Дмитрий Агалаков - Ангел в петле
По телевизору шла прямая трансляция событий, охвативших всю Россию, эпицентром которых стала Москва. Вот на экране промелькнул белый броневик. «Мы предполагаем, что в этом броневике к повстанцам везут оружие», — говорит журналист. К повстанцам — это, значит, в Белый дом. Да, завтра повстанцы будут вооружены. Возможно, из этого самого броневика.
А коли вооружены, то и уничтожены.
Из соседней комнаты в нелепом рыжем халате к ним торопливо вошел Юлиан. Волосатые ноги, носки. Очки блестят. В движениях — порыв.
— Дмитрий Павлович, давай сходим, поглядим? Идея? — глаза его горели. — Дима, как тебе может быть не интересно? Ведь так наша история делается! России!
Савинов кивнул:
— И пусть себе делается.
— Идем, а?
Не отрывая взгляда от телевизора, Савинов отрицательно покачал указательным пальцем:
— И не подумаю.
Юлиан не скрывал возмущения:
— Да что с тобой?!
Не отрываясь от телевизора, Савинов накрыл рукой бедро Жанны.
— Слушай, Ганецкий, моя кровать похожа на облако?
— Если учесть, что рядом с тобой такая красивая женщина, как Жанна, — Юлиан многозначительно поклонился, — тогда да.
— Так вот, у тебя такое же облако в соседней комнате. И не менее красивая соседка. Лежи на своем облаке и смотри с него. Кажется, у тебя тоже есть телевизор.
Сзади к Юлиану подошла блондинка в халате, обняла его. От проституток решили отказаться. Зачем это им, они — парни-симпатяги. Девчонок сняли в кабаке на Арбате. Обе студентки, будущие химики-технологи. Его — Жанна, та, что с Юлианом, — Даша.
— А вот нам с Дашей интересно будущее нашей страны, — Юлиан ткнул пальцем в товарища. — И мы с Дашей решили не валяться в такие минуты, а быть среди людей.
— Может быть, и мы сходим? — Жанна аккуратно ущипнула его за локоть.
— Лежи, маленькая, — откликнулся Савинов, — тебе все по телевизору покажут.
Минут через десять они уже были одеты. Даша, в короткой кожаной юбке и такой же косухе, снова обняла Ганецкого сзади. «Ласковая!» — так, между прочим, подумал Дмитрий Павлович.
— Значит, не пойдете? — спросил Юлиан.
— Хочешь, я тебе расскажу, как все будет? — спросил Савинов.
— А сможешь?
— Смогу.
— Тогда хочу, — кивнул Ганецкий.
Он вопросительно взглянул на Дашу. Та засмеялась, тоже кивнула:
— И я.
— Сейчас Дума вооружится, решив, что народ будет на ее стороне, и окопается в Белом доме, оплоте, так сказать, демократии. Памятуя о событиях двухгодичной давности. Потом будет штурм Останкино. Повстанцы решат овладеть информационной цитаделью страны. Туда ходить не вздумайте. Могут убить. Но господин Президент не спасует, он подгонит к Белому дому танки и расстреляет Белый дом — оплот демократии. Грядет настоящее побоище. Варфоломеевская ночь. И будет этот самый Белый дом, обугленный, стоять в середине Москвы с кучей трупов внутри и вокруг.
— Вот так значит? — усмехнувшись, спросил Юлиан. — То есть гражданская война в самом центре столицы?
— Представь себе. Повторяю, и к тебе обращаюсь, Дашенька, ни к Белому дому, ни к Останкино близко не приближайтесь. Может быть все что угодно.
Даша, обнимая Юлиана, улыбнулась, показала Савинову кончик языка. Она слушала его, как, наверное, слушала бы сказочника. У нее был курносый нос и море веснушек. В кабаке, в мужском туалете, они бросали жребий, кто кому достанется. Обе были хороши: одна шатенка, другая беленькая. В крайнем случае — жить им тут выпадало еще неделю — можно и поменяться. Для остроты ощущений.
— Это все, господин начальник? — спросил Юлиан.
Савинов поймал его взгляд, подумал: «Плевать! Если даже скажу, со временем забудет». Решит: приснилось!
— На первое время — да. А потом будет приватизация, благодаря которой мы, кто умнее, станем еще богаче, а народ — еще беднее. Надуют наш народец! Затем война в Чечне, которую мы позорно проиграем. Так захочет семья Президента. Потом будет другая война, которую мы постараемся выиграть, так тоже захочет семья Президента…
— А потом?
Савинов вздохнул:
— А потом — суп с котом.
— Понятно, — кивнул Юлиан, поглядывая на Савинова с некоторым сомнением: все ли с ним в порядке? — Живописно… Мы ушли.
Напоследок в коридоре вильнул обтянутый черной кожей зад Дашеньки, ноги в чулках телесного цвета. Нет, им все-таки стоит поменяться.
Дверь захлопнулась.
