Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
Навстречу мчался тугой прохладный ветер, напоенный свежестью, настоянный на неуловимых запахах влажной степи. Он подсушивал сложенное в копны сено и коричневато-серые шалашики убранной конопли.
В орешнике вовсю гомонили суетливые воробьи, доносилась перекличка удодов.
Вадим и Жунид ехали молча. Жунид выспался накануне и сейчас, бодрый, подтянутый, лихо сидел в седле, рассеянно разглядывая пейзаж. Дараев сосредоточенно смотрел под ноги лошади, озабоченный мыслью, как бы поменьше забрызгаться, минуя очередную лужу.
Шукаев смотрел вокруг, но едва ли восхищался природой. Нельзя сказать, чтобы он был к ней равнодушен. Такое редко случается с человеком, который родился и вырос у подножия хребта в краю солнца и гор. Просто он умел отрешиться от всего, что в данный момент, не будучи связанным с его непосредственным занятием, не представляло для него интереса. И мысли его были так далеко от наполненной птичьим перезвоном рощи, которую они сейчас проезжали, как если бы она находилась за десятки километров отсюда.
Наконец на опушке леса показалась крытая соломой длинная конюшня. Вокруг — вытоптанная лошадиными копытами поляна — обширный выгон, окруженный плетневой изгородью, прикрепленной к кольям. В нескольких шагах от конюшни — коновязь, а за ней, на крутом берегу реки, под высокими березами, белел домик табунщиков.
Жуниду даже показалось, что он уже видел все это однажды — так точно Шахим Денгизов набросал ему расположение конефермы.
Услышав топот лошадей, навстречу им вышли два коневода:
— Салам алейкум! — поздоровался Жунид.
— Здравствуйте! — подъехав, приветливо кивнул Дараев.
— Алейкум салам, зянатхан![17] — ответил за обоих бригадир Аюб Туаршев, крепкий и высокий адыгеец средних лет, с тонкими иссиня-черными усиками над верхней губой. Они придавали ему молодцевато-напыщенный вид, явно не вязавшийся с добрыми, серьезными глазами и рабочей одеждой. На нем была защитная гимнастерка, такие же брюки и резиновые сапоги. Приняв от Жунида недоуздок, Аюб отвел каурого к коновязи. Дараеву помог спешиться второй табунщик.
— Откуда вы и с хорошими ли вестями? — спросил Аюб, оглядывая приезжих. И Жунид, и Вадим были в гражданской одежде.
— Во всяком случае не из тех, кто недавно побывал на вашей ферме и оставил о себе недобрую память, — сказал Жунид, отыскивая глазами пенек, на котором сидел перед своей гибелью Трам Лоов.
Туаршев проследил за направлением его взгляда.
— Тогда просим позавтракать с нами, — поклонился он и показал на домишко, из глиняной, похожей на бочонок, трубы которого валил густой дым.
— Нас зовут разделить трапезу, — вполголоса перевел Жунид Дараеву, — отказываться нельзя — обидим.
— Суп из диких уток есть, — улыбаясь продолжал уже по-русски Аюб. — И кумыс есть…
— Да будет всегда обильной ваша еда, — по обычаю ответил Жунид. — С великим удовольствием выпьем знаменитого чохракского кумыса.
— С той ночи тревожно стало здесь, — сказал Аюб, снова переходя на родной язык, когда они направились к домику. — Спасибо краевому начальнику Денгизову. По его приказу выдали нам нарезные стволы.
— И пушки не спасут, если охрана будет дремать, — заметил Жунид.
— Теперь дежурят по двое. Вошли в домик.
Посредине комнаты стоял стол из струганых досок. В углу, в очаге, потрескивали сухие сучья. Над огнем висел на чугунной цепи, прикрепленной к балке, большой котел с супом. Возле противоположной стены — простой крашеный шкаф для продуктов и три железные койки с соломенными матрацами, покрытыми грубошерстными одеялами. На спинке каждой кровати висели на ремнях винтовка и патронташ. Стены — в гвоздях, на которых была развешена разная амуниция коневодов — седла, уздечки, арканы.
Два окна комнаты выходили на юг, к реке.
— А почему вы вдвоем, где третий табунщик? — спросил Жунид бригадира, окинув взглядом кровать.
— Третий — Аскер Чич. Вчера его перевели в строительную бригаду, — ответил Аюб. — На его место молодой придет. Комсомолец… Садитесь, дорогие гости, за стол.
— Не спрашивает, кто мы такие, — шепнул Дараев Жуниду.
И, как бы отзываясь на его реплику, Аюб сказал:
— Я понимаю, наши гости — из города. Угрозыск — да?
