Сергей Зверев - Жулик: грабеж средь бела дня
– Слушай, Лида… Давай где-нибудь посидим, – предложил Голенков, лихорадочно прикидывая: хватит ли у этой шалавы ума связать воедино империалы и окровавленные брюки?
– А проставишься?
– Не вопрос! – натужно улыбнулся Эдик и, собрав рассыпанные червонцы, спрятал их во внутренний карман куртки.
– Тут неподалеку довольно приличная бухаловка есть. Рули, а я буду показывать, – предложила Ермошина и, выставив свой беременный живот, зашелестела сигаретной пачкой.
Бывший сыскарь знал, какую «бухаловку» имеет в виду несовершеннолетняя проститутка. В нескольких километрах от поселка находился мотель «Ракушка» с небольшим ресторанчиком на первом этаже. Заведение это было не слишком убогим, чтобы называться гадюшником, но и не слишком популярным – во всяком случае, в правоохранительной среде…
* * *Душа всегда требует праздника. А уж нежданная встреча давних друзей-подельников предполагает особый размах. Как ни протестовал Жулик, но заметно захмелевшая Пиляева требовала продолжения банкета и потому уговорила его посидеть в «Ракушке» хотя бы до вечера.
– Спиртное вредно для здоровья, – напомнил Леха. – От него нарушается координация движений и портится цвет лица.
– Нет, спиртное для здоровья полезно, – убежденно опровергла воровка. – Даже полезней, чем анаша. А вредно знаешь что? В ШИЗО сидеть. Да ладно тебе, Леха, не грусти! Столько не виделись… Гужеваться надо кучеряво!
– Нагуляемся еще, – вздохнул Жулик. – Ох, чувствую, нагуляемся!..
Щелкнув сухими прокуренными пальцами, Пиля подозвала официантку.
– Нам еще полкило водки…
Сазонов доброжелательно взглянул в декольте подошедшей девушки и оценил игривую улыбку в ответ.
– Понравилась? – уточнила активная лесбиянка и, оценивающе прищурившись вслед удалявшейся барышне, прокомментировала: – Знаешь, эта не в моем вкусе. Слишком уж маленькая и хрупкая…
– Когда хрупкая женщина попадает в крепкие руки, она меньше ломается, – с многозначительностью парировал Жулик, разливая спиртное по рюмочкам.
– Боюсь, что та мокрощелка, которая на тебя заяву накатала, кого хошь поломает! – вновь напомнила Рита. – Кстати, она тете Шуре какую-то твою фотку показала. Которую якобы ты ей подарил. И вроде бы эта фотка даже твоей рукой подписана.
– Фотография, скорее всего, из ментуры. Интересно было бы знать, кто сочинил и начертал на ней мой автограф? – вздохнул Леха. – Больно уж нагло эта барышня действует. Явно не от себя. Все это очень напоминает стиль Голенкова.
– Все время забываю спросить – а как тебе удалось его посадить?
Жулик лишь хмыкнул:
– Тоже мне, высшая математика! Для любого мусора главное – предъявы, они же улики. Сила улик – в их весомости, а не в количестве. Так вот, незадолго до…
Сазонов не успел договорить – неожиданно его взгляд упал на входную дверь.
В полутемный ресторанный зал неспешно входили те, о ком Леха только что вспоминал, – мусор и улика. Леха сразу узнал бывшего опера-беспредельщика: коротко стриженная голова в мелких шрамах, тонкие синие губы, глубоко посаженные глаза, окруженные сетью мелких морщинок… А вот его спутница – миловидная брюнетка лет шестнадцати, с выпуклым беременным животом – показалась Сазонову незнакомой.
Рита перехватила взгляд собеседника, и лицо ее вытянулось в овал.
– Во, бля… Как по заказу! – пробормотала она и пристально осмотрела брюнетку. – Обожди, обожди… А эту сикуху я, кажется, знаю…
Усевшись за ближний к выходу столик, Голенков и сикуха несколько минут о чем-то шушукались. До слуха Сазонова донеслось лишь несколько реплик.
– …я безалкогольное пиво… За рулем все-таки, – напомнил бывший мент.
– …безалкогольное пиво – первый шаг к искусственному херу, – развязно перебила беременная нимфетка. – Слышь, папик, возьми мне грамм двести какого-нибудь «сухаря». Тут у нас, значит, разминка, как ты обещал. А потом прямо к тебе на работу, конкретно бухать. Договорились?
– …не могу, Лида. Давай в другой раз, – твердо отказал Голенков.
Сазонов нехорошо прищурился.
– Вернулся, значит, – прошептал он, цепко всматриваясь в знакомый профиль. – Выплыл, упырь…
– Таким, как он, бля, место или в гробу, или в зоопарке, – ненавидяще выдохнула Рита, и рука ее инстинктивно потянулась к потайному карману, где всегда лежала опасная бритва. – Слышь, Леха! А давай через черный ход! Подкараулим, и… А с беременной сикилявкой я по-своему разберусь. Трахну ее в натуре!
