Сергей Белан - Евангелие от Джексона
Верховцев недоуменно пожал плечами, действительно, почему же тогда не взяли.
— Так вот, — продолжал Вейлер, — заковыка в том, что эти вещи довольно трудно продать. Продавать по одной марке? Кому? Поехать на Чиекуркалнский рынок и сбывать там? Не-ет, нужно знать круг людей, а это особый мир, куда не многие вхожи. О существовании уникальных коллекций, типа моей, знают все мало-мальски солидные коллекционеры и практически только они могут купить такие вещи, но об этом станет известно сразу же большому кругу людей. Как видите, все не так просто. Нужно выйти на покупателя, показать товар, товар должен быть исследован. Кроме того, может возникнуть вопрос, вполне правомерный: как у продавца оказалась эта коллекция? Я бы, например, непременно спросил, у нашего брата своя этика, свои кодексы, хоть и не писанные. Такие коллекции и коллекционеры наперечет, заподозрил бы что, и в милицию позвонил бы. Нет, марки — это не магнитофон, который можно сбагрить за полцены прохожему на улице, и мои посещенцы, на мое счастье, это учитывали.
При слове «посещенцы» Верховцев улыбнулся — такое определение квартирных ворюг ему встречалось впервые.
— Ну что ж, ваши соображения убедительны. Теперь следующий вопрос: у вас телеграмма дочери сохранилась?
— Конечно.
— Не могли бы вы мне ее показать?
— Увы, — развел руками Вейлер, — я ее взял в Ленинград, там она…
— А точно текст пересказать можете?
— Или нет? Не хочу хвалиться, но у всех коллекционеров отличная память. — Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. — «Папа срочно приезжай присмотреть Мишей достала путевку престижный санаторий хочу выехать послезавтра целую Лора».
— Отлично, — похвалил Верховцев. — А теперь вспомните, пожалуйста: когда вам принесли телеграмму, кто-нибудь из посторонних, соседей, скажем, не мог узнать, увидеть ее содержание?
— Нет, это исключено, на лестничной клетке было пусто, да и за получение я расписывался на кухне.
— Телеграмму принесла женщина? — наугад спросил Верховцев.
— Почему вы так решили, вовсе нет. Молодой человек, очень приятный, общительный, эдак ваших лет. Он уже второй год нас обслуживает, я частенько приглашал его попить чайку. Кстати, не желаете? У меня есть настоящий «Липтон», кузина из Англии прислала.
Верховцев вежливо отказался.
— Я ведь совсем одинок, — продолжил Вейлер. — Потому всегда рад пообщаться хоть за чайком с умным, образованным человеком.
— А с чего вы взяли, что молодой образованный человек будет заниматься разноской телеграмм?
— Или я этим не интересовался? Оказалось, он человек пишущий, с литературными, так выразиться, амбициями. Знаете теперешнюю молодежь: неуемная жажда творчества, желание на волне гласности сказать что-то новое, что-то свое, свежей рифмой поразить весь мир, а чтобы творить, нужно время. Вот он и подвизается на почте. Но вы ничего не подумайте — очень порядочный мальчик, я немножко в людях понимаю.
— Исаак Аронович, а как фамилия вашего коллеги по увлечению, который позвонил в Ленинград?
— Что вы, что вы! — смешно замахав руками, подскочил Вейлер. — Как можно? Я протестую! Впутывать такого человека, старинного друга! Догадались!
— Это не праздный интерес, работа, — сухо произнес Верховцев. — И ваши эмоции здесь напрасны.
Вейлер успокоился, замкнулся и какое-то время, опустив голову, сидел недвижимо, словно в оцепенении. Потом медленно поднял глаза.
— Молодой человек, вы представляете, скажем, Маргарет Тэтчер пьяной в хлам?
— Откровенно говоря, нет, — не сразу нашелся Верховцев, озадаченный такой постановкой вопроса.
— А своего непосредственного начальника в качестве шпиона тайваньской разведки?
— Тоже нет…
— Правильно! — с некоторой торжественностью в голосе заключил Вейлер. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Теоретически можно допустить все, что угодно, но практически, согласитесь, это исключено абсолютно. Так и здесь — не тот случай. Я просто не хочу, чтобы вы тратили время почем зря, оно у вас лишним не бывает. А посему я не назову имя этого человека. Для пользы же следствия.
— Как знаете. Это ваше право. — Верховцев закрыл записную книжку и принялся за оформление протокола.
…Вернувшись в райотдел, и сделав запрос относительно облигаций, он снова засел за подготовку к докладу. Увы, сегодняшний день прибавил еще одно дело, но мало что прояснил в общей картине следствия. Хотя одно обстоятельство представлялось весьма существенным: еще вчера-позавчера преступники были в городе.
