Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить
Варяг, не в силах сдержаться, со всего размаху рубанул рукой воздух.
Задерживаться в комнате было небезопасно. Варяг еще раз посмотрел на друга:
— Прости, Ангел. Видно, мне придется этим сукам за тебя отомстить.
Осторожно открыв входную дверь и убедившись, что на лестнице никого нет, Владислав быстро покинул квартиру Ангела. Через несколько мгновений он уже шел по переулку вниз, в сторону Солянки.
Лицо его будто окаменело, губы были плотно сжаты, глаза горели недобрым огнем. Смотрящий уже давно считал Ангела не только своим соратником, но и самым близким другом, кровным братом, которого он любил и которому доверял безгранично. Теперь он испытывал такую чудовищную боль, что ему не хватало воздуха, он задыхался от ненависти к неведомому врагу. Смотрящий машинально выбирал маршрут, то прячась в тени переулков, то смешиваясь с предпраздничной толпой на широких улицах, сердце истекало кровью, а сознание четко и с предельной ясностью работало, анализируя увиденное.
Ясно одно, что Ангел не пытался защитить ни себя, ни свою жену. Более того, судя по положению тела, он повернулся спиной к убийце, который, просто протянув руку, выстрелил ему в затылок. Дверь в квартиру была бронированной и снабжена таким замком, который, наверное, и не снился Бутырской тюрьме. Из всего этого следовало то, что Ангел сам открыл дверь человеку, который его убил, а значит, он хорошо знал его и доверял. Зная осторожность Ангела, Владислав не мог даже предположить, что тот мог повернуться спиной к человеку, которому не верит.
Женщина, скорее всего, вышла из спальни только после выстрела. Это означало, что разговор, который должен был состояться между Ангелом и его убийцей, был деловым, а не дружеским, и она знала об этом. Все деловые связи Ангела были Варягу более или менее известны, а уж людей, которым он так доверял, можно было по пальцам пересчитать. Это был кто-то свой, известный так же хорошо и Варягу.
Глава 22 Неожиданный визит
Вика мыла ковер.
«Вот дура-то, — ругала она себя, — только такая, как ты, может заниматься в новогоднюю ночь подобными вещами… Ну кто заставлял тебя сидеть сиднем дома, вместо того чтобы справить этот праздник как все нормальные люди — в компании с мужчинами, которые по крайней мере умеют открывать шампанское?»
Женщина промучилась полчаса, пытаясь открыть эту чертову бутылку, а когда, наконец, открыла — тут же пожалела об этом. Шампанское ударило фонтаном с такой силой, что бутылка выскочила у нее из рук и, прыгая по ковру, залила его сладкой липкой жидкостью. Теперь, стоя на четвереньках с мыльной тряпкой в руке, Вика самозабвенно предавалась самобичеванию.
— А главное, — вслух говорила она, — на что ты вообще надеешься? Думаешь, оттого что хранишь верность тем нескольким ночам, когда была счастлива, он бросит свои дела, жену, ребенка, друзей и прибежит к тебе через океан?! Глупость несусветная!
Вика в сердцах швырнула тряпку на ковер. Слезы навернулись на глаза, она встала с пола и подошла к окну. «Дурацкая была идея, — подумала она. — Нельзя встречать Новый год в одиночестве. Как встретишь, так и проведешь…»
С другой стороны, что она могла поделать с собой, если все мужики на свете, кроме одного, казались ей теперь ничтожествами?
Вероника вспомнила их последнюю встречу и даже застонала от сознания собственной глупости. Ну зачем было ей врать?!
Придумала какого-то мифического мужа и, вместо того чтобы сообщить Владиславу о том, что у него есть дочь, сказала, что родила от мужа сынишку…
— Дура ты, дура, — горько сказала себе Вика и пошла в ванную комнату мыть тряпку.
Она не сразу услышала звонок в дверь. Выключив воду, замерла, прислушиваясь и раздумывая, открывать или нет. «Наверняка, — подумала она, — это кто-то из сердобольных подруг завернул на огонек». Да еще с очередным претендентом на ее сердце. Этих персонажей, с их заискивающими лицами и сальными взглядами, Вика уже видеть не могла.
Боже мой, когда все это закончится!
Вероника раздраженно вымыла руки и пошла открывать дверь, на ходу примеряя недовольное выражение лица.
Распахнув дверь, женщина замерла от неожиданности: перед ней стоял Владислав. Измученный, заросший щетиной, осунувшийся. Лицо его было разбито, ссадина пересекала переносицу, оба глаза заплыли. Не в силах произнести даже слово, она, слегка приоткрыв от удивления рот, смотрела на долгожданного и единственно любимого мужчину.
— Вика… — тихо сказал он.
