Алексей Ракитин - Бриллиантовый маятник
Неожиданно подъехал штаб — ротмистр из канцелярии градоначальника и всем сразу стало ясно, что сообщение о случившемся в кассе Мироновича попадет в ежедневный полуденный доклад Государю Императору о происшествиях в столице. Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было: жесткое убийство девочки в самом сердце города, в его так сказать, деловой части и впрямь было событием экстраординарным.
Больше из любопытства, нежели из служебной необходимости все приезжавшие лица ходили разглядывать тело погибшей, все еще лежавшее с широко раздвинутыми ногамив кресле. Общее мнение было однозначным — либо девочку изнасиловали, либо пытались это с нею сделать. Поднятое выше колен платье и раздвинутые ноги по единодушному мнению зрителей свидетельствовали о том, что похоть была одним из мотивов (либо вообще единственным мотивом) свершившегося преступления.
Сколь — нибудь осмысленные и последовательные следственные действия начались с появлением двух сотрудников Управления сыскной полиции — Гаевского и Иванова. Тандем этот был примечателен несхожестью своих членов: первый был поляком, рафинированным и экспансивным, второй — разночинцем из скобарей, коренных жителей псковской губернии, казался человеком простым и даже простоватым. Они постоянно спорили друг с другом, порой весьма едко и иронично, и казались полны непримиримого антагонизма, но это было всего лишь невинное развлечение, игра на публику; на самом же деле Гаевский и Иванов были очень дружны и каждый не раз с риском для жизни спасал другого из опасных передряг.
Разумеется, полицейскими были тщательно осмотрены остальные помещения кассы. В кухне, на плите, почитай, на самом видном месте, лежал обломок газовой трубы, напоминавший палку с неровными, острыми краями. Назначение этого странного в таком месте предмета и время его появления здесь требовали, очевидно, уточнения. Обратила на себя внимание и стоявшая подле керосиновая лампа, почти полностью заправленная керосином и должным образом затушеная. Казалось очевидным, что ею пользовалась накануне погибшая девочка, поскольку в темной квартире она не могла передвигаться на ощупь. Но керосин в лампе не выгорел, а значит, лампа была кем — то затушена. Но кем и в какой момент? И главное — с какой целью? Из трех смежных комнат по правую сторону от прихожей открыта была только первая. Дверь, ведущая в две другие, оказалась заперта на ключ. В этой первой незапертой комнате царил порядок, не было найдено никаких следов постороннего присутствия, во всяком случае таковые следы не обратили на себя внимание полицейских.
Затем полицейские перешли в главную комнату кассы. Шкафы и стеклянная витрина были заперты, замки на них нетронуты. На полу валялись разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе И. И. Мироновича вещи.
Во время осмотра помещения кассы в полутемной прихожей раздались голоса — один взволнованный, требовательный, другой — примирительно — официальный. Потом дверь в комнату приотворилась и в щель просунулась голова полицейского:
— Ваше благородие, тут хозяин кассы пришел. Прикажите пустить?
Непонятно было к кому он обращался, но поскольку пристав был единственным человеком в полицейской форме, то он и ответил:
— Давай его сюда. Пусть заходит.
В комнату буквально ворвался крепкий, лет 50–ти мужчина, с седеющей курчавой шевелюрой, с нафабренными седыми усами. Невысокого роста, с прекрасным персиковым цветом лица и полными красными губами, он был одет в добротную брючную пару из качественной темно — серой шотландки. Черный велюровый жилет выражал претензию хозяина на элегантность, а толстая золотая цепь от часов недвусмысленно свидетельствовала о его зажиточности. Он производил впечатление человека, который своего не упустит. Отличная осанка и уверенная манера держаться выдавали в нем отставного военного, впрочем, как и усы, которые согласно традициям того времени могли иметь лица, обладающие правом ношения мундира. Иван Иванович Миронович выглядел взволнованным и возмущенным. Ему еще во дворе рассказали о случившемся и он прямиком, не делая попыток взглянуть на труп девочки, бросился к своим шкафам.
— Взгляните, все ли ключи и вещи на месте, не пропало ли чего, — после взаимного представления обратился к нему Черняк.
Миронович подошел к отгораживающему угол шкафу, запустил руку глубоко в щель и выудил связку ключей, которая, по всей видимости, висела на гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа. Взяв связку в руки, он внимательно осмотрел ее, убеждаясь, что все на месте. Потом проверил замки на шкафах и витрине — все было заперто. Двигался Миронович быстро, резко, шумно дыша и не переставая рассказывать, как ему только что внизу, во дворе, рассказали и про убийство, и про дверь, стоявшую всю ночь открытой, и про полицию… Выглядел он по — настоящему взволнованным, если не сказать, напуганным.