Дверь отворилась и зашел коллега, Саша Братко, из следственного отдела.
— Олег, в театр не пойдешь? Есть лишний билет. Москвичи гастролируют, какая-то авангардная труппа.
— Какой там театр… Тут вон свой театр и свои гастролеры — не знаешь, за что хвататься и как разгребать. Опять сидеть до упора, дай бог к полуночи управиться.
Братко держал в руках свернутые в трубочку газеты.
— Сань, оставь почитать, — попросил Верховцев, — а то с этой работой совсем одичаешь.
— Вчерашние они…
— А-а, все равно, я и позавчерашних-то еще не держал.
— Тяжелый случай, — посочувствовал Братко и, положив прессу, удалился.
Где-то через час Верховцев надумал сделать паузу и взялся за газеты. Сначала пролистал «Советскую Латвию», затем развернул «Известия». Там, на последней странице была напечатана таблица розыгрыша облигаций трехпроцентного займа. Рука автоматически потянулась к записной книжке. И тут его подстерегала неожиданность, которую требовалось осмыслить. Олег впервые за целый день вынул сигарету, закурил. О, жизнь, как все-таки затейливы твои виражи и лабиринты — одна из похищенных у Вейлера облигаций выиграла пять тысяч!
Он решил упредить пожилого человека, избавить от лишнего визита в райотдел по этому поводу и по дороге домой, несмотря на поздний час, заскочил к нему.
Вейлер еще не ложился. Он довольно спокойно воспринял новость о том, что его ущерб от пропажи облигаций вырос ровно в два раза и только грустно улыбнулся:
— В Одессе на этот счет говорят: если не повезет, то и на родной сестре, простите, триппер поймаешь.
— Я вас понимаю, Исаак Аронович. Все так, но у этого факта есть и светлая сторона. Не стану обнадеживать, но у нас появился шанс, и, судя по всему, шанс неплохой…
— Возможно, возможно… — Вейлер с трудом подавил зевок. — Но за этот шанс неплохо и заплачено. Не так ли, инспектор?
Верховцев не нашелся что ответить: уж в чем в чем, а в этом его собеседник был прав.
— Спокойной ночи! — пожелал он Вейлеру, прощаясь.
XI
— Ну, лейтенант Верховцев, что мы имеем на текущий момент?
По воспаленным глазам шефа было видно, что простуда его доконала; говорил он глухо, в нос. Почти все утреннее совещание было посвящено случившемуся на днях групповому убийству в районе стеклозавода, квартирных дел коснулись лишь вскользь, и сейчас шеф приготовился внимательно выслушать подчиненного. На большом письменном столе привычная дюжина остро заточенных цветных карандашей, сложенных в ряд. Короткими пухлыми пальцами шеф перекладывал карандаши, меняя их местами. Перекладывал механически, бессистемно, собираясь с мыслями, концентрируясь на предстоящем докладе. Шеф у кого-то «слизал» это действо — нечто подобное Верховцев уже видел в детстве в фильме о разведчиках или читал в каком-то детективе, он точно не помнил.
— Вчера выезжал по очередной краже на улице Стадиона… — неуверенно начал Верховцев.
— Знаю, — перебил его шеф, на мгновение остановив перебор карандашей. — Седьмая кража за неполные две недели. Да-а… Вот ты сказал «по очередной», а очередь-то длинная? Конец виден? До пенсии размотаем?
Не находя скорого ответа, Верховцев замялся.
— Почерк все тот же? — спросил шеф уже без иронии.
— Очень похож.
— Я твои материалы не успел просмотреть, так что там похищено?
Олег подробно перечислил.
— Та-ак. А что соседи, дворник?..
— Никто ничего…
— Никто… ничего… никого… — лицо шефа начинало недобро мрачнеть. — Ну как в одной песне, что Пьеха поет. Скверный раскладец на текущий момент получается, а, лейтенант?
«…На текущий момент» было одним из любимых выражений шефа; «раскладец» по всем делам на этот самый момент вырисовывался действительно неважнецкий.
— Товарищ майор, но это еще не все, вот посмотрите…
Верховцев протянул шефу исписанный лист бумаги.
— «Но» — это уже хорошо, — бормотал шеф, вчитываясь в содержание, — «но» допускает неоднозначность оценки событий, также как «или» — наличие какой-то альтернативы.
Изучив бумагу, он отложил ее в сторону. Затем открыл холодильник, достал бутылку «Бжни», наполнил два стакана.
— Говорят, поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. — Шеф с удовольствием приложился к стакану. — Пей, Олег, минералка полезна, но когда почки на месте и желудок варит. «Боржомчика», правда, нет, дефицит, так что, чем богаты…
