался из звериных глаз. А Павел уже катился под соседнее дерево. Животное, перестав буксовать, помчалось на него упругими скачками. Он вскинул ствол. Падай, дура, ты же труп! И мысль такая, больно жалящая: а что, если в стволе не осталось никаких патронов? Он в отчаянии надавил на спусковой крючок. Автомат выплюнул последние две пули. Стрелок катился дальше, а животное грохнулось всей своей семидесятикилограммовой массой туда, где он только что «нежился»…