– Чем же ты ее трахнешь? – не понял Жулик.
– Да хотя бы ножкой от стула. Пусть замрет, гадина, перед лицом беспредела! – театрально объявила блатнючка.
– А ребенок ее неродившийся в чем виноват? Сиди тихо. Здесь темно, и, думаю, они нас не заметит, – с приказными интонациями процедил Сазонов. – Да и сам гражданин бывший начальник чего-то менжуется… Вон, движения какие нервные! И с чего это вдруг?
Нежданные посетители просидели в «Ракушке» минут пятнадцать. Выпроводив спутницу на улицу, Эдуард Иванович напоследок боднул строгим взглядом полутемный зал и на мгновение задержался на столике, где сидели Пиля и Жулик. В какой-то момент глаза беглого зэка и бывшего опера встретились, и Лехе даже показалось, что Голенков его узнал…
Однако все вроде бы обошлось. Покручивая на пальце автомобильные ключи, бывший мент вышел наружу. Спустя минуту со стороны улицы донесся шум отъезжающей машины.
В мгновение ока Жулик выскочил из зала и, спрятавшись за половинкой раскрытой двери, осторожно выглянул на дорогу. В сторону города неторопливо отъезжал «Опель»-пикап грязно-белого цвета. Сфокусировав зрение, Леха сумел рассмотреть номер автомобиля.
Естественно, ни о каком продолжении банкета в «Ракушке» не могло быть и речи. Расплатившись, друзья заторопились на выход. К счастью, Сазонов быстро тормознул частника – потрепанный зеленый «Москвич» с дедком-ветераном за рулем.
– В город, – распорядился Леха, усаживаясь назад.
Ехали молча. Жулик, по своему обыкновению, был совершенно невозмутим. Зато Пиляева, угрюмо смолившая «беломорину», заметно нервничала.
– Это называется – нарвались… – тихонько прошептала она, когда «Москвич» подъезжал к городу.
– Ты об этом мусориле? Еще неизвестно, кто на кого нарвался. Хотя, может быть, так оно и к лучшему.
– Почему к лучшему? – не поняла Рита.
Вдоль дороги замелькали аккуратные домики частного сектора, утопающие в густой зелени садов. Дедок-водитель законопослушно сбавил скорость – машина въезжала в городскую черту.
– Это я насчет барышни, якобы от меня беременной, – негромко напомнил Сазонов. – Я ведь тебе уже говорил, что почерк знакомый. Четыре с половиной года назад этот поганый мент уже пытался закрыть меня якобы по «мохнатке». За вьетнамский гадюшник «Сайгон». М-да… Ничему его жизнь не научила. Все та же технология: шантаж по сто тридцать первой, часть «два» пункт «д»… Зато Генпрокуратура в моем лице наконец-то установила личность потерпевшей, – неожиданно завершил он.
«Москвич» неторопливо подъезжал к перекрестку. Впереди, у самого светофора, маячил грязно-белый «Опель» – тот самый.
– Давайте во-он за тем пикапом, – достав из кармана портмоне, Леха протянул водителю несколько купюр. – Быстрее, быстрее, не отставайте.
– Вы что – бандиты?! – Старичок-водитель испуганно таращился на типично уголовную физиономию Пили.
– Бандиты – в белом «Опеле», – холодно разъяснил Жулик и небрежно помахал перед носом водителя сафьяновым удостоверением. – А ваш гражданский долг, уважаемый, – помочь нам в предотвращении очередного преступления. Органы правопорядка всегда были сильны поддержкой честных граждан… Или я не прав?!
* * *Так жизненные пути профессионального афериста и мента-интригана в очередной раз пересеклись под кривым углом. И их старые счеты стали далеко не единственной точкой этого пересечения…
Глава 9
Две пары глаз неотрывно следили за ломкими татуированными пальцами, неуловимо быстро тасовавшими карточную колоду. Карты мелькали с калейдоскопической скоростью, и отследить все движения сдающего было невозможно.
Свет низкого абажура тревожным пятном ложился на ломберный столик. На истертом сукне громоздились кучки мятых кредиток. Над абажуром слоисто клубился сигаретный дым, нехотя выползая в распахнутую форточку.
Игроков было трое: молодой красавчик с бледным лицом и зализанными назад гладкими черными волосами, мордатый крепыш с тяжелой боксерской челюстью и высокий седой старик интеллигентной наружности, в золотых очках, оливковом костюме и табачном, в тон ему, галстуке. Если бы не зоновские татуировки-«гайки», густо испещрявшие его пальцы, этого человека вполне можно было бы принять за дирижера симфонического оркестра или университетского профессора.
– Гена, срежь, – старик учтиво протянул карты бледному красавчику.
