Федор Московцев - M&D
С ней такое случилось впервые – секс в день знакомства, да еще в таком месте. И ей не пришлось жалеть, что позволила инстинктам взять верх. Да, на первобытной страсти, сексуальном инстинкте и химии серьёзные отношения не построить. Но то, что произошло, было настолько хорошо, что она, по его просьбе записывая на салфетке номер телефона, уже начала бояться влюбиться в незнакомого ей человека. Незнакомый? Но ей с первых минут знакомства казалось, что они очень долго дружат и знают друг друга от и до, и только в самом конце, когда она провожала его в аэропорт, поняла, что ничего-то ей не известно о нём.
«Переживает ли он так, как я, что мы вряд ли когда-нибудь встретимся? – об этом она подумала, оказавшись возле Римского амфитеатра. Внутренний голос ответил, что «…вряд ли, так же, как не вспоминает о других любовных приключениях, которые случались с ним в других командировках. Он ведь часто бывает в командировках, значит…»
Решив, что он не слился в экстазе с женой прямо у порога, она успокоилась. И даже развеселилась, подумав о том, что и ночью у него не будет с женой хотя бы десятой доли того, что было с ней, Имоджин, случайной знакомой.
«Но ведь не в монастыре же он находится!» – вдруг подумала она, завидев издали Монастырь Святой Клары.
«Наверняка поедет в очередную командировку, а уж там…»
От этой мысли ей вдруг стало плохо. Что, если Андрей каким-нибудь чудесным образом наблюдает за ней, видит её, всю такую несчастную?! Посмотрев на небо, сказала громко: «Смотри, как я страдаю – целый день решила не есть!» Вспомнив, что он не понимает по-венгерски, повторила то же самое по-английски. Прохожие удивленно посмотрели на неё.
«Выгляжу, наверное, как идиотка – хожу, что-то выкрикиваю на разных языках, кому-то что-то пытаюсь доказать своими нелепыми жестами. Хватит кукситься!»
Когда проходила мимо Дворца Зичи, стала прокручивать варианты развития отношений, если бы с самого начала решила покрепче привязать к себе этого парня. Чтоб поклялся в любви, попросил руку и сердце – как это делали многие из тех клиентов, которых они с Илоной разводили на Vaci Utca. Чтоб выучил венгерский и переехал к ней в Будапешт, или увёз бы её к себе в Россию. Тогда надо было вести себя по-другому – держать дистанцию, как с теми клиентами.
Вдруг ей показалось, что скульптура «Женщина с зонтиком» ожила и заговорила с ней.
– Соскучилась дама, ясно, без мужика, привыкла к баловству, а тут самые такие годы… А мужик-то какой! Тут всякая заскучает, ещё бы… Чем его теперь удержишь, дала ведь, а? Ясно, теперь ночи без сна, то ли жена родит ему ребенка, и привяжет накрепко к семье, то ли найдет себе лет шестнадцати куклу и…
И Женщина с зонтиком ехидно прибавила:
– Ничего, ничего, скоро помчишься к нему.
– Не твоё дело, – буркнула Имоджин, с неудовольствием взглянув на скульптуру, никогда она ей не нравилась.
На обратном пути она попросила таксиста включить радио. Зря это сделала – как назло зазвучала песня, под которую они с Andrew как-то занимались любовью. Она еле сдержалась, чтоб не расплакаться, поняла, что еще долго не сможет избавиться от его незримого присутствия. Показала ему город, свои любимые места, и теперь кафе и парки, в которых они бывали, дороги, по которым ездили, улицы, по которым ходили, – всё это будет постоянно напоминать ей о нём. Мысли и воспоминания – от них никуда не денешься, потому что они – это она сама.
Вернувшись домой, Имоджин позвонила Илоне, и та сказала, что любит её, и заедет вечером в гости. Ей стало немного лучше. Она легла спать. Проснулась от звонка в домофон. Илона привезла цветы и конфеты и целых два часа стойко выслушивала стенания. Проводив её, Имоджин опять легла спать, выключив будильник и телефон.
* * *Проснулась только к обеду следующего дня. И сразу ощутила голод, ведь не ела со вчерашнего утра. Это хороший знак, подумала она, и немного подкрепилась: салат, суп, большой кусок курицы, гигантская порция пюре, чай и три пирожных. У неё даже улучшилось настроение, и она решила прогуляться по набережной. Пока гуляла, в голову пришла идея эссе. Имоджин примчалась домой, и села за компьютер. Через два часа появилась таблица, в которую были вписаны имена ухажеров, – только тех, которым была дана отставка, и нанесена какая-нибудь обида. Напротив каждого – описание случая, комментарии, и оценка оскорбления по пятибалльной шкале. Получился длинный, в пятьдесят шесть пунктов, список. И каждый пункт – чьи-то потрепанные нервы, переживания, – от лёгкого недоумения до суицидальных попыток.