По-прежнему не говоря ни слова — просто потому, что потеряла дар речи, — Вероника посторонилась, впуская Владислава в квартиру. Закрывая дверь, вдруг почувствовала, как бешено, разрывая грудную клетку, колотится сердце, как трясутся руки, в ногах испытала слабость. «Не хватало еще от нахлынувших чувств грохнуться в обморок», — непроизвольно подумала она. Повернулась к Владиславу, приникла к нему всем телом, содрогаясь от рыданий.
Варяг, не раздеваясь, стоял в прихожей, обнимая Вику, гладя ее по волосам, не в силах утешить, сам едва держась на ногах.
— Владик, дорогой! Это просто какое-то чудо, волшебство! Я весь вечер о тебе думаю… И ты здесь. Какой подарок для меня, ты просто не представляешь, любовь моя.
Вика наконец-то смогла оторваться от сильной груди Владислава и, немного успокоившись, вдруг спохватилась:
— Но что это с тобой? Кто тебя так?
Варяг, не обращая внимания на вопрос, тихо спросил:
— А где же твой муж?
Вика застыла, широко открыв глаза:
— Его нет.
Владислав молча снял дубленку, скупо улыбнувшись:
— Значит, мне повезло.
Вика автоматически про себя отметила, что рукав дубленки порван, что на дорогой рыжей замше темнеют какие-то пятна. Грязный свитер на Владике расползся снизу, замызганные брюки были подобны старой половой тряпке, от которой несло машинным маслом.
Она набрала побольше воздуха в легкие и собиралась уже перевести разговор на другую тему, как вдруг снова разрыдалась и неожиданно для себя выпалила сквозь слезы:
— Я тогда все тебе наврала, Владик. Нет у меня никакого мужа. И сына тоже никакого нет. Есть только дочь Лиза. Твоя дочь. Вот такие дела.
Владислав в этот момент вешал дубленку на крючок. Услышав эти слова, он замер, потом медленно повернулся к ней.
— Что ты сказала? — хрипло переспросил он, глядя на нее.
Вероника, испугавшись своих слов, смутилась и, закусив губу, твердила про себя:
— Что же я наделала? Что же я наделала?
Она развернулась и быстро прошла в комнату. Владислав догнал Веронику, взял за плечи, повернул к себе.
— Повтори, что ты сказала, — попросил он.
Дрожа всем телом, с глазами, полными слез, Вика лишь мотнула головой в сторону письменного стола, на котором с фотографии в кокетливой резной рамочке улыбалась их дочь Лиза.
Владислав отпустил ее и подошел к столу. Взяв со стола фотографию, долго ее разглядывал. Вика следила за ним, растерянно растирая ладонью слезы, которые, не переставая, струились по щекам. Наконец он повернулся к ней. Он не улыбался. Но она увидела, что глаза его сияют.
— Все бабы — дуры, — констатировал он и, подойдя, обнял ее. — Зачем врала?
Вика не знала, что ей ответить.
— А что бы мне дала правда?! — всхлипнула она, уткнувшись в его плечо. — Ты что, пришел бы ко мне?!
Владислав долго молчал, гладя ее по волосам. Потом заглянул в залитое слезами лицо и долгим поцелуем закрыл соленые губы. Вика задыхалась в его объятиях, но даже не пыталась освободиться, а лишь все крепче и крепче прижималась к нему всем телом, стараясь раствориться в нем.
…Она не помнила, как оказалась лежащей на кровати, и только чувствовала, как ладони Владислава жадно шарили по ее телу, срывая одежду, лаская истосковавшееся по мужским рукам тело. Забывшись, он сжимал ее так, что ей становилось больно. Но эта сладостная боль доставляла истинное наслаждение. Вероника просила его сделать так же, и он снова сжимал ее, и тогда она стонала, откинув назад голову, разметав по подушке роскошные волосы, разметавшись сама, теряя в любовном бою свои самые сокровенные одежды и стремясь отдаться ему всей душой, всем телом, всей жизнью.
Варяг забыл об усталости. Умом он понимал, что делает Вике больно, но разум покинул Владислава в эти минуты. Сейчас он любил Веронику до умопомрачения, до изнеможения. Он готов был выполнить любое ее желание. А Вика, целуя его разгоряченными губами, постоянно повторяла:
— Сделай мне больно, любимый, терзай меня, молю, сожми меня в своих объятиях.
В этот миг он готов был придушить ее еще и за то, что она скрыла от него на пять лет существование его дочери: ярость смешивалась в нем с желанием, которое он так долго запрещал себе испытывать.
На какое-то время он забыл обо всем — о напряжении последних часов, о чудовищной усталости, о боли, о ранах, об опасности. И о Светлане. На всей Земле были сейчас только они двое — Вероника, заливающаяся счастливыми слезами, утопающая в блаженстве, растворяющаяся в нем вся без остатка, и он — поверженный ее слабостью, благодарный, горящий неутолимым желанием.
