Эллис Питерс - Смерть и «Радостная женщина»
— Влипнув в историю, вы помогли кому-то выпутаться.
Она повернула голову и взглянула на него. Наконец-то Китти стала внимательно слушать, что ей говорят:
— Скажем, тому человеку, которому вы позвонили, чтобы попросить бензина. Нам это известно, ведь вы оставили клочок своей шали в двери той телефонной будки в Вудз-Энде. Думали, мы не узнаем об этом звонке? Уж лучше бы вы все рассказали сами. Ведь мы и без вас все выясним. Это дело времени.
— Я вовсе не спешу, — Китти улыбнулась, поддразнивая его, хотя и ее упрямство тоже имело печальный оттенок.
— Кто это был, Китти? Сообщите нам имя. Будет куда хуже, если мы сообщим его вам.
— Я даже не знаю, о чем вы говорите. Послушайте, вот что пришло мне в голову. Если меня осудят, я не смогу получить наследство, ведь так? Что же тогда будет с деньгами? Как-то не удосужилась спросить старину Рея, слишком уж усердно гладила его по руке и приговаривала: «Ну, ничего! Ну, ничего!» Вам что-нибудь известно?
— Не знаю, но предполагаю, что деньги перейдут к ближайшему родственнику, если только в завещании не содержится запрета.
— Прекрасно! — Воскликнула она и удовлетворенно вздохнула: — Тогда Лесли и Джин больше не придется нуждаться, они будут богаты. Думаю, я тоже должна составить завещание.
Джордж открыл рот, чтобы ответить, но не смог произнести ни слова. Китти подняла голову: своим молчанием он на миг пробил воздвигнутую ею стену, и Китти принялась придумывать, чем бы оправдать свое высказывание. Ее находка оказалась неудачной.
— Да ладно, — торопливо и вкрадчиво проговорила она. — Я вовсе не то имела в виду. Даже если мои дела пойдут совсем плохо, за такое убийство не приговаривают к смертной казни.
Глава X
— Вот она, — сказал Лесли, отступая от стола. — «Радостная женщина» собственной персоной. Я принял ваш совет и вчера забрал ее у Кранмера. Что вы о ней думаете?
Если бы Джордж дал правдивый ответ, то, вероятно, сказал бы: «Так себе!» Прислоненная к стене, чтобы на нее падал свет из окна (или то, что заменяло свет этим хмурым воскресным утром), доска выглядела очень невзрачно: сохранились одни пастельные тона; более сочные краски выцвели, превратившись в грязно-бурые пятна. Маловата для гостиничной вывески, примерно двадцать на восемнадцать дюймов, но даже при таких размерах фигура могла быть побольше. На плоском фоне, который когда-то, возможно, был темно-зеленым или синим, пока его не закрасили несколькими слоями вязких коричневых лаков, был изображен поясной портрет женщины со скрещенными на узкой девичьей груди руками, прикрытыми плохо написанным муслиновым платочком. Плечи ее были отведены назад, длинная шея стараниями живописца оказалась бесформенной и клонилась вперед наподобие стебля цветка, дабы придать равновесие запрокинутой голове. Лицо в три четверти, высокое чело ярко освещено, на губах — улыбка. Несомненно, восторженная. Это было видно при всей одномерности изображения. Женщина явно улыбалась своим мыслям и не намеревалась делиться радостью со зрителями. Да, слово «радостная» тут было вполне уместно.
— Я не разбираюсь в живописи, — признался Джордж, стараясь, чтобы его высказывание не прозвучало пренебрежительно. — Честно говоря, картина весьма уродлива, верно? Странная мешанина. Эта оборка вокруг шеи, эта копна волос, похожая на крылья, и эти локоны по бокам навевают мысли о ранневикторианском реализме. Но поза и не викторианская, и не реалистичная. Скорее иератическая, напоминающая древнеегипетские картины. Я не горожу чепуху?
— Напротив. А что, по-вашему, уродливо — сочетание красок или детали?
— Детали, я полагаю. Сочетание красок уравновешенно. Я имею в виду фигуру. Цветовые плоскости грубоваты, но, я думаю, лишь потому, что картину все время подновляли любители по мере старения и выцветания красок.
— Знаете, — предостерегающе сказал Лесли, — вам лучше сбавить обороты, а не то вы превратитесь в художественного критика. — Разглядывая это невзрачное творение, он совсем забыл, что его отношения с Джорджем до сих пор замешаны на взаимных подозрениях и потенциальной вражде. — Да, именно так и было. Лет, наверное, двести. Всякий раз, когда картина нуждалась в подновлении, какой-нибудь доморощенный живописец брал в руки кисти, краски основных цветов и малевал, где надо; это напоминало мозаику. А время от времени какой-нибудь горе-художник начинал фантазировать и подрисовывал локоны, похожие на штопоры, которым, как вы очень справедливо заметили, здесь не место. Уверен, что глубже третьего слоя эти живописцы не проникли. Но форма, расположение фигуры, осанка — все это от оригинала. И это прекрасно! И я хочу извлечь картину из этого гроба, хочу увидеть, какой она была, прежде чем стала вывеской торговца. Убежден, это «прежде» было. Не всегда же эта картина украшала гостиницу.
