Элмор Леонард - Деньги - не проблема
— Я благодарен вам за известие, Лорент.
Это все, что он сказал. Потом устремил взгляд то ли на церковь, то ли на небо, то ли на далекие горы, затянутые туманом.
Лорент вспомнил, что брат священника говорил еще кое о чем.
— Да, и еще он передал, что вашей сестре позволено приехать на похороны из… того места, где она находится. Я плохо разобрал из-за дождя.
Он замолчал в ожидании. Но священник, погруженный в свои мысли, кажется, вовсе его не слышал. А может, ему не было дела до сестры.
— Его сестра, Тереза, в монастыре, — вмешалась в разговор Шанталь и, перейдя на свой родной язык, киньяруанда, добавила, что сестра священника принадлежит к ордену кармелиток, монахини которого ведут затворнический образ жизни и соблюдают обет молчания. Чтобы выйти из монастыря и присутствовать на похоронах, Терезе требовалось разрешение. Лорент спросил, собирается ли сам священник поехать на похороны. Взглянув на священника, Шанталь ответила, что не знает. Лорент сказал ей, что его мать тоже умерла в больнице, и начал рассказывать, как интерагамве, головорезы хуту, ворвались в палату с бамбуковыми копьями…
Шанталь поднесла палец к губам, призывая его молчать, после чего взяла священника за руку, чтобы утешить, как утешают близких людей. Лорент услышал, как она пробормотала:
— Терри, чем я могу помочь?
Она обратилась к нему по имени. Разумеется, она была ему не только экономкой. Да и кто наймет для ведения хозяйства однорукую? Шанталь была очень привлекательна, красивее даже, чем шлюхи в баре гостиницы «Коллинз», которые славились своей внешностью. Многие из них были убиты за свою красоту.
Лорент призвал себя к терпению: в конце концов, «Джонни Уолкер» никуда не денется. Надо дать священнику время смириться со смертью матери, близкого человека, пусть и жившей вдали от него. Хотя он должен был бы привыкнуть к близости смерти, обитавшей там, в этой церкви, в каких-то ста метрах отсюда. Интересно, сейчас он смотрит на церковь или просто перед собой? А может, слушает Зигги Марли, который пел теперь «Прекрасный день», и его голос парил над холмами Западной Руанды… Лорент поймал себя на том, что покачивается в такт музыке, и заставил себя замереть на месте, прежде чем священник или Шанталь это заметили.
Священник повернулся, чтобы уйти, но остановился и взглянул на Лорента.
— Вы знаете молодого парня по имени Бернард? Он хуту, ходит в зеленой рубашке в клетку, иногда носит соломенную шляпу.
Лорент несколько удивился: он полагал, что священник погружен в скорбь об умершей матери.
— Да, я его знаю. Он вернулся из Гома, из лагеря. Те, кто организует гуманитарную помощь, не умеют отличить хороших парней от плохих. Пришла ПАР, хуту бежали, а эти волонтеры теперь раздают им еду и одеяла. Да, я хорошо его знаю.
— Он и не скрывает, что принимал участие в геноциде.
Лорент кивнул:
— Здесь таких большинство.
— Он признался, что убивал людей в церкви.
— Я тоже об этом слышал.
— Почему вы его не забираете?
— В смысле, почему не арестуем? Но кто видел, как он убивал? Те, кто там лежат, — мертвы. Где свидетели, которые выступят в суде? Если солдаты из ПАР прослышат про такого, как Бернард, то захотят отвести его в кусты и там шлепнуть. Но тогда их самих арестуют. Двоих уже судили за убийство одного хуту, заподозренного в геноциде. Мы можем только присматривать за ним.
— А если кто-то, не солдат, увидит того, кто убил его семью, и отомстит? — спросил священник.
Он выжидающе замолчал, и Лорент произнес:
— Я его пойму.
— Вы его арестуете?
Лорент ответил, глядя священнику в глаза:
— Я доложу, что искал, но найти не смог.
Священник молча кивнул, потом повернулся и направился к дому, и тут Лорент вспомнил о письме.
— Святой отец! — Он достал письмо из кармана. — У меня тут еще кое-что от вашего брата.
Шанталь взяла у него конверт и протянула священнику и снова положила ладонь ему на руку. Лорент наблюдал за ними: священник бросил взгляд на конверт и, сказав что-то экономке, коснулся ее плеча. И Лорент снова отметил, что этот обмен прикосновениями был для них очень естественным делом.
3
Священник направился к дому, а Шанталь вернулась к столу.
— Он предложил вам выпить, если пожелаете.
— А он вернется?
— Он не сказал. — Голос у нее был усталый.
— Можно со льдом, — сказал Лорент, приближаясь к столу. — Он меня, честно говоря, удивил этим разговором. Мне показалось, он смотрит на церковь, что смерть матери напомнила ему о мертвецах там, внутри.
