Наталья Александрова - Сестра моя — смерть
Поход «налево» закончился для Ольги похищением и требованием смехотворного выкупа Но в тот же вечер по иронии судьбы произошло и давно запланированное какой-то радикальной группировкой, связанной с военными кругами, похищение с целью шантажировать его, Никиту, и добиться от него определенных шагов на новом высоком посту.
И тут, выражаясь словами Шекспира (Никита Сергеевич Шувалов был человек образованный, в свое время закончил университет и политический имидж выбрал себе соответствующий — в разговор вставлял к месту цитаты из классиков, а несколько фраз из Шекспира вообще мог произнести по-английски), так вот, выражаясь словами Шекспира, подвох наткнулся на подвох: профессионалы похитили не ту женщину. Аскольд погиб, расплатившись страшной ценой за свою опрометчивость: он дал Ольге с сестрой возможность поменяться местами — ошибка, непростительная для профессионала. Ведь он видел не бледную любительскую видеозапись, на которой легко принять одного человека за другого, а живую женщину, с ее неповторимой пластикой, характерными движениями… Впрочем, что его теперь осуждать — он свое получил.
Но теперь… Никита неожиданно понял, что сложилась благоприятная ситуация для большой политической игры: противник думает, что у него на руках козырь — Ольга. А всякое заблуждение противника — это огромное преимущество в смертельной игре, которую называют «большая политика».
Никита знал, что он сейчас должен сделать.
Он набрал номер телефона, который дал ему Аркадий Ильич Михайлов для таких вот случаев — для экстренной связи в случае крайней необходимости. До сих пор он этим номером ни разу не пользовался — Бог миловал, но теперь был как раз такой случай.
Как Никита и ожидал, ему ответил Станиславыч — многолетний незаменимый помощник Михайлова, не то секретарь, не то духовник, не то денщик — старый, горбатый, с памятью компьютера и нюхом ищейки. Станиславыч, кажется, никогда не спал и почти ничего не ел. Он постоянно был на страже интересов хозяина. Он не спросил, кто звонит — всех, кого стоило знать, он узнавал по голосу. Он не спросил Никиту и о цели звонка: если уж человек воспользовался посреди ночи специальной линией, следовательно, причина серьезная. Он знал, что никто, а уж Никита Шувалов и подавно, не станет беспокоить хозяина попусту. Станиславыч просто сказал:
— Сейчас разбужу.
Если голос Станиславыча был таким же сухим и деловитым, как в разгар рабочего дня, то Аркадий Ильич толком не проснулся, голос его был заспанным и недовольным.
— Ну, что у тебя?
— Аркадий Ильич, срочно надо поговорить. Дело не терпит.
— Ладно. Спускайся, машина за тобой будет через пять минут.
Действительно, не успел Никита выйти из подъезда, как к нему уже подрулила неприметная темная иномарка. Как она успела так быстро доехать, Никита себе не представлял. Возможно, у Михайлова была целая сеть подвижных групп, и он просто прислал ближайшую?
Как бы там ни было, дверца машины распахнулась, и молчаливый молодой водитель за полчаса по пустому ночному шоссе домчал его до дачи в Юкках.
Эту дачу, скорее всего, можно было бы назвать крепостью: высоченный бетонный забор с колючей проволокой по верху, телекамеры на каждом углу и даже вышка с часовым…
Никита с сомнением разглядел на вышке что-то вроде пулемета.
Ворота распахнулись, машину тщательно проверили — хоть и своя, но могли по пути что-нибудь подложить, — и Никиту высадили у входа в главное здание (кроме этого здания за забором был еще и домик для охраны, который в любом другом месте сошел бы за роскошный коттедж, и отдельное низкое строение со спортзалом и баней, и еще какие-то хозяйственные постройки).
При входе Никиту снова обыскали, и тогда уж он попал в лапы к Васеньке.
Васенька — такой же человек-легенда, как Станиславыч, — был постоянным незаменимым и непревзойденным телохранителем Михайлова. Он обитал в холле, который по-простецки именовал предбанником. Там, в укрытом от посторонних глаз уголочке, он и спал, если, конечно, он когда-нибудь вообще спал, потому что никто из Михайловского окружения спящим его никогда не видел. Там он и ел, и смотрел телевизор — исключительно передачи про животных, для него даже подключили специальную спутниковую программу.
Но что бы он ни делал — ел, спал или смотрел телевизор, — он делал это одним глазом, точнее, вполглаза, при этом двести процентов его внимания были всегда направлены на окружающий мир и искали в нем угрозу. Мимо Васеньки не смогла бы и муха пролететь незамеченной.
