Татьяна Полякова - Закон семи
— Валера, тут один хмырь повесился… — Я поморщилась, но встревать не стала. Профессия все-таки накладывает отпечаток, иногда Аньку слушать практически невозможно, вот как сейчас. — Теперь менты вроде бы считают, что он не сам повесился, а кто-то ему помог. А хмырь со Славкиным отцом был знаком и буквально за несколько дней до кончины отдал ей в память об отце кинжал — то ли правда историческую реликвию, то ли дядя сам его сляпал, он спец по таким штукам был. Вот теперь мы голову и ломаем, отдать кинжал ментам или нет?
— Зачем отдавать-то? — вроде бы удивился Валера.
— Ну.., вдруг это как-то связано?
— Чего связано? Он кинжал сам отдал?
— Конечно.
— Подарил или просил спрятать, жаловался на то, что украсть могут? Беспокойство проявлял, кончину свою предчувствовал?
— Нет, ничего подобного, — испуганно замотала я головой, — Правда, были рядом какие-то парни на джипе, но я не заметила, чтобы он их боялся.
— Ну, так и живи спокойно.
— Валера, — подергала Анька его за рукав. — Это еще не все. У нее квартиру ограбили. Вернее, ничего не взяли, но все перерыли. Может, как раз кинжал и искали?
— Вот только думать не надо, а особенно выдумывать, — скривился друг. — Хорошо, давайте так. Завтра привезете мне свой кинжал. А хмырю вашему Логинов фамилия?
— Ты о нем слышал? — обрадовалась Анька.
— Конечно, слышал, это же мой район. Там до сих пор ничего не ясно, то ли сам удавился, то ли нет. Завтра жду вас у себя, к примеру, в двенадцать. Сможешь подъехать? — спросил он.
— Конечно, — кивнула я.
— Ну вот, вопрос решен, — перевела дух Аня, когда ее приятель удалился. — Слушай, а может, ты у меня сегодня переночуешь?
— Зачем? — удивилась я.
Аня пожала плечами:
— Просто так, на всякий случай.
— Спасибо. — От предложения я отказалась, но почувствовала себя очень неуютно. Домой сразу расхотелось. — Кинжал у меня в ячейке банка, завтра надо будет его забрать.
— Хорошо. Заеду за тобой в одиннадцать, — сказала Аня. — Идет?
— Идет.
Я вздохнула с облегчением — не придется одной ехать в прокуратуру. Мы простились, и я отправилась домой. Не скажу, что успокоилась, но почувствовала себя увереннее.
* * *Возле подъезда Колька в компании друзей истязал гитару.
— Славик! — позвал он меня. — Жильцы на домофон деньги собирали. Бабка за тебя деньги отдала.
— Спасибо, я к ней сейчас зайду.
— Не советую. К ней подруга пришла, она еще болтливее моей бабки. Вдвоем заговорят до смерти.
Я вошла в подъезд и стала подниматься на свой этаж. Конечно, Колька прав, я рисковала подвергнуться испытаниям, особенно если учитывать вчерашнее ограбление квартиры. Бабки начнут выспрашивать, и все, не отвертишься. С другой стороны, соседка отдала за меня деньги, а человек она небогатый, так что долг надлежит вернуть побыстрее. Забуду, чего доброго, получится неудобно. В общем, я решила рискнуть, направилась к соседской квартире и позвонила. Дверь открыла Анна Павловна.
— Славик, проходи, — улыбнулась она.
— Я попробовала увильнуть и, выставив вперед руки, запричитала:
— Я на секундочку, хотела только долг отдать.
— Проходи, проходи, мы чай пьем, с пирогами, а ты пироги любишь… — Она тянула меня за собой, и я с тоской поняла, что попалась. Но туг взгляд мой переместился в кухню, которую из прихожей было хорошо видно. За столом сидела полная дама лет шестидесяти, которую я не сразу узнала, зато она подняла голову и произнесла:
— Батюшки-света, вот так встреча… — И тогда я с удивлением сообразила, что это соседка Матюши, та самая, которой я вызывала «Скорую». Такое совпадение показалось удивительным и даже странным, хотя почему бы подруге Анны Павловны и не жить рядом с Матюшей.