Савинов повернулся к Жанне. Кажется, дурочка, надула губки. Не пустили посмотреть на бойню. Оградили. Он поцеловал ее, привлек к себе. И откуда в нем этот порыв нежности?
— Ну, сделай папочке хорошо… И не хмурься, что мы не пошли с ними. Нам вдвоем будет лучше. Слышишь, детка? Я специально остался с тобой.
Глаза Жанны оттаяли:
— А как сделать папочке хорошо?
— А папочка все тебе расскажет.
По Красной площади бежали люди, быстро говорил диктор, пугал, обнадеживал, а волосы Жанны тянулись к его животу, и он чувствовал на своей коже прикосновение ее губ и языка, раздувавших в нем тепло, жар…
Жанна была в душе, а он, закинув руки за голову, не сводил глаз с экрана. Все то же: маленький ад, уже готовый стать гигантским, поглотить всех и вся.
Опалить, сжечь.
Но где же Президент? Савинов усмехнулся. Да, это фантастическая страна! И сейчас — только начало. А что потом? Великая держава — насмарку. Экономику — вдребезги, армию — рылом в говно. Этим, нынешним, удастся то, чего и коммунистам не удавалось. Добьют интеллигенцию, а недобитых купят; сделают нищими миллионы стариков, — увы, чем раньше помрете, тем лучше. Правда, не родятся и десятки миллионов людей, которые вроде бы должны родиться. Так сказать, будущее нации. Но опять же, увы. А вот создать на пятой части планеты абсолютно бандитское, воровское государство, — это, пожалуйста. Запросто и с превеликим удовольствием. Старый шутник и алкоголик, приехав в конце двадцатого века на Святую землю, назвал себя «святым президентом» и получил от Патриарха Иерусалимского орден Храма.
Фантастика!
Дверь в ванную закрылась на защелку. Савинов услышал, как Жанна что-то мурлычет. Надо же, опять в нем пробился диссидент, опять он вышел на маленькую трибуну и вот стучит себе кулачками, отбивает их, кричит до хрипоты. Зачем? В этой стране можно и нужно уважать только самого себя. Не ты, так кто же? Другие не станут: перешагнут, плюнут и разотрут. Разве не так?
На пороге комнаты стояла Жанна, без одежды, смотрела на него и улыбалась.
— Надеюсь, это не весь ужин? — чувственно выпятив губки, спросила она. — Будет что-то еще?
— Конечно, — он серьезно кивнул. — Это так, для аппетита. В смысле, нагулять его, разогреть.
— Приятно слышать.
Жанна, прекрасная Жанна, точно лучилась светом от своей наготы. Она изящно привалилась к косяку и обняла его как дерево. Перебирая по дереву пальцами, спросила:
— Может быть, все-таки сходим на улицу?
Но Савинов, глядя девушке в глаза, едва расслышал ее. Он даже не ответил, только рассеянно улыбнулся: все уже было сказано. И перевел взгляд на телеэкран, где продолжалась политическая катавасия.
И вот в таком мире он, Дмитрий Савинов, должен быть агнцем? Позволять попирать себя ногами, как последнего червя, как прах, точно его и в живых нет? Это было бы крайне легкомысленно! Тем более что такой мир подходит для него. Осознавать это больно, но сие — факт.
Они с Жанной отужинали в ресторане, вернулись в номер. А над Москвой уже грохотала артиллерийская канонада, автоматные очереди рассекали небо. Свинец нарезал граффити на стенах домов, разносил вдребезги стекла, беспардонно врывался в окна. Свалка у Белого дома и Останкино набирала темп.
Слава Богу, балкон их выходил во двор: Савинов был осмотрителен, заказывая номер. Напротив поднималось высокое административное здание. Там они и дышали воздухом, пили чай с ликером.
Перед сном они занимались любовью в ванной. Ему было хорошо с Жанной — томной, нежной, готовой с ленцой воплощать все его нескромные фантазии. Но он почему-то думал о Даше. И уже точно решил завтра же поменяться с Ганецким партнершами.
Но ни Юлиана, ни Даши не было. Ночью они с Жанной не могли уснуть. Даже глаза не закрывали. Жанна плакала. А он, не зажигая света, то и дело вставал и курил одну за другой сигареты, чего последнее время за ним не водилось.
Утром в замке провернулся ключ. Савинов с бешено колотившимся сердцем сел на кровати. Жанна оторвала голову от подушки. Оба смотрели в сторону коридора.
Шаркающие шаги. В комнату вошел Юлиан, зажег свет. Его трудно было узнать: оцарапанное лицо, порванный, грязный, залитый кровью плащ. На одном из стеклышек его очков, точно паучья сеть, трещина. Под ними глаза — бешеные, как у наркомана.
— Где Даша? — спросил Савинов.
Юлиан развернулся, скрылся в коридоре. Им было слышно, как открывается холодильник. Юлиан вернулся с бутылкой коньяка в руке, сел на край стула. Отпил добрую четверть. Зажмурился, выдохнул, поежился.