Пристав Рейзин, наблюдавший за ним безмолвно, вдруг произнес:
— Не желаете ли взглянуть на труп, господин Миронович? Там, в маленькой комнате…
Хозяин кассы не ответил. Он подошел к витрине и внимательно всматривался в предметы, помещенные за стеклом.
— Так и есть! — воскликнул он, — Я же чувствую, что меньше стало! Не хватает! Не все вещи на месте! Пропали часы, да не одни, медальон… еще брошка, портсигар, портмоне для серебряных монет… — принялся он перечислять.
— Это были самые ценные вещи в витрине? — спросил Гаевский.
— Да нет же, нет!! То — то и странно, сам не пойму! Вот же, почти рядом — очень дорогая табакерка, финифть, белое золото, посмотрите, ее почему — то не взяли… Странно как — то.
— А замок — то нетронут, — многозначительно проговорил Черняк. Он, вооружившись лупой, рассматривал замочную скважину на крышке витрины. На ней не было ни царапинки, ни щелочки вокруг, замок плотно сидел в своем гнезде.
— Может, вынуть и разобрать? — предложил Гаевский.
— Ну — ка, Викентий Александрович, дайте — ка я попробую, — сказал сыщик Иванов, опускаясь перед витриной на корточки и извлекая из кармана собственную 10–кратную складную лупу.
Пока сыскари — каждый со своей лупой — рассматривали крышку витрины, пристав обратился к хозяину кассы:
— Вам, полагаю, следует составить список пропавших вещей и бумаг. Но с этим можно повременить… Не хотите ли, все — таки, посмотреть на девочку? Как — никак, она была вашей помощницей.
— Да, она была… смышленая, — рассеянно кивнул Миронович, — Да что уж теперь… Нет, на труп смотреть не хочу, увольте… потом…
— Какое страшное преступление — убийство с изнасилованием! — с нажимом произнес Рейзин, глядя на хозяина кассы неприязненно и цепко.
— То есть как?! — взвился при этих словах Миронович, — Какое тут изнасилование, тут изнасилования нет, тут не может быть изнасилования! — громко и неожиданно возбужденно заговорил он.
Крайне озадаченный такой реакцией, Рейзин ответил ему:
— Почему же вы можете знать, что тут нет изнасилования, когда отказываетесь даже взглянуть на убитую?
Миронович, выдвигавший в это время попеременно один за другим ящики стола, отвлекся от своего занятия, строго глянул на пристава и весомо проговорил:
— Полноте, господин пристав, не ловите меня на слове. Оставьте свои детские приемы для голытьбы с Сенной. Я отработал в полиции 12 лет и толк в полицейской работе знаю. Какое тут может быть изнасилование, скажите мне? Зачем грабителям девочку изнасиловать — то?
— Известно зачем: удовольствия ради! — парировал пристав.
— Бандит идет на убийство, рискует угодить в каторгу и на всю оставшуюся жизнь остаться прикованным к пятипудовой тачке! Зачем ему терять время на девчонку? Да он за одни золотые часы, взятые из этой витрины, возьмет лучшую шлюху с Лиговки. А тут — возня, шум, гам. Вы посмотрите какой двор — колодец: здесь в окно крикнешь и весь дом услышит, что на первом этаже насилуют. Да, вот и векселей недостает! Хорошие векселя были, на предъявителя, на большие суммы, просроченные, хоть сейчас к взысканию предъявляй. Да их с руками и ногами оторвут в любой закладной кассе!
Черняк, внимательно выслушавший речь Мироновича, протянул ему несколько бумажек, найденных на полу, попросил посмотреть. Хозяин кассы стал их перебирать, тихо бормоча фамилии закладчиков.
— А векселя Грязнова нет ни в столе, ни здесь. На 50 рублей был вексель. А других вы не нашли?
— Нет, это все, — ответил Черняк.
— Скажите, Иван Иванович, а как вы провели вчерашний вечер? — спросил хозяина кассы Гаевский.
— Да очень просто провел, обыкновенно. Часов до девяти вечера был в кассе, потом поехал домой, на Болотную, дом 4 — там у меня квартира. Да, еще по пути, на Невском, попалась мне старинная знакомая, с ней перекинулся двумя словцами.