— Просим извинения, что не представились сразу, — спохватился Жунид, доставая удостоверение. — Мы здесь по специальному заданию. Будем расследовать обстоятельства грабежа и убийства. Кстати, расскажите все, что вам известно.
Пока он справлялся с большой глиняной кружкой кумыса, бригадир обдумывал ответ.
— Мало я знаю, — сказал он наконец. — Ферму принял на второй день после похорон Трама…
Аюб свернул толстую самокрутку и степенно задымил, не торопясь продолжать. Жунид молча ждал.
— Напарник мой Кучук, — продолжал бригадир, кивнув в сторону второго табунщика, целиком, казалось, поглощенного утиной косточкой, — виделся с Талибом Бичоевым… это бахчевник. Сторож. Талиб говорил, что вроде слышал, будто в Черном лесу чужие всадники костер жгли утром.
— Далеко ли до бахчи, Кучук? — спросил Жунид.
— Не близко, — старательно вытирая пальцы о ноговицы, ответил тот.
Кучук был намного моложе бригадира, высокий, стройный. Держался он почтительно, стараясь не обращать на себя внимания.
— Талиб еще сказал, — добавил он, смущаясь, что ему приходится говорить в присутствии старших, — обрезы у них были. А сколько их и что там делают в лесу, он не знает…
— Можно ли верить Бичоеву? — обратился к бригадиру Дараев.
— Человек он честный, — отозвался тот убежденно, — я знаю его давно. Лет пятнадцать он батраком был у бая. В гражданскую в Красной Армии служил. Одно плохо…
— Что?
— Хвастать любит старик…
— Ну, это полбеды, — улыбнулся Шукаев. — Что ж, Вадим. Придется идти на бахчу. Кучук, проводишь нас?
— Не надо идти. Зачем идти. Талиб скоро здесь будет. Сам сказал — сегодня придет.
— Тем лучше. Тогда спасибо за хлеб-соль.
Жунид подошел к окну и, закурив, стал смотреть на воду. Река катилась внизу, моя глинистый, отполированный водою берег. По обеим сторонам русла видны были кое-где желтые залысины — следы недавнего паводка. Разбушевавшаяся во время ливня река отрывала целые куски берега и уносила прочь.
Жунид испытывал странное ощущение. Как будто время остановилось. И мысли текли медленно и лениво, как мутная, слоистая от взвешенного в ней песка и ила вода Чохрака. Ему знакомо было это состояние временной отрешенности от окружающего, когда, казалось, люди и вещи, находившиеся рядом с ним, отодвигались на неопределенное расстояние и жили сами по себе, вне связи с ним и с тем, что ему надлежит узнать и найти. Его мозг, его глаза, память продолжали работать, воспринимать, замечать, но все увиденное и услышанное, аккуратно укладываясь в его сознании, не затрагивало пока какого-то не известного ему самому механизма, который способен был разом избавить его от этого спокойно-созерцательного настроения и мгновенно собрать и обострить все его чувства и волю..
На опушке леса показался человек в брезентовом плаще с ношей на спине.
— Талиб, — сказал Кучу к.
— Тащит что-то, — заметил Дараев.
— Дыни. Старик любит угощать.
— Фосапши[18], люди! — сказал Бичоев, входя в дом.
— Мир да счастье вам! — поклонился бригадир.
— Первый раз сегодня за всю мою долгую жизнь сел за машину, — покосившись на незнакомцев, заговорил по-адыгейски Талиб. — Овощи на ней в Лабинск везли. И меня до моста довезли. Это вам… — он прислонил к стене мешок с дынями, — последние. На бахче одни гнилые остались…
— Спасибо, что не забываешь нас, — поблагодарил Туаршев. — Отведай свежего кумыса. Кучук, подай. А гостям — дыню.
Пришлось снова садиться за стол. Дыни распространяли вокруг такой аромат, что устоять было невозможно.
— Талиб, — обратился Шукаев к сторожу, когда тот покончил с кумысом и старательно вытирал рукавом плаща бороду и усы, — у нас к вам просьба. Расскажите все, что вам известно о всадниках в Черном лесу.
Старик достал кисет и, сворачивая цигарку, внимательно и неторопливо оглядел Жунида. Видимо, оставшись доволен осмотром, степенно заговорил, слегка пришепетывая и путая адыгейские слова с русскими.
— В ту среду это было…
Жунид слушал, сдерживая улыбку. Не нужно было даже предупреждения Аюба о том, что старик заработал в округе славу местного Мюнхаузена. Глядя на его хитроватое, добродушное лицо с глубоко запавшими умными глазами, над которыми густо нависли кустистые седые брови, на узловатые, еще сильные руки, которые ни минуты не могли находиться без движений и жестов, он сразу угадал в старике довольно распространенный на Кавказе тип сказителя, чья память буквально набита побасенками и сказками.