— Здравствуйте, — произнесла я и поклонилась.
— Проходи, Славик, проходи, — вновь потянула меня за собой соседка, но теперь я пошла безропотно и даже с охотой.
— Надо же, — сказала ее подруга, — это как раз та девушка, про которую я тебе рассказывала.
— Не может быть, — ахнула Анна Павловна, поворачиваясь ко мне. — Ты удавленника нашла? А чего не сказала?
— Кому? — растерялась я.
— Мне, конечно. Такое событие… Ты садись, чаю выпей и рассказывай.
Про кинжал я все-таки решила молчать и выдала сокращенную версию моих приключений: встретила Матюшу на рынке, он сказал, что был другом моего отца, сначала меня это не очень заинтересовало, потом я решила его об отце расспросить и с этой целью безуспешно пыталась застать его трезвым.
— Постой, — нахмурилась Анна Павловна. — А как ваш Матюша выглядел?
— Невысокий, щуплый, лет шестидесяти, в джинсах, футболке и шляпе с дырочками, — отбарабанила я. Подруга Анны Павловны, которую звали Евдокией Гавриловной, утвердительно кивала.
— Так я его видела! — всплеснула руками соседка. — Конечно. В прошлую субботу. Сидел у нас во дворе на скамейке. Я, естественно, поинтересовалась, что ему понадобилось, вид-то у него, согласитесь, подозрительный, а он сказал, что ищет дочку старого приятеля. Тут кот Людмилы Сергеевны с балкона свалился, и я отвлеклась, а когда в себя пришла, его уж и след простыл.
Сведения показались интересными. Значит, Матюша действительно меня разыскивал, но почему-то домой ко мне не пришел, предпочел разговор на рынке. Может, он и не собирался отдавать кинжал мне, но что-то изменилось, и он решился? К примеру, имея на хвосте парней на джипе, подумал, что хранить и дальше кинжал для него опасно. Но если кинжал подделка, чего ему бояться? Выходит, Прохоров все-таки лгал?
Я, как видно, чересчур углубилась в свои размышления, старушки примолкли и смотрели выжидающе.
— Говорят, что вовсе он не удавился, — шепотом заявила Евдокия Гавриловна, почему-то оглядываясь. — Подозрение есть у милиции. Вот и я думаю: с чего бы вдруг Матюше в петлю лезть? Жил он припеваючи. Вы не думайте, что он нуждался, ничего подобного! И на рынке подрабатывал не потому, что бедствовал, деньги-то у него водились. А вот компания у него была сомнительная — всякая пьянь и рвань, да еще все как на подбор бывшие уголовники. Я сколько раз ему говорила: мол, не доведут до добра такие друзья. Да ведь разве он послушает? Вот они наверняка его и убили. Ночью, когда все случилось, у него шумно было. Мой еще сказал: «Матюша буянит» — и даже в пол стучал, чтоб тот с гостем утихомирились. За ним такое водилось — напьется до белой горячки, и ну чертей гонять, кричит: «Пошли вон отсюда…» Страсть! В такое время лучше к нему не соваться. А трезвый тихий. И тогда мы с моим решили: точно, допился. А теперь я думаю: может, был у него кто? Утром соседка из первой квартиры видела мужчину. Выходил со двора, рано, часов в семь. Она еще подумала, что он у Матюши ночевал. У нас калитка на ночь запирается, с улицы просто так не войдешь, а у Матюши, бывало, дня по три всякие жили, пьянствовали вместе с ним. Но этот, по словам соседки, на бомжа совсем не походил, одет чисто и вообще видно, что человек приличный. Хотя ей верить… — Тут Евдокия Гавриловна перевела дух и замолчала, а я нахмурилась и после недолгих размышлений спросила:
— А не замечали вы во дворе молодого мужчину лет тридцати, блондина, с аккуратным пробором?
