Светлана Успенская - Королеву играет свита
Год прошел как в аду. Летом было решено: девочка будет жить у бабушки, так будет лучше. В который раз вещи Кати были сложены в чемодан и перевезены на новое место жительства.
Потом наступило долгожданное затишье. Катя училась в школе, блистала в художественной самодеятельности и совсем не тосковала ни по отцу, ни по матери.
Теперь ей казалось, что жизнь ее определилась раз и навсегда, что ее семья — это не мама и колючеглазый дядя Тарабрин, пахнущий самогоном, не папа и пуделиная тетя Таня с злобно поджатыми губами, ее настоящая семья — это бабушка и она, Катя. И больше ей никого не надо. Ей и так спокойно и хорошо без них всех. Ну их, этих взрослых, с их взрослыми проблемами.
Зимой папа частенько наведывался к ним. Он запирался с бабушкой в комнате, выглядел взволнованным и каким-то озабоченным.
— Она опять ее требует, — подслушала Катя однажды их разговор. — Звонит, угрожает судом.
— Пусть звонит! — заявила бабушка. — В прошлый раз ее даже на один день не хватило. Второй раз не дам дергать ребенка! Катя только-только в норму стала приходить от ваших дрязг.
— Он же теперь шишка, Тарабрин, — с тоской проговорил отец. — Всемирная известность. Напишет письмо в ЦК, устроят разбирательство…
— Пусть устраивает! У него своя правда, у нас — своя. Посмотрим, кто кого перетянет. Она ведь опять беременная, а они все еще ютятся втроем в крошечной квартирке. Многодетным семьям сейчас знаешь какие льготы? Небось думает при помощи Катьки себе квартиру пробить, а потом выбросить ее за ненадобностью…
Катя вспомнила тот свой единственный день в Москве и испугалась — вдруг ее опять повезут к матери.
— Бабулечка, — прижалась она к Вере Мироновне, ища у нее защиты. — Не отдавай меня, пожалуйста! Никому не отдавай, ладно?
— Не отдам, Катюша, никому не отдам, — обещала бабушка.
— Ни папе не отдашь, ни маме?
— Ни папе, ни маме.
— Честное слово? Ну, скажи «честное партийное»! Бабушка была членом КПСС, и «честное партийное» означало для нее нерушимую клятву.
— Честное партийное, — улыбнулась она с тяжелым сердцем.
Ей было тревожно. Уже тогда она чувствовала наступление тяжелой болезни и грозную неотвратимость ее исхода. Теперь она молила Бога, в которого доселе не верила, чтобы он продлил отпущенный ей на земле срок из-за внучки, которая без нее конечно же пропадет.
Катя ничего не знала о болезни бабушки. Она думала, что все старики, а бабушка, безусловно, принадлежала к этому дряхлому племени, должны ходить по врачам и время от времени ложиться в больницу.
— Что у тебя болит, бабулечка? — иногда любопытно спрашивала она.
— Ничего, Катюша, — с неизменной улыбкой отвечала бабушка. — Просто сердце иногда покалывает, когда ты тройку из школы принесешь.
И тогда Катя старалась учиться еще лучше.
Очередной суд, вновь присудивший девочку на воспитание отцу, прошел для нее совершенно не замеченным. Просто однажды бабушка уехала куда-то на один день, а потом вернулась и сказала, что Кате разрешили остаться с ней. Она не описывала девочке ни муторную процедуру, когда судья подсчитывала количество дней, проведенных ребенком отдельно с отцом и отдельно с матерью, не знала, с каким удовольствием в суде перетряхивалось грязное белье известной семьи. Ей ничего не позволили знать.
Она не знала, что мать приехала на суд с огромным животом, оставив годовалую Дашу на попечение верной Кутьковой, не видела, как плакала и унижалась, умоляя хотя бы показать ей дочь. Она не знала, что бабушка категорически воспротивилась свиданию Кати с матерью.
— Не дам травмировать ребенка! — заявила она. — Достаточно ей того, как быстро вы ее сплавили с рук в прошлый раз!
Бабушка была права, и судьи это тоже понимали. Изучив справки о зарплате и о жилищных условиях, в которых проживает семья Тарабриных, они решили: чем ютиться в одной комнате впятером, при неработающей матери и пробавлявшимся случайными заработками главе семейства, пусть даже он человек известный, девочке лучше остаться с бабушкой.
После прочтения решения суда Нина плакала навзрыд, ее огромный живот содрогался. Секретарь суда участливо подала ей воды и просила успокоиться.
— У вас же, скоро еще один ребенок будет. Зачем вам с тремя мучиться? — утешала она.
— Ну и что! — мучительно икая от рыданий, лепетала Нина. — Мне лучше знать, смогу ли я воспитывать ребенка или нет. Никто не смеет отнять дитя у матери!
— И потом, вон газеты пишут, что ваш муж… Ну, я имею в виду, новый муж, Тарабрин.,. Он ведь пьет!
