Кирилл Казанцев - Таежный рубикон
Чем только не пытался заниматься, обнаружив, что поезд, везущий к цели – вытащить семью из нищеты, – начал резко тормозить! Хватался за все, что попадалось под руку. И теперь уже не больно-то жеманничал. Брался за дела, все более рисковые, пахнущие определенной статьей Уголовного кодекса, оправдываясь перед самим собою тем, что все вокруг, чуть ли не поголовно, делают то же самое. За тех же реликтовых черепах амид, занесенных в Красную книгу, которых сдавал желтопузым, вполне можно было загреметь в места отдаленные.
Метался, как шкурка на причинном месте, но долгожданная удача, из раза в раз, в последний момент умудрялась выскользнуть из рук. Обязательно какое-нибудь очередное непреодолимое обстоятельство отбрасывало его назад. Практически – к отправной точке. Со временем его бесплодные потуги стали напоминать какой-то жалкий бег по кругу. Когда в полной запаре начинаешь терять ориентиры, забывать, где, в конце концов, находится старт, а где – заветный финиш. И только дурацкая гордыня не позволяет тебе остановиться и как следует пораскинуть перегретыми мозгами.
Теперь он лежал, уставившись в закопченный потолок зимовья, и запоздало сожалел о том, что опрометчиво упустил, ввязавшись в эту бешеную гонку за выживание... Так и не смог найти общий язык с женой. Стать настоящим отцом, действительно близким человеком для дочери. Почти растерял друзей, не способных адаптироваться к новой жизни...
Лежал и, холодея от этой мысли, благодарил провидение за то, что оно помогает ему наконец прозреть, пусть даже и таким непомерно жестоким образом. Ведь в этом у него тоже был свой резон. Ну как же иначе достучаться до непроходимого тупицы?!
Алина
Станислав уже трижды пытался дозвониться до нее по сотовому. И трижды она отключалась, увидев на дисплее его номер. «Совсем спятил! – зло восклицала Алина. – Понять не можешь, что говорить с тобой не буду?.. Странно... Никогда раньше таким дураком не был».
Самвел действительно помог ей, как и обещал. Уже на следующий день после их встречи и налоговики, и прочая чиновничья свора как-то моментально ослабили хватку, отступились от нее. Все проверки в конечном итоге свелись к чисто формальным предупреждениям и мелким штрафам. И совсем скоро развернутая против нее кампания сошла на нет. Это обстоятельство как сладкий елей пролилось на душу Алины, и она, почти без «нравственных» мучений, нотариально переоформила право собственности на четыре принадлежащих ей косметических салона на местного ставленника Гургена Сарии. Безусловно, было очень жалко терять заработанное тяжким трудом, но у нее оставалось еще два салона и вполне приличные деньги на счетах – и в России, и в Прибалтике – в филиалах крупнейших европейских банков. Но самое главное заключалось в том, что она приобрела в лице Самвелчика серьезного покровителя. По крайней мере, на время, пока сумеет опять надежно стать на ноги.
* * *Алина собралась попить кофейку, когда зазвонил телефон. Раздавшийся в трубке голос Самвела был, как всегда, наполнен неистребимым жизнелюбием:
– Ай, здравствуй, дорогая! Как у тебя дела?
– Здравствуй, Самвел. Все нормально.
– Я же им всем сказал – Алиночка честно ведет бизнес. Все по закону делает, да!..
– И они сразу с тобой согласились, – в голос рассмеялась Алина и, умело потрафив, прибавила: – С тобой же, Самвелчик, невозможно не согласиться!
– Это да, девочка! Это так! – довольно прохрюкал Арутюнян. – Меня все знают. Все порядочные люди со мной дружат. Никто в помощи не откажет. Никто!
– Я все сделала, как ты сказал. С нотариусом мы все решили.
– Знаю, Алиночка, знаю. Это хорошо... А с твоим блядуном Игорьком как?
– Уволила, Самвел. Всю охрану поменяла задним числом.
– Молодец! Нечего тебе с этими мерзавцами путаться, такой хорошей чистой девочке. Надо головой думать, да?
– Конечно, Самвелчик. Ты, конечно, прав...
– Хорошо... Я что звоню, дорогая... Тут мне один человек сказал, что у Станислава твоего большая беда будет... На той неделе. Арестуют его, наверно. Так вот... К тебе Бортко зайдет, ты его знаешь, зампрокурора... Надо помочь ему...
– ...Я не смогу, Самвел! – побелев лицом, сорвалась на крик Алина. – Зачем, Самвелчик?! Я же все сделала!
– Не кричи... Надо помочь, я сказал. Просто поможешь, и все.
– Самвел, ну пожалуйста! Ну, я тебя очень прошу! Ну не надо!
– Слушай, что такое? Что за капризы? Я сказал поможешь – значит, поможешь. Поняла?
– Ну, Самвелчик...
