Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника
– Кто из вас может мне сказать, пропало ли что-нибудь?
Кати в ответ пожала плечами.
– Я недостаточно хорошо знаю вещи Шерил, – сказала я, – но, по-моему, у нее ничего ценного не было. Она к вещам равнодушна… Кроме того, часть вещей мы с ней собирались перевезти сами и успели погрузить в машину – они, видимо, разлетелись на кусочки во время взрыва. А что там было – я толком не знаю. Шерил большую часть сама складывала. Я только видела, что там было стекло – посуда, вазочки…
– Одежда, косметика, драгоценности, – добавил комиссар. – Кое-что уцелело и находится у нас в полиции. Вы можете за ними прийти, – обратился он к Кати.
– Вы думаете, это простая кража? – спросила я. – Кто-то из соседей мог сюда залезть, зная, что хозяйки нет… – добавила я соображение.
Комиссар покачал головой.
– Вряд ли. Смотрите, как все было разбросано – зло, без всякой необходимости, как эти стулья, например, на которых мы с вами сейчас сидим… Кто-то искал здесь что-то конкретное и злился, не находя. Вот только нашел ли в конце концов – мы не знаем. Вам ее деловые бумаги не знакомы? Где она их держала?
– Не могу сказать… Кажется, Шерил как-то обронила, что ничего не хранит дома – помните, я вам уже рассказывала, что в ее квартиру и раньше забирались? Они и в тот раз ничего не взяли, только перебили ее компакт-диски и аудиотехнику. Как и сейчас, зло и бессмысленно. Но с тех пор она стала остерегаться хранить что-либо из деловых бумаг дома.
Двое полицейских закончили наконец работу. Поговорив с ними, комиссар снова обратился ко мне:
– Шерил не вела дневник? Был ли у нее еженедельник? Адресная книжка?
– Насчет дневника – не знаю, а еженедельник и адресная книжка были точно, я сама видела. Еженедельник в кожаном переплете, толстый, темно-коричневый, густо исписанный, и там же раздел адресов. Но он, скорее всего, в сумке у Шерил остался, я его часто видела у нее в сумке.
– В сумке его не было. Мы все просмотрели. Вернее, клочки от того, что там осталось… Еженедельника не было. Возможно, что Шерил решила, что во время переезда он ей вряд ли понадобится, и сложила его с другими вещами… Но если это так, то его украли.
– Зачем? – тупо спросила я.
– Хотел бы я это знать, – был ответ комиссара.
– Надо связаться с членами «Чистой планеты». Возможно, у нее намечались какие-то встречи, были какие-то пометки в связи с конкретными личностями и именно они интересовали грабителя…
– Спасибо, Джессика Флетчер[9]. Без вас я бы не догадался.
Мы остались с Кати одни посреди хаоса.
– Я… Хотите, я могу вам предложить остановиться в моей квартире… Здесь ведь невозможно жить!
Я имела в виду свою прежнюю квартиру – ведь она еще числилась за мной, Владимир Петрович до сих пор так и не знал, что я переехала.
Кати посмотрела на меня.
– К тому же эту квартиру полиция наверняка опечатает.
– Я могу остановиться в гостинице, – произнесла она полувопросительно, давая мне возможность на случай, если мое предложение было неискренним, ухватиться за этот вариант.
Бедолаги, как они только выживают в их западном мире с подобным стилем взаимоотношений!
– Я предлагаю совершенно искренне. Я должна еще остаться в больнице, квартира свободна. Никаких проблем. Да и потом, у меня уже есть другая, которую мы сняли вместе с Шерил…
– Спасибо, – сказала Кати, в первый раз улыбнувшись по-человечески, – это очень любезно с вашей стороны.
– Ну что вы, у нас в России это совершенно нормально. Вы мать моей подруги…
– Приемная мать, – сказала Кати.
– Я знаю, – кивнула я, – это не имеет значения. Вы близкий ей человек.
– Вы с Шерил очень дружили? – глянула она на меня как-то настороженно.
– Очень.
– Вы действительно не знаете, кто мог подложить бомбу в ее машину?
– А по-вашему, я должна знать? Вы подозреваете, что я замешана в этом взрыве? Или для вас все русские являются тайными агентами КГБ, как в ваших дурацких фильмах?
Кати окинула взглядом мои пластыри и покачала головой:
– Извините. Вопрос был глупым.
