Евгений Сухов - Корона жигана
Губы Васьки Кота скривила ехидная усмешка.
— Не раскаяние, гражданин начальник, каждый кормится, как умеет. А кроме того, как воровать, я больше ни к чему не приучен. — Помолчав, он добавил: — Ну вот разве что еще молиться. Срежешь кошелек, и душу переворачивать начнет. А так помолился самую малость, глядишь, и отпустило.
— Если не совесть, так что тогда? Ты знаешь, что я тебя за твои подвиги могу и к стенке поставить. Время сейчас суровое, церемониться некогда.
Васька Кот лишь отмахнулся и вольно закинул ногу на ногу, штанина задралась, и Игнат увидел его длинные носки, такие же клетчатые, как и брюки.
Васька Кот был парень стильный.
— Пока я на киче парился, какие-то залетные сестрицу мою едва до смерти не затоптали. Теперь она «краской» рыгает. Даже не знаю, сколько и протянет.
— Жаль, — посочувствовал Игнат Сарычев. — Как же это произошло?
— В последнее время к ней один беспонтовый присосался, на «шарманке проезжал»… Не люблю я таких фраеров… Хотел его выставить, да сестру стало жаль… Привыкла она к нему. Не суди меня строго, гражданин начальник, но если бы я того гада достал, то финкой бы его до самой души расковырял.
— И кто же это мог сделать? — осторожно спросил Игнат, понимая, что Кот не говорит ему всей правды.
Жиганы в уголовку не обращаются, у них свой суд. И если он отважился прийти после побега и предложить свои услуги, то лишь только от небывалого отчаяния.
— Я тут одного из своих повстречал, он видел, как к сеструхе какие-то залетные подвалили. Без меня-то она как могла, так и жила… Чего ее судить! Он рассказывал, что один из них московский жиган был.
— И кто таков? — не удержался от вопроса Сарычев.
Помолчав, Васька Кот наконец решился:
— О Кирьяне он говорил.
В тот день разговор был закончен. Было над чем подумать. А не пригодится ли откровение жигана в работе? И только выкурив пару пачек папирос, Игнат принял решение, осознав, что судьба посылает ему шанс в лице питерского жигана Васьки Кота.
Продолжение разговора состоялось на следующий день.
Сарычев начал беседу с вопроса:
— Хочешь на свободе оказаться и за сестру свою свести счеты?
— Это ж как? — удивился Васька Кот. — Если корешей своих палить, гражданин начальник, так нам с тобой не по пути! Сдавать никого не буду, у меня свое понимание, жиганское!
— Ты тут пальцы-то не растопыривай, — обозлился Сарычев. — Сдавать никого не нужно. А только если мне поможешь, так я тебя от стенки отведу.
— А что делать-то?
Сарычев ответил не сразу. Неторопливо закурил, поглядел в окно.
— На Хитровку я пойду… Жиганом прикинусь, а ты при мне будешь.
— Ну ты, начальник, даешь! — ахнул от неожиданности Васька Кот. — Да тебя там схавают, как вот этот хапчик, — показал он взглядом на окурок. — Ты думаешь, они легавого от жигана отличить не сумеют? Уж поверь мне, гражданин начальник, на мусоров они насмотрелись предостаточно! Я тебе, гражданин начальник, не рассказывал, но однажды на нашу химань лещ один зарулил. Все путевым представлялся… Ну, мы стирки раскинули, а он маяков не знает. Когда он заснул, так мы навалились на него всей хеврой да душу из него на свободу выпустили. Из сыскного отделения оказался, гаденыш! Ты на меня так, гражданин начальник, не смотри, я только за ноги его держал. А потом, то при другой власти было… Извини меня, гражданин начальник, но ты едва хвостом шевельнешь, а тебе на кадык веревку набросят.
— Так ты что, сдрейфил? — разочарованно протянул Сарычев.
— Ох, начальник, не знаешь ты Ваську Кота! Я теперь назад не вернусь. Душа у меня горит за сеструху посчитаться. А ты меня от кичевана спасаешь, что ж я, тебя на вилы бросать должен? Ни в жизнь! Если с кем-то Васька Кот сошелся, так это на всю жизнь. А заодно и падлу этого отыщу!
— Так вот, жиган, я буду коренным, и чтобы ты у меня в присяже был, понятно?