— Эх, милая, да к Матюше кто только не шастал! Разве всех упомнишь? Одно время повадились какие-то на джипе, по виду форменная шпана. Я сама их раза два видела…
— А накануне самоубийства они тоже приезжали? — насторожилась я.
— Не знаю. Может, и приезжали.
— В милиции вы про них рассказывали?
— А то как же! Про все, как на духу, и про мужика этого, и про джип. Только им все равно, им лишь бы дело закрыть, ничего слушать не хотят. Матюша одинокий да еще пьяница, но ведь тоже человек, неплохой к тому же. Я его всю жизнь знаю и, если честно, никогда он никому зла не делал.
— Он вроде бы в тюрьме сидел? — кашлянула я.
— Сидел. Так ведь за что? Руки у него золотые, вот нечистый и попутал. Слабохарактерный Матюша был, а дружки-то никудышные.
— Вы поподробнее об этом расскажите, — попросила я.
— Да, расскажи, — воодушевилась Анна Павловна.
— Значит, так, — серьезно начала Евдокия Гавриловна, — рассказываю по порядку. Дом наш когда-то принадлежал его бабке. Она сама из Питера, чуть ли не княгиня, а может, и княгиня.., ну, да не в том дело. В общем, из благородных она, сюда вслед за братом приехала. Это мне моя мать, покойница, рассказывала, она у нее в домработницах жила. Была Матюшина бабка вдова, жила скромно, воспитывала двух дочерей, одна вышла замуж и уехала, а вторая с ней осталась — она хромала и увечья своего стеснялась. Уже перед войной, когда мать умерла, вышла замуж за учителя, родила двоих детей, один из них Матюша как раз и есть. После революции у бабки дом отобрали, а ей с дочерьми оставили комнату под лестницей, там теперь кладовка, а у них гардеробная была. Комната без окон, метров тринадцать, там и ютились. А матери моей как жене красноармейца выделили жилье в доме, бывшую хозяйку очень жалела и помогала ей, чем могла. Году в тридцать восьмом та умерла, а дочке выделили комнату внизу, где сейчас Матюшина квартира. Она в то время в техникуме работать стала, жизнь потихоньку налаживалась, потом замуж вышла, а мужа ее выдвинули по партийной линии, и стал он большим начальником. Ну, может, и не совсем большим, но выбил себе еще комнату. А в пятидесятых дом начали расселять. Внутри все перегородки снесли, что после революции наделали, и стало у нас шесть квартир: четыре наверху и две внизу. После смерти родителей Матюша здесь остался, а подвал занял под мастерскую, у него с детства страсть проявилась к ювелирному делу. Отец его, пока жив был, увлечения сына не одобрял, но и не препятствовал. Подвал просторный, вот Матюша там и обосновался, отец разрешение выхлопотал, туда из его квартиры дверь вела. Родители умерли, когда Матюше лет двадцать пять было. Сначала отец скончался, а вслед за ним и мать. Сестра в другом городе с семьей жила. В общем, за парнем никакого присмотра, и пошел он по кривой дорожке. Это уж мы потом поняли, когда его арестовывать пришли, а до той поры считали: работает себе человек, и слава богу. Народ к нему валом валил. Разные, конечно, люди. Должно быть, были такие, кто его с панталыку и сбил. Я ж говорю — он слабохарактерный. В один прекрасный день нагрянула милиция, и его арестовали. Сказали, монеты какие-то подделал. Может, и подделал, а может, и нет, поди разберись. Дали ему восемь лет, срок немалый. И квартира бы пропала, не пропиши он туда племянника. Тот непутевый, от родителей уехал и здесь без дела болтался. Матюшину квартиру он все восемь лет сдавал, а сам жил у какой-то подруги. Пока Матюша в тюрьме был, подвал залило — канализацию зимой прорвало, затопило все до потолка. Кое-как залатали, но и теперь живем, как на бочке с порохом, не ровен час… О чем это я?