Мы снова на такси отправились ко мне домой. Показав Кати нехитрое хозяйство моей прежней квартиры и предложив ей располагаться с удобствами, я набрала Москву. Наш домашний телефон по-прежнему хранил гробовое молчание. Отвратительный холодок уже начал сгущаться у меня в животе, как меня вдруг осенило: у нас просто отключили телефон! За неуплату, например… Хотя Игорь платит исправно, но стоит забыть – месяц потом будешь бегать, чтобы включили! Или на линии ремонт – всего-навсего! А я-то страху нагнала, невесть чего передумала! Ведь Игорь и знать не может, что со мной случилось и как важно мне сейчас связаться с ним! Более того, он, не зная моего нового номера, оборвал, должно быть, этот телефон звонками и волнуется до потери сознания, что не может меня найти! Ну конечно же! Все очень просто, и надо срочно позвонить маме. Она должна быть в курсе – Игорь наверняка спрашивал у нее, звонила ли я, и бедная мама тоже волнуется! А я, бестолочь, из-за своих страхов ей не звоню!
Кати вышла из душа с полотенцем на голове и спросила меня, хочу ли я с ней поужинать.
– Спасибо, – вежливо ответила я, – я сделаю еще только один звонок и вернусь в больницу.
Я была уверена: Кати хочет остаться одна.
Только я повернулась к телефону, как он взорвался оглушительным звонком. Вот! Я была права! Игорь звонит сюда по пять раз на дню, бедный!
– Алло, – схватила я трубку, – я слушаю!
В трубке раздались всхлипывания и неясное бормотание, которые я ошарашенно слушала несколько секунд, прежде чем поняла, что это моя мама.
– Что случилось, мамочка, – заорала я, – почему ты плачешь?
– Куда ты пропала?! – надрывно произнесла мама, шмыгая носом. – Что случилось?
Потрясающе, мама почувствовала, что со мной что-то случилось! Говорите после этого, что шестого чувства нет!
– Я уже несколько ночей не сплю, ничего не понимаю, теряюсь в догадках! – со слезами продолжала мама. – Ты не звонишь, Игорь не звонит, он вообще куда-то пропал…
Во мне все рухнуло. Значит, мама ничего не знает об Игоре и ничего не сумеет мне объяснить, не сумеет развеять мои страхи и подозрения.
– Не плачь, мамочка. У меня все в полном порядке.
Язык не повернулся рассказать, что со мной случилось, и я соврала:
– Меня просто пригласили в гости на неделю на виллу… Да-да, у нас сейчас каникулы… Ну ты знаешь, здесь не принято звонить по международному телефону за чужой счет, а больше неоткуда было… Все просто прекрасно, не волнуйся… Ну извини, извини ради Бога, я не думала, что ты будешь так волноваться. Игорь? Не знаю, должно быть, уехал куда-то, – врала я по-прежнему. – Он последнее время стал много ездить, он же занимается предвыборной кампанией Тетерина… Ты лучше запиши мой новый телефон, пишешь?
Я продиктовала маме номер и добавила:
– Только ты не трать деньги, я сама буду звонить тебе, как обычно!
– Что ты, Аленка, при чем тут деньги? – как-то хлопотливо заговорила вдруг мама. – На кого же мне их тратить, если не на родную дочь? Это ты не трать деньги, я тебе буду сама звонить!
Смешная, она говорит так, как будто у нее миллионы и она никак не найдет им применения!
– И потом, – добавила мама, – наш телефон почему-то стал очень плохо работать…
– Нет, отчего же, я тебя прекрасно слышу!
– Это потому, что я звоню из автомата… Так что лучше будет, если я сама буду тебе позванивать…
Я не стала спорить и нежно попрощалась с мамой.
А может, это на самом деле правда, мое вранье? Игорь действительно мог уехать… Пытался меня предупредить, но меня он не нашел, а автоответчика у меня нет…
Нужно будет срочно поставить автоответчик.
Покинув Кати, я заехала к себе на новую квартиру, теперь мне уже не нужную – зачем мне столько комнат одной? «Отказаться от нее или оставить ее за собой, в ожидании Шерил?» – думала я, отпирая дверь.
В темной прихожей на меня вдруг навалился страх, я даже помедлила, прежде чем зажечь свет: вдруг в моей квартире то же самое?
Свет вспыхнул, и я с облегчением убедилась, что у меня все в порядке. Взяв необходимые мне вещи – одежду, туалетные принадлежности, несколько учебников французского, я тщательно заперла дверь и вернулась в больницу. Там была рядом Шерил, там были люди, там я чувствовала себя более защищенной…
Автоответчик, по моей просьбе, купил и установил на моей прежней квартире Джонатан, и теперь я ежедневно спрашивала у Кати, не оставлял ли кто мне запись по-русски.
«Не оставлял», – ежедневно отвечала Кати.
И я перестала спрашивать.
Я перестала спрашивать, я перестала смотреть на себя в зеркало, я перестала гадать, что происходит, и мучить себя вопросами, на которые не было ответа. Я жила, как заведенный механизм – тррк, тррк, тррк ключик, – пока завод не кончится. Время словно остановилось. Завтрак, обед и ужин хоть как-то размечали мой больничный день временными категориями: утро, день, вечер; снова утро-день-вечер, и завтра опять утро-день…
