Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)
— Да как сказать... Знаю, что одна подруга была, с детства еще, Когтева Любовь. А больше не знаю.
— Из мужчин знакомые были?
— По-моему, только те, которые к Анне Ивановне приходили. О других она мне не говорила.
— А может, у нее были планы на замужество?
— Никого у нее не было, уж это Анна Ивановна постаралась. Купила ее добром, чтобы сиделка была на старости лет.
— Кто чаще всего приходил в дом вашей сестры?
— Да эти, из кружка. Их человек шесть: Пашка Михнюк, остальные девицы — Соня, Катя, Нина Буторина, Ирка —всех их не помню.
— А что из себя представляет этот, Михнюк?
— Теленок, ко всем ластится, всех обцеловывает. Так, непонятно, мужик — не мужик...
Дело № 23385.
С уверенностью ревизоров Усков и Веник обходили цветочные ряды колхозного рынка. Приценивались, походя обсуждали конъюнктуру. Подошли к прилавкам с посадочным материалом: семена, луковицы, рассада.
— Смотри-ка, сколько их здесь, Веник, — завистливо отметил Усков. — Это же какой резерв! Вот барыги, вот барыги? Плохо работаем, Веник, плохо.
Лицо Ускова неожиданно посуровело. Узнав одного из своих клиентов, он рванулся к прилавку.
— Торгуем, хозяин? — спросил вкрадчиво. — И почем сортосмесь?
— Это, —объяснил продавец рассеянно, показывая на кучку луковиц, — 25 копеек, это — 15.
— Кучка?
— Штука, ты что! — возмутился хозяин и... узнал Ускова. г— Ах, это вы, здравствуйте, — сказал смущенно.
— Здравия желаем. А как же насчет соглашения? Что ж, так и будем наживаться на благодатной государственной почве, в смысле земле?
— Да вы долго не приезжали, вот я и решил...
— Будем регистрировать, — произнес Усков решительно и угрожающе.
— Не надо регистрировать. Я вот допродам и больше не буду.
— В последний раз, хозяин. У меня ведь терпение не железное, я могу сорваться. Пошли, Вениамин Агафонович.
А следом за Усковым и Веником вдоль цветочных рядов продвигался странный человек в белой кепке. Подошел к прилавку с посадочным материалом.
— Почем лук? — поинтересовался.
— Это луковицы тюльпана, — обиженно ответил продавец.
— Тогда почем луковицы? — поправился человек в белой кепке.
— Это, — показал продавец на кучку, — 25. копеек, это—15.
— Фью, — присвистнул человек, — дороговато... А. почему такая разительная разница?
— Это луковицы первого разбора, это — второго.
— Ага, теперь ясно, так бы сразу и сказал. Тогда одну. — первого и одну — второго.
Рассчитавшись, странный человек в белой кепке ловко про-жонглировал купленными луковицами и спрятал их в карман.
В торговом зале цветочного магазина «Природа» тот же человек подозрительно внимательно знакомился с цветочной продукцией. Ходил вдоль прилавка, рассматривал ценники, что-то соображал, подсчитывал про себя. Подошел к прилавку с цветочным посадочным материалом: семена, луковицы. Покопался в луковицах, взял одну, вторую, пощупал, помял.
— Что за цветок? — спросил у продавщицы.
— Тюльпан, — капризно и неохотно ответила девушка.
— И сколько стоит?
— Гражданин, там же цена есть, смотреть надо.
— Ага, ясно. Заверните три штуки.
— Три? — продавщица хотела покрутить пальцем у виска, по не решилась.
— Три, три, — охотно подтвердил странный человек в белой кепке, — на балконе посажу.
Синие «Жигули» затормозили у калитки сельского подворья. Человек в белой кепке окликнул хозяина.
— Тюльпаны есть?
Хозяин смотрел непонимающе и подозрительно.
— Ну, тюльпаны, луковицы, — уточнил человек.
— Я все сдаю заготовителям, — с достоинством ответил хозяин.
— А я и есть заготовитель. Райпотребсоюза.
— Только что сдал, — в смятении объяснил хозяин.
— Жаль, жаль... А почем сдали?
— По десять копеек.
— Сортосмесь?
— Ее.
— Ага, ясно. Не покажете, что за смесь? Что-то осталось, наверное? Я, может, и больше бы дал.
Пошли к сараю. Хозяин показал кой-какие остатки.
— Н-нда, не густо, — сказал человек с сожалением. — Штучки три на пробу возьму? Держите, — он отсчитал 45 копеек и двинулся к машине.
Хозяин, в расстройстве от упущенной выгоды, проводил его долгим взглядом.
Дело № 23561.
Допрос Сапогова — фактического мужа Веры Ведниковой — ничего нового не прибавил, хотя Сапогов и был самым первым человеком, оказавшимся на месте происшествия.