Закончив с таблицей, она дважды пробежала глазами то, что получилось, и у неё поднялось настроение. Да, она получила заслуженную кару за то, что кому-то попортила кровь, и её переживания – ничто по сравнению с переживаниями пятидесяти шести достойных молодых людей, угодивших в черный список, которых пользовали для оплаты счетов в ресторане и в качестве шофера. А если сюда присовокупить менее достойных и всех клиентов, которых развели на выпивку…
Ей стало хорошо. Когда переносишь переживания на бумагу, становится легче – это проверенный способ. Можно писать как угодно, хоть без знаков препинания вообще. Ещё есть вариант – рассказывать о своей проблеме как можно большему количеству людей. Когда не носишь проблему в себе, а выбрасываешь в мир, она становится менее значительной. Увы, со счастьем работает то же правило: чем больше о нём говоришь, тем меньше его у тебя остаётся. Имоджин решила ни с кем не делиться своим и без того крохотным счастьем от написанного текста и легла спать, выпив снотворного.
* * *Третий день без Andrew, – она проснулась в дурном настроении. Перечитала свой вчерашний текст, и он уже её не обрадовал, а показался нелепым. Какая глупость – она, средоточие вселенной, получила наказание за то, что причинила кому-то боль! Разве чужие страдания могут сравниться с её собственными, и как вообще можно сравнивать несравнимое? Даже если бы все обиженные отправились в невольное путешествие на седьмое небо, все равно это бы не стоило и сотой доли того, что ей приходится сейчас испытывать. Она ужасно скучала по Андрею, и решила, что он тоже скучает, и наверное, сегодня ей позвонит. Она мылась. Она ела, раскладывала пасьянс, ходила в магазин за продуктами. Она пыталась читать, смотрела новости, вытирала пыль. Всё это были самые подходящие моменты для того, чтобы он позвонил. Но он не позвонил.
* * *Первая неделя без него прошла ужасно. Ничего не помогало – ни тренировки, ни новое увлечение – художественная фотография. Ей было наплевать практически на всё. Она стала рассеянной, и толком не могла ни на чём сосредоточиться. Дни без него были пустыми, а ночи – слишком длинными. Почему он не звонит, ведь обещал?! В начале второй недели она решила узнать телефон российского представительства «Эльсинор Фармасьютикалз», позвонить туда, и выяснить координаты волгоградского сотрудника. И даже купила самоучитель по русскому – как ни как, придётся произнести несколько фраз, наверняка ведь что-нибудь спросят. Два дня штудировала, но в итоге решила поговорить по-английски. И вот, когда она, найдя в справочнике телефон венгерского представительства, подняла трубку, собираясь набрать номер, раздался звонок – кто-то звонил на мобильный.
Она чуть не закричала от радости – это был Andrew! Он стал расспрашивать, как дела, как настроение, и она слукавила, ответив, что всё отлично, и зачем-то соврала, что на днях ходила на концерт, где ей было очень весело. Позабыв, про депрессии, держалась бодро, и даже ввернула фразу о том, «…жизнь стала настолько стремительной, что она даже и не успевает подумать обо всём, что видит и слышит». Кажется, он немного приуныл, зачем-то спросил название банка, в котором разменивали деньги. Сказал, что арендовал офис, но ещё не знает, чем будет фирма заниматься, и что первый звонок, который сделал из офиса – это звонок ей. Она хотела сказать, что безумно скучает, но сдержалась, и для беседы выбрала тон немного отстранённый, хоть и дружеский. Обменявшись адресами электронной почты, попрощались.
«Он не звонил, потому что было неоткуда – не будет же звонить из дому, а мобильного у него нет», – решила она. Найдя такое оправдание его молчанию, успокоилась. Теперь они будут переписываться и созваниваться, и, может быть…
Она получала от него примерно одно сообщение в неделю, иногда он писал чаще. В основном Andrew описывал свои дела, высмеивал бестолковых подчиненных, о себе как о руководителе отзывался с иронией, – мол, ввязался в бизнес по какому-то наитию, не представляя до конца, как это будет выглядеть. Имоджин ждала от него слов любви, или хотя бы каких-то теплых фраз – «помнишь, как нам было хорошо, когда…», или «я бы сейчас что-нибудь сделал с тобой…», ну, или что-то в этом духе. Но приходилось довольствоваться бизнес-сводками о каком-то там тендере на шовный материал. Наверное, он всецело поглощен этой своей фирмой, ответственность всё-таки.