Старый матерый уголовник, он казался постороннему человеку неуклюжим, полусонным, неповоротливым, но тот, кто хоть раз видел Васеньку в деле, запомнил это навсегда. При любом намеке на угрозу, Васенька распрямлялся, как туго сжатая пружина, и плохо приходилось тому, кто оказывался у него на пути. Люди рассказывали, как Васенька в свое время, вооруженный одним лишь финским ножом, уложил четверых профессиональных убийц, подосланных к Михайлову «тамбовскими».
Васенька Никиту Шувалова знал хорошо, но тем не менее когда Никита вошел в предбанник, старый бандит нарочно проковылял к нему из своего уголочка, всячески изображая старческую немощь, и старательно обшарил его — уже в третий раз за последнее время. Никита, зная, что такой ритуал неизбежен, стоял не шелохнувшись. Васенька закончил обыск и слегка шлепнул Никиту по спине:
— Иди, паря.
И Никита Шувалов, вице-губернатор второй столицы, а завтра, возможно, и вице-премьер, трижды обысканный, претерпевший ряд мелких унижений, был, наконец, допущен к хозяину. Он вошел в кабинет, как всегда, робея, словно студент перед экзаменатором. Ему действительно казалось, что перед Аркадием Ильичом он всегда сдает экзамен. Экзамен на нужность. Пока он нужен этому человеку, он будет процветать, он будет получать деньги на нужды своей политической борьбы, на подкуп необходимых людей, на оплату нужных статей в газетах и нужных телепередач, да просто на жизнь, на Ольгины капризы и тряпки. Пока он нужен этому человеку — он будет жить.
А когда Аркадий Ильич сочтет его больше не нужным — об этом Никита не хотел даже и думать.
Он вошел в кабинет.
Аркадий Ильич сидел за своим столом черного дерева, инкрустированным перламутром и черепахой, и задумчиво глядел на шахматную доску. О том, что его подняли ночью из постели, говорили только чуть большие, чем обычно, мешки под глазами да бордовая домашняя шелковая куртка. Каждый, кто увидел бы сейчас этого пожилого усталого человека с сильно поредевшими седыми волосами, сидящего за шахматной доской, подумал бы, что это старый профессор, филателист или нумизмат, безобидный интеллигент, по вечерам читающий Пруста в оригинале. Никому и в голову не пришло бы, что старик — главарь грозной криминальной группировки, подмявшей под себя нефтяной бизнес и грузоперевозки, связь и жилищное строительство, рэкет и производство водки, группировки, запустивший свои щупальца в финансы и в политику. Контролирующей добрый десяток банков, оплачивающей избирательные кампании доброго десятка депутатов разного уровня, содержащей маленькую, но прекрасно вооруженную армию.
Аркадий Ильич поднял на Никиту свои глаза усталого интеллигента, покрасневшие от недосыпа, и негромко спросил:
— Здравствуйте, Никита. Что вам не спится? — и жестом предложил ему сесть.
Никита сел в предложенное кресло и, снова чувствуя себя студентом на экзамене, как можно более кратко и четко описал Аркадию Ильичу события сегодняшней ночи, как он их понимал.
Когда он рассказывал о том, как Ольга поменялась одеждой с сестрой и скрылась от телохранителя, Аркадий Ильич насмешливо хмыкнул, подробный рассказ о телефонном звонке шантажистов и их требованиях к Никите на его новом посту слушал с предельным вниманием и даже попросил повторить.
Когда Никита закончил, Аркадий Ильич уставился на шахматную доску и заговорил:
— Видите, Никита, эта позиция с первого взгляда кажется выигрышной для белых, их фигуры активнее, они более удачно размещены на флангах, да и некоторое численное преимущество имеет место. Но вот какой ход могут сделать черные, — он переставил слона так, чтобы белый конь смог сделать «вилку», — казалось бы, это еще больше ухудшит положение черных. Они явно проигрывают, теряют слона и дают белым возможность еще дальше проникнуть в свою оборону… — Аркадий Ильич сделал еще два хода. — Казалось бы, положение черных становится совершенно безнадежным. Однако у них был глубокий стратегический замысел. Они заманили белых в ловушку, и теперь капкан захлопнулся. — Он сделал еще два хода и удовлетворенно провозгласил:
— Шах и мат! Жаль, Никита, что вы не играете в шахматы. Это так замечательно оттачивает интеллект. То, что я сейчас перед вами разыграл, — четвертая партия знаменитого матча Алехин — Касабланка. И эта партия учит нас тому, как нам следует использовать сложившуюся ситуацию. Я очень рад, Никита.