Теперь они говорили на английском, родном языке Лорента.
— Он хотел бы похоронить их, но бургомистр, тот самый, что призывал милицию хуту войти и убить их, запрещает, говорит, пусть все остается как есть, что церковь им лучший памятник. — Она протянула Лоренту бокал с виски. — Вы можете мне это объяснить?
— Он называет это памятником, — сказал Лорент. — Можно подумать, что мистер Дорогой Костюм теперь раскаивается: смотрите, люди, его мучает совесть. Но я считаю, он держит мертвецов в церкви потому, что тем самым как бы говорит с гордостью: «Глядите, это мы сделали!» Ты тогда тоже была в церкви?
— Нет, я была в Кигали, — ответила Шанталь. — Весь тот день я слушала новости по радио. Диск-жокей призывал хуту исполнить долг, выходить на улицы и убивать. Он, например, говорил: «Тутси сейчас в офисе авиакомпании „Бурунди“ на Рю де Лак Нашо. Идите и убейте их. Тутси в банке на авеню де Русумо». Словно у радио есть глаза. Я слышала, как диск-жокей говорил, что милиция нужна в таких-то и таких-то общинах за городом, и назвал эту, где жили мои родители.
— Ты, должно быть, испугалась за них.
— Конечно, но я не успела приехать вовремя.
— А священник? Он где был тогда?
— Здесь, — сказала Шанталь, наливая себе виски в бокал со льдом. — Будь вы тогда не в Уганде, а тут, то были бы мертвы или покалечены. А отец Данн был здесь. Правда, утром того дня он ездил в Кигали, в госпиталь — навестить нашего старого священника, отца Тореки, который умер через две недели после этого. Отец Тореки служил здесь сорок лет, половину своей жизни. В тот день они тоже слушали радио, которое призывало отряды хуту нападать на общины. Отец Тореки велел отцу Данну возвращаться домой и собрать всех в церкви, потому что церковь ведь всегда считалась убежищем. Вот в церкви и собралось шестьдесят или семьдесят перепуганных людей. Отец Данн как раз был в алтаре, шла самая торжественная часть мессы — освящение Даров, схождение Святого Духа. И в этот самый миг они ворвались в церковь с воплями «Убивай тараканов!», инъензи, и начали убивать всех подряд, даже малышей, пока не перебили всех до одного. Спастись не удалось никому. Кое-кого из женщин эти мясники вытащили во двор и изнасиловали, а потом все равно убили. Вы способны представить это? Отец Данн с алтаря смотрел, как убивают его прихожан!
— И он не попытался остановить их? — спросил Лорент.
— А как бы он смог их остановить? В Мокото священники ушли из монастыря, а тысячу их прихожан убили!
Лорент задумался, машинально подставив Шанталь бокал, и она налила ему еще порцию виски. Лорент все время считал, что Шанталь была искалечена здесь, в этой церкви, и сказал об этом вслух.
— Нет, это случилось по пути сюда, — ответила Шанталь. — Я до смерти испугалась за родителей и сестренку. Они жили не в самой деревне, а на ферме, выше, на холмах, где мой отец разводил коров. — Шанталь покачала головой и проговорила ровным голосом: — Их так никто и не видел и не мог сказать, где их тела. Возможно, их просто бросили в выгребную яму или зарыли у обочины. Мне кажется, что сестра, может быть, лежит в церкви. Я осмотрела все черепа, но Фелиситас это или мумия египетского фараона…
— Значит, ты поехала сюда… — напомнил ей Лорент.
— Один мой приятель довез меня, он дружил с хуту. Сказал, что проблем не будет, что замолвит за меня слово. На дороге нас задержал патруль и велел предъявить документы. Всем тутси приказали выйти из машин. Мой приятель не смог меня защитить. Меня отвели в лес, куда уже согнали остальных, многие были с детьми… — Шанталь замолчала, потом откашлялась. — Хуту, большинство из них еще недавно были обычными парнями из Кигали, но теперь они стали интерагамве, почувствовали себя сильными, и все, как один, были пьяные и не соображали, что делают… Они приблизились к нам с мачете и дубинками, утыканными гвоздями. Нам до последней минуты не верилось, что они станут убивать нас здесь, в лесу, рядом с шоссе. Люди начали умолять о пощаде, матери пытались закрыть собой детей. Хуту тоже кричали, смеялись, а потом в возбуждении накинулись на нас и принялись кромсать нас мачете, словно мы были гроздьями бананов. Я заслонилась рукой от удара… — Шанталь снова замолчала, отпила из бокала и на секунду зажмурилась. — Тот тип схватил меня за руку и рубанул по ней. Моя рука осталась у него… Я увидела близко его лицо… — Она снова замолчала. — Потом я упала, а сверху на меня падали убитые и раненые. Была ночь, они в горячке не удостоверились, все ли мы мертвы. Я долго лежала не двигаясь.