– Все, замолчи... Сказала «а» – говори «б». Так у вас говорят?
– Я...
– Все... Завтра придет. Сам придет... Поняла?..
В трубке раздались короткие гудки, но Алина еще долго не выпускала ее из рук. Потом наконец опомнилась и осторожно, как что-то очень хрупкое и дорогое, опустила на аппарат. Хотелось разреветься, но она огромным усилием собрала волю в кулак. Прошла на ватных ногах по кабинету, включила электрочайник, поставив на барный столик чашку, не глядя, бухнула в нее несколько полных ложек растворимого кофе и обессиленно опустилась в кресло.
Она сидела и, зачем-то тупо гоняя ложкой сухую кофейную горку по чашке, повторяла одну и ту же бессмысленную незаконченную фразу: «Сказала «а»... Сказала «а»...»
Савченко
Ехал не спеша, старательно объезжая все выбоины на почти укатанной, ведущей к Уссуре грунтовке. Впервые за много лет самостоятельно сел за руль своего серебристого ухоженного «Лексуса» и, как оказалось (на удивление!), за все эти годы нисколько не разучился водить машину. А правду ведь говорят, что приобретенное один раз мастерство уже никогда невозможно растерять. Только попробуй взяться за дело – и голова, и руки тут же вспомнят все необходимое. Сразу же вспомнят, и без особого усилия с твоей стороны.
Развернулся почти на берегу. Вышел на воздух и, не обращая внимания на то, что короткие полусапожки сразу забило студеной снежной кашей, вышел на лед. Как ни старался, так и не смог вспомнить, когда же в последний раз вот так выезжал на реку – один, без шумной неугомонной компании. Стоял и глядел по сторонам. То вдоль по спящей реке, укрытой белым покрывалом, исчерченным вкривь и вкось человеческими и звериными следами, то на отдаленный противоположный берег – весь в косматых метелках вейника и редких куртинках краснотала.
Где-то совсем рядом звонко стрекотали нахальные сороки, а поодаль пару раз недовольно кококнул потревоженный кем-то фазан. И Станислав зажмурился, не столько от ослепительного солнечного света, сколько от невыразимого удовольствия – вот где только и отойдешь, отдохнешь душою!
* * *Да, жизнь закончилась... Это он прекрасно понимает... Нет, неправильно. Не сама жизнь, а только какая-то ее устоявшаяся, привычная часть. А сама она еще будет продолжаться какое-то отпущенное сверху время. Будет, конечно, но теперь уже совершенно в другом качестве, в другом измерении. И это нормально. Это нисколько не пугает. Пусть...
Да. Его банально слили. И нет здесь для него ничего нового, ничего из ряда вон выходящего. И сам не раз за службу легко проделывал это с другими. Увольнял неугодных, а порой и вообще подводил под статью. Так положено. Такие правила игры. Обычные вещи... И никто от этого не застрахован. Никто!
Что он сейчас чувствует? Сейчас, когда окончательно убедился в том, что уже ничего невозможно изменить, вернуть обратно? Когда резко поубавилось друзей, когда даже жалкие лейтенантишки при встрече отводят в сторону взгляд, а не ловят, как прежде, на лету каждое его начальственное слово? Да ничего! Ничего, кроме накопившейся усталости и желания, чтобы вся эта дерьмовая комедия с обуревшей прокуратурой поскорее закончилась. Чтобы поскорей освободиться от своих ставших вдруг неимоверно тяжелыми погон, а вместе с ними и со всей этой дешевой профанацией, гордо именуемой государственной службой! И пусть они там сами дальше мельтешат и лезут из кожи вон, угождая и лебезя. С него хватит! Все! Каюк!.. И даже если дойдет до суда – ну и хрен с ним! Хватит. Оттоптался...
Осталось только одно, одно единственно важное дело – надо непременно помочь Алинушке. Помочь ей выпутаться из поганой ситуации... И он обязательно ей поможет. Каких бы усилий это ни потребовало! Чем бы это ему это ни грозило!..
«Странно, но почему-то никак не могу дозвониться, – озабоченно хмурился Савченко. – Только бы с ней чего не случилось. Только б ее, собаки, не зацепили паровозом!»
Дорофеев
Игорь отошел подальше от стола. От запаха пищи его тошнило. Да еще этот забойный димедрол, которым его вторые сутки пичкал «карманный» доктор Демин. Самочувствие Дорофеева по-прежнему было исключительно мерзопакостным. Удар по темечку оказался вполне качественным – без сотрясения мозга не обошлось. Хорошо еще в легкой форме. Сутки пришлось пролежать пластом. И все эти сутки его постоянно полоскало и трясло. По понятию, вообще бы надо с неделю как минимум седалища от койки не отрывать, но где ее взять, эту неделю, когда время уже орет в полный голос: «Спеши, придурок, пока еще не поздно всю эту бодягу разрулить!»