— А кто сейчас не пьет? — возражала Нина. — Все мужики пьют, кто больше, кто меньше. Только одни это умеют скрывать, а другие нет. Вот и мой не умеет…
Катю все же привезли на свидание с матерью. Девочка боязливо жалась к отцу. Она боялась, что эта чужая толстая женщина с усталым, заплаканным лицом вновь заберет ее к себе, а потом вышвырнет при любом удобном случае, как надоевшего кутенка. Она знала, что только бабушка, только одна бабушка Вера Мироновна никогда не предаст и никогда не оставит ее. В этом Катя была уверена.
Ни в чем другом у нее уверенности не было.
Мать укатила в Москву, пообещав, что она это дело так не оставит, что бывшему мужу все-таки придется вернуть ребенка.
— Вы просто не знаете, с кем связались, — грозилась она, — вы не знаете, какие у моего мужа связи! Вы судью в районном суде подкупили и думаете, что победили. Но Верховный суд вам не победить! Так что еще посмотрим!
Борьба за ненужную, в сущности, обеим сторонам девочку отныне продолжалась в вялотекущей форме.
Вскоре Юре попалась статья в газете, где у его бывшей жены интересовались новыми творческими планами и поздравляли с рождением дочери Ирины.
— Это мой третий ребенок. — Нина поднимала на корреспондента полные слез глаза. — А старшую дочь у меня отняли.
— Кто отнял?
— Ее отец, мой бывший муж. Он всегда завидовал моей напряженной творческой жизни и решил отомстить. Ведь он бездарность! Однажды он выкрал дочь, увез ребенка в глухую деревню под Киевом и запер там ее у своей матери. И я ничего не могу с этим поделать. Ребенок находится там в ужасном состоянии, постоянно возится в навозе со свиньями, отстает в учебе. Пользуясь доверчивостью ребенка, бабка настраивает девочку против меня, говорит, что, поскольку у меня еще есть дети, она мне не нужна. Кто может представить чувства матери, у которой оторвали от сердца дитя? — вопрошала она, театральным жестом прижимая руку к сердцу. — Вот здесь болит, ноет и ночью и днем.
— Но ведь суд решил…
— Суд был настроен против меня. Они подкупили его, подкупили свидетелей! Но ведь есть и высший, Верховный суд! — Нина многозначительно поднимала палец вверх".
Интервью в «Советском экране» с интересом изучала вся страна. Это была редкая возможность разглядеть чужое грязное белье.
В ответ на интервью Нины появилась небольшая заметка в одной из центральных газет. Называлась она «О моральном облике некоторых советских артистов». В ней говорилось: "Ни для кого не секрет, что жизнь, которую ведут работники кино, что та любовь, которую им дарит советский зритель, зачастую самым пагубным образом сказывается на моральном облике человека. В отличие от буржуазного общества, у нас нет так называемых «звезд», ведь у нас все равны, ведь артисты — обычные граждане своей страны. Но порой киноактеры бездумно копируют поведение буржуазных знаменитостей, забывают о требованиях самокритики, начинают считать себя выше простых людей и думать, что им «все позволено». И вот такая, с позволения сказать, «звезда» уже строчит письма в Верховный суд, где, прикрываясь званиями и медалями, которыми наградил его народ, требует то, что ему не положено по праву. История известной артистки Тарабриной уже не раз обсуждалась в центральной печати. Суд определил ребенка, брошенного ею еще во младенчестве, под опеку отца. Но Тарабрина и ее муж кинорежиссер все еще продолжают кляузничать, интриговать, писать по инстанциям.
Новый суд, изучив материалы дела, вновь решил, что ребенку лучше расти без матери. Трудно представить, как нужно запятнать себя, чтобы суд отказал женщине, матери в праве воспитывать ребенка…"
Катя тоже прочитала интервью в журнале и заметку в газете. Прочитала и прижалась к бабушке, обняв ее изо всех своих цыплячьих сил.
— Бабушка, какие они все злые! Ты у меня лучше всех, бабулечка! Правда ты меня никогда никому не отдашь?
— Правда.
— Никогда и ни за что? — настаивала Катя.
— Никогда и ни за что! — печально отвечала бабушка.
— Честное партийное?
— Честное партийное.
Но и она обманула девочку. Обманула, как обманывали Катю все, всегда, всю жизнь. Она предала ее и оставила одну, бросив на произвол судьбы. Через четыре года бабушка умерла от рака.
Вот уже несколько лет Тарабрину не давала покоя идея снять фильм о Пугачеве. Он допоздна просиживал в Ленинке, изучая исторические труды о пугачевском восстании, выбирал из антологий народные песни, изучал обычаи XVIII века, ездил по пугачевским местам. Вскоре его заявка на литературный сценарий была принята на «Мосфильме». Тарабрин был захвачен этой идеей и ради нее забросил все другие дела. Он даже перестал сниматься в кино, хотя его часто звали на съемочную площадку известные режиссеры.
