Инна Тронина - Отторжение
— То есть? — Я не сразу поняла смысл сказанного.
— А чего здесь непонятного? Ты якобы находишь собаку дочери полковника Ронина, а потом становишься её подругой. Разумеется, завершать дело будет другой человек. Но твоя задача — подготовить акцию.
Я задрожала под халатом, поняв, что приказ переадресуется мне. Шеф считает, что жажда мести за мать позволит мне переступить через закон, через инстинкт самосохранения. Саша Николаев не видел тех ужасов, а я видела. И должна отомстить одному из убийц, хоть он практически неуязвим.
— Если же всё пойдёт хорошо, ты и сама сможешь сделать это…
— Что?! — в смятении спросила я.
— Ну, капнешь в бокал, в рюмку, тарелку… Куда будет удобно. И всё, порядок. Полковник покончит с собой. Застрелится, например. И комар носа не подточит. Лучше всего использовать именно это средство — чтобы пострадал один Ронин. Теперь главная задача — чтобы привести приговор в исполнение в октябрьские дни. Сашок, конечно, сказал бы целую речь, взывая к совести и милосердию. Но, повторяю, не ему так говорить! Сашок называет всё это бессудной расправой. А я отвечаю: «Что посеешь, то и пожнёшь». Не надо было расправляться с нами тогда. Понимаешь?
— Понимаю. И тоже не могу осуждать — сама грешна.
Я вспомнила тех четверых, которых лишила жизни. И оба раза именно Озирский помог мне скрыться, уцелеть.
— Нельзя требовать соблюдения законности там, где она и не ночевала, — продолжал шеф. — Я вот вчера узнал ещё одну жуткую историю. Девчонка день рождения справляла. Стала цветы в вазу ставить, на подоконнике, и ей снайпер прямо в лоб выстрелил. Окна выходили на улицу Красная Пресня. Ровно восемнадцать лет прожила студентка. И — прямо при гостях…
— Ровесница моя, — всхлипнула я, вытирая лицо рукавом халата. Носовой платок опять куда-то подевался.
— Вот именно! Верно мыслишь. Это не только её трагедия, но и твоя тоже. Так что усвой навсегда: существуют «они», и существуем «мы». Если каждый мститель начнёт искать именно того, кто виноват лично перед ним, мы ничего не добьёмся. Много воды утечёт, и всё быльём порастёт. Любой защитник Конституции обязан рассчитаться с любым карателем, где бы они ни встретились. Должен только представиться удобный случай. Мы давали такую клятву. Помнишь?
— Помню. — У меня пересохло в горле. — Но Саша тогда не клялся.
— А я не ему и напоминаю, — усмехнулся Озирский.
Я понимала, что не смогу пойти на такое задание. И в то же время буду последней сволочью, если отвечу Андрею отказом.
— Обещание беспрекословно повиноваться хранишь в сердце? — сквозь зубы спросил Андрей. — Или освежить?…
— Нет, я не забыла. — В тексте клятвы не было никаких оговорок и исключений.
— Вижу, ты не горишь желанием знакомиться с Гетой. — Озирский точно уловил мои мысли. — Но я не просил тебя заниматься оперативной работой. Сидела бы в секретаршах — и ладушки. Но ты разве что в ногах у меня не валялась. Было?
— Было. — Я изо всех сил старалась говорить ровно. — Но…
— Никаких «но» моим уставом не предусмотрено. И хватит чистоплюйствовать! Хочешь, расскажу, кто такой Ронин?
— Интересно, конечно, — промямлила я.
Андрей вдруг стремительно вышел из комнаты. Я не знала, что он сейчас притащит. Может быть, человеческую голову в пластиковом мешке. Но шеф всего лишь снял пальто и разулся. Потом пришёл с большой картофелиной в одной руке и ломтем хлеба с солью — в другой.
— Итак, я использовал разные каналы, — жуя, начал Озирский. — но все — одинаково надёжные. Мелкие отклонения общую картину не меняют. Как известно, на стороне Кремля в те дни железно стояло только МВД. Кадры для наиболее ответственной и грязной работы брались именно оттуда. Министерство безопасности явно противилось происходящему. А потом вообще отказалось выполнять преступные приказы. У всех на памяти случай с группой «Альфа». Водились за чекистами и более мелкие прегрешения. Армия тоже колебалась. Министр обороны долго занимал выжидательную позицию и определился лишь в последний момент. А режиму требовались жёсткие умелые исполнители, умеющие хранить тайны.
Озирский доел картошку и хлеб, вытер пальцы носовым платком. Двинув своим мощным кадыком, он продолжал.