Джин шла на кухню. Остановившись, она внимательно посмотрела на смеющуюся женщину и задумчиво сжала зубами ручку вилки, которую держала в руке.
— Знаете, она напоминает мне что-то, вот только никак не пойму, что именно. Ты думаешь, она всегда смеялась?
— Думаю, что всегда. Видно по наклону головы. Повезет — увидим, и уже скоро. Повезу ее сегодня к одному парню, он руководит университетской галереей, — с довольным видом пояснил Лесли. — Я звонил ему вчера. Это Брэндон Лукас. Оказывается, я знал его сына, он тоже учился в Оксфорде. Так что Лукас сразу согласился. Похоже, даже выказал большое желание взглянуть на картину.
— А у Кранмера забрали ее без труда? — поинтересовался Джордж.
— Без малейшего. Он не очень хотел расставаться с картиной, но, похоже, после ваших дотошных расспросов его интерес к ней иссяк.
— Он предлагал вам продать ее?
— Предлагал.
— За сколько?
Джордж не сразу почувствовал, что в комнате стало холодно, с опозданием уловил напряженность, внезапно возникшую между супругами. Ему не следовало задавать такой вопрос: ведь деньги — больная тема для этих людей, проживших вместе совсем недолго. Их вечно не хватало. Их несправедливо отняли. Их приходилось выпрашивать, и это было унизительно.
— За шестьсот фунтов, — резко отчеканила Джин и направилась к двери.
Лесли погасил сигарету, пальцы его дрожали.
— Когда отец предлагал пять сотен, ты и притрагиваться к ним не хотела, — возмущенно воскликнул он. — Ты сказала, что я правильно сделал, отклонив его предложение. Чем же ты теперь недовольна?
— А теперь предложили на сотню больше, — холодно пояснила Джин. — И предложение исходило не от твоего отца. Это честные деньги от торговца картинами, они бы не жгли мне руки, и я могла бы тратить их, не испытывая душевных мук.
Вот, значит, как. Как только цена стала соблазнительно высокой, Джин захотела, чтобы Лесли согласился. Все логично и понятно. Она тигрица, ждущая потомства, она хотела обустроить логово для своего тигренка, но не любой ценой, а лишь без ущерба для гордости. Будь ее вера в Лесли непоколебима, как прежде, Джин дудела бы с ним в одну дудку и шла вместе с мужем по намеченному пути. Но его единственная непоправимая ошибка положила конец их медовому месяцу. Теперь Лесли приходится доказывать, что он чего-то стоит, веры ему больше нет, Джин будет безжалостно взвешивать и осмысливать каждый его поступок, но не из жадности, а потому, что ради ребенка она готова на все. Оглядев убогую, тесную комнатку, Джордж понял, что не может винить ее. Синица в руках лучше, чем журавль в небе.
— Ну, допустим, я принял бы предложение, а потом выяснилось бы, что картина стоит в десять раз больше. Да ты бы меня со свету сжила, — горячился Лесли. Услышав свой раздраженный голос, он покраснел и, дабы закончить этот неприличный спор, переставил картину на другое место. Радость обладания ею была омрачена. Ему стало неловко. Джин, вероятно, тоже. Она остановилась на пороге и, не поворачивая головы, сказала:
— Ладно, чего уж теперь. Дело сделано. Может, еще повезет.
— Поверьте мне, миссис Армиджер, — уверенно проговорил Джордж, — если Кранмер предложил за нее шестьсот, он точно знал, что заработает на ней гораздо больше. Он серьезный делец. Не отдавайте ее, пока не выслушаете мнение беспристрастного знатока.
Он подошел к Лесли, чтобы взглянуть на картину еще раз. Его внимание привлекло странное украшение на груди женщины. Что-то похожее на крупную овальную брошь с рельефным орнаментом. Она оттеняла бледность длинных рук, покрытых сеточкой трещин.
— У вас есть какие-то догадки, не так ли? — с любопытством спросил Джордж.
— В общем-то есть, хотя я в ней не уверен. Слишком уж она смелая. Я предпочел бы не говорить о ней, не заручившись мнением более знающего специалиста. — Лесли завернул доску в старую тряпку и водворил ее в угол. — Извините, она занимала все мои мысли, мне было трудно думать о чем-то другом, но я уверен, что вы пришли сюда не затем, чтобы говорить о картине. Что-нибудь насчет Китти? — При мысли о ней Лесли посерьезнел, его собственные радости и беды отступили в тень.