Он рассказал, что 11 июля по поручению жены пошел навестить Лелю. Подходя к дому, обратил внимание на то, что форточки в ее квартире распахнуты, тогда как перед уходом из дому она всегда их закрывает. У двери подъезда позвонил, но Леля не открыла. Тогда имевшимся ключом он открыл дверь, поднялся на второй этаж к квартире Лели, позвонил еще раз, но тоже безуспешно. Долго возился с ключами, пытаясь открыть дверь, но оказалось, что она закрыта только на защелку.
То, что обнаружил Сапогов в квартире, Петрушину было известно и без того. Когда увидел Лелю мертвой, пояснил Сапогов, ему стало дурно, и он выскочил из квартиры. Дома все рассказал жене, и та позвонила в милицию.
Сапогов подтвердил осторожность Лели Ведниковой, ее боязнь посторонних людей, которая усилилась и стала особенно заметной в последнее время. В общем все шло к тому, что убийство совершено одним из тех, кто имел доступ в дом потерпевшей и пользовался ее доверием.
«Одним из тех» был и сам Сапогов. Человек как человек — кряжистый, упитанный, с крепкими задубелыми руками, привыкшими иметь дело с вещами явно тяжелее шариковой ручки. Работал водителем автобуса, не судим. Среднего роста, среднего возраста, во всем «по серединке», без отклонений и особых признаков. Лицо типичное, плохо запоминающееся. В толпе незаметен, «как все».
И все же Петрушин присматривался к Сапогову, выискивал в его облике что-то такое, что могло бы выделить его из толпы, нарушить впечатление усредненности. Хотя Петрушин был следователем со стажем и повидал немало, но он сохранил в себе наивную убежденность в том, что человек, посягнувший на жизнь себе подобного, должен обязательно чем-то выделяться, нести в себе что-то аномальное, в том числе и во внешних проявлениях. У преступников, разоблаченных им, он всегда находил это «что-то»— во взгляде, блеске или пасмурности глаз, в тембре голоса или интонации, в движении рук и пальцев. Но когда перед ним представали люди, еще не клейменные знаком преступника, вся его физиономистика летела к черту, засечь «особые признаки» не удавалось. И никогда не было, чтобы внутренний голос при первой же встрече безошибочно указал: «Это он». Не раз Петрушин сокрушался, что прозевал в нужное время столь очевидные теперь приметы, но, приобретая, казалось бы, опыт, он всякий раз обнаруживал полную неопытность в делах, подвластных шестому чувству.
Сапогов сидел спокойно, перед представителем власти не угодничал.
— Чем вы занимались в день происшествия? — как бы между прочим осведомился Петрушин, используя банальную безобидную хитрость.
—Это когда?—после некоторого замешательства переспросил Сапогов.
— Пятого июля.
— На работе был, — не задумываясь, ответил Сапогов.
— Это была суббота. Вы по субботам работаете?
— Если суббота, то нет, у меня пятидневка.
— И чем вы занимались?
— Это надо вспомнить. Сейчас... — Сапогов наморщил лоб.— Я ездил в пивбар у Тишинского рынка.
— Ну и как?
— Попил.
— С креветками?
— С креветками. Там всегда креветки дают.
— Это когда было?
— С утра ездил, часов в одиннадцать.
— А потом?
— А потом дома был.
— Весь день?
— Весь день.
Это вопросы уже к подозреваемому, а не к свидетелю. Если подозрения не имеют под собой достаточно твердой почвы, задавать их всегда рискованно. В любой момент можно ожидать вполне законного контрвопроса: «А на каком, собственно, основании?..» И тогда останется либо извиниться, либо парировать чем-нибудь жалким, типа «вопросы задаю я» — кому что подходит.
Вообще Петрушин попал в щекотливое положение. Знакомых этого дома может быть много — как их просеять с наименьшими издержками? Подозрения, даже в самой мягкой, косвенной форме, ни у кого энтузиазма не вызывают. Хорошо вот, что Сапогов правильно понял трудности следователя и не стал «качать права». А где гарантия в том, что и другие отнесутся с пониманием и добровольно укротят свое благородное негодование ради столь же благородной цели торжества справедливости?
В папке с делом документов все прибавлялось.
«Сообщаем, что, по данным маркировочной ленты, модель сорочки № 508 изготовлена 4.07.1977 г. и за период с 5.07.77 г. по 8.07.77 г. была отправлена в магазины «ЦУМ», «Руслан» и в Новокаширское отделение Каширского торга. И. о. директора фабрики «Москва» Прошлецов».
«Справка. Интересующие вас сорочки модели № 508 были в продаже 5 июля 1977 г. Зав. секцией «Сорочки» магазина «Руслан» Крупина».