— Служащие двух других силовых ведомств в решающий момент могли подвести. Я не сбрасываю со счетов использование других формирований, которым поручались провокации и даже убийства. Это боевые отряды коммерческих структур. Например, уголовники, переодетые в камуфляж, изображающие милицию и ОМОН. Ну, и всякие прочие вооружённые группы…
Андрей замолчал и внимательно взглянул мне в глаза. В принципе, всё это я знала — кроме разве что мелочей. Но понимала, что всё сказанное — только вступление, а главное впереди.
— Только сейчас я выяснил, что самое страшное осталось за кадром. Насилие, творимое в пресненских дворах и подъездах, так и не стало достоянием гласности. Что же касается свидетельских показаний, наших с тобой впечатлений… Чем мы докажем, что говорим правду? Как убедим следствие, что не придумываем, не приукрашиваем, не преувеличиваем? То есть, официально всего этого как бы не было.
Андрей запрокинул голову на спинку кресла. Теперь он говорил, словно читал написанное на потолке.
— Я ещё пятого октября, когда мы возвращались из Дома на Звенигородку, заподозрил, что вся вакханалия — не случайность. Не обычная оргия пьяных победителей, которым отдали если всю Москву, но один её район на разграбление. Всё происходило по дьявольскому плану, над которым поработал мощный, безжалостный мозг. Подумай — под покровом темноты, в подвалах, в подъездах, за заборами… Тут и свидетели не страшны. Всегда можно сказать, что они не разглядели, не поняли, не расслышали. Просто люди очень нервные. Днём танки стреляли, вот им вечером со страху и померещилось.
Шеф опять сделал паузу. Я молчала — не знала, что говорить. Тем более, до главного он пока не добрался.
— Я намывал эти сведения, как старатель — золотой песок. И, наконец, выяснил — дикими расправами непосредственно руководил некто Андронов. Полковник Андронов Антон Александрович. Вместе с прочими многозвёздными лицами он заседал в гостинице «Мир». Кстати, за все эти подвиги он был удостоен звания Героя Российской Федерации…
— Значит, ты нашёл его? Вычислил? — Я буквально задохнулась. — И что теперь будешь делать?…
— Погоди, дай договорить. Я проверил всех людей с таким именем и понял, что никто из них не мог быть тем полковником. То грудной младенец, то подросток, то пенсионер, то инженер. Короче, получалось, чтототАндронов в Москве не прописан. Я особенно не удивился. Тогда в Москву нагнали ОМОН и милицию из других регионов. Все подразделения были сводные — комплектовались с бору по сосенке. Я приготовился разыскивать Андронова в каком-нибудь другом городе. И вдруг, через друзей на Петровке, неожиданно выяснил его настоящую фамилию.
— Ронин? — догадалась я.
— Именно. Слог «рон» объединяется эти фамилии. А звать его действительно Антоном… Чёрт, даже спокойно говорить о нём не могу! — признался Озирский. — Он и разработал тот самый сценарий. Фишка была в том, чтобы привлечь к расправам с мирными людьми натуральных отморозков. Он лично договаривался с главарями банд о сотрудничестве. Всё увиденное покажется людям страшным сном, о котором лучше не рассказывать. Всё равно никто не поверит. Чудовищная реальность отторгается человеческим сознанием. При дневном свете ветер разорвёт все воспоминания в клочья. Они растают, как туман. Как грязные сугробы по весне. Ведь не может быть такого в Москве, не может! Чтобы свои убивали своих, да ещё так жестоко…
Андрей взял со стула вязанные Откины башмачки, стал внимательно их рассматривать. Я выстирала их вчера и потом долго сушила над плитой.
— С третьего октября Ронин и его подручные были свободны от ответственности перед людьми и совестью. А уж о законе и говорить нечего. Вышел высочайший указ, который разрешал всё. За сутки полковник и компания успели свыкнуться со своей неприкосновенностью, неуязвимостью, всесилием. В те дни на подавление выгнали всех — и внутренние войска, и ОМОН, и простых ментов, а также МУР и РУБОП. Так вот, как оказалось, полковник Ронин — мой бывший коллега. Он тоже боролся с организованной преступностью. Кстати, этим он занимается и сейчас. А год назад он образцово справился с заданием. Руководил спецгруппой, предназначенной для выполнения особо важных поручений. Все члены группы имеют номера и псевдонимы. Они даже не знают настоящих имён друг друга. На их командира я вышел лишь чудом. Видно, ему судьба поплатиться за всё. Группа эта и похитит, кого надо, и обработает нужного человека. Разное ещё они делают — не в том суть. «Погружаются» ронинцы часто. Агентура у них мощная. Бандиты предпочитают с ними договариваться. Вот тогда и договорились. В спецгруппе есть пять женщин, выступающих, как правило, в роли приманки. Все они имеют спецназовскую подготовку. Структура подчиняется напрямую министру внутренних дел. По крайней мере, мне так сказали.