Васька Кот неожиданно расхохотался:
— Слушаю я тебя, гражданин начальник, и у меня такое чувство, что не с легавым перетираю, а на майдане с «Иваном» о стопоре травлю. Где же ты фени-то поднабрался, гражданин начальник? А может, ты… того, хазу держал? Сейчас кого только в уголовке не встретишь!
— У меня свои академии были, — сдержанно заметил Игнат Сарычев, — как-нибудь расскажу при случае.
* * *В неказистом двухэтажном доме на окраине Москвы, в Дербеневском переулке, проживал теперь Петя Кроха. Теперь он все больше обретался дома, лишь порой посмотрит из-под ладони вдаль и вновь прячется в нору.
Лишь иной раз он позволял себе расслабиться, присядет на грубо сколоченную лавчонку, достанет огромную бутыль самогона и потихоньку высосет ее содержимое. А уж песни орал он только дома, исключительно от душевной тоски, и тогда далеко за околицей был слышен его густой бас, чуть подпорченный старческим фальцетом. Впрочем, порой Кроху тянуло и в центр, навестить знакомые места.
Проиграв войну жиганам, он удалился в это логово, где намеревался и встретить «курносую». Соседи, знавшие его как человека спокойного, лишь изредка любившего употребить «хмельную», даже и не подозревали, что каких-то лет десять назад уркачи в кабаках при его появлении дружно вставали.
Когда он отошел от активных дел, сход уркачей, помня о его былом прошлом, назначил удалого скокоря козлятником, в обязанности которого входило обучение воровскому ремеслу подрастающего молодняка.
С того он и кормился.
Но после того, как к власти пришли большевики, его ученики наглотались всякой идейной мути и стали называть себя не иначе как «анархистами». А обыкновенный гоп-стоп теперь был для них не чем иным, как законная «экспроприация».
Петя Кроха, не привыкший к буржуазным изыскам и никогда не державший в руках газет, со всей природной мощью сопротивлялся чужеродному влиянию, щедро, насколько это позволяла его широкая уркаганская натура, раздавал тумаки и зуботычины ученикам, сбивая костяшки пальцев в кровь.
И под конец, устав бороться с ересью в воровских рядах, он распустил своих питомцев по малинам, сам же, собрав шайку из нескольких каторжан, объявил войну «идейным», но переломить сложившуюся ситуацию уже был не властен. Жиганы в малинах чувствовали себя своими, а на Хитровке, еще недавно являвшейся оплотом уркачей, они обосновались крепко, позанимали хаты, где уркаганы некогда слыли хозяевами, диктовали свои правила.
Возможно, Петя Кроха еще остался бы в центре Москвы, поселившись где-нибудь вблизи Сухаревой башни, где позиции уркачей оставались по-прежнему довольно сильными, если бы однажды не был уличен в избиении «идейных» паханом жиганов Кирьяном и не приговорен на жиганской сходке. И единственное, что оставалось Пете Крохе, это сворачивать куда подальше и тихо доживать свой век. Да и здесь он не был уверен, что однажды не нагрянут жиганы. И, ввалившись в дом, затянут на его шее удавку. А потому, насмотревшись кошмаров ночных, он нередко выходил на крыльцо и долго вглядывался в спящую даль, словно ждал кого-то…
«Мерседес-Бенц», пыхнув зловонным темным дымом, мягко проехал по травяной улице, и машина победно, поскрипывая рессорами, подкатила к дому Пети Крохи.
Автомобиль остановился, погрузившись передними колесами в топкую грязь. Игнат Сарычев чертыхнулся, испачкав хромовые сапоги, и, старательно обходя лужи, зашагал к дверям. Стукнув несколько раз в дверь кулаком, он прислушался. Дом казался необитаемым. Игнат грохнул еще раз. Тишина.
— А ты бы пошибче побарабанил, — неожиданно услышал он за спиной негромкий, но строгий голос, от которого по коже пробежал легкий озноб.
Сарычев обернулся и увидел в трех шагах от себя сутулую фигуру Пети Крохи.
— Неласково ты гостей встречаешь, — укорил его Сарычев, — хоть бы топор-то убрал.
Уркаган лишь невесело улыбнулся и проговорил:
— А ты глазастый, как я посмотрю, если бы чекистом не заделался, так из тебя бы хороший уркаган получился. Помнишь наш разговор… у той завалинки-то? — махнул он рукой в сторону соседней улицы.
— Не совсем, — слукавил Игнат, улыбнувшись.
— Деда я твоего знавал, вот кто настоящий уркач был! — восторженно выдохнул Петя Кроха. — Я многому у него научился. А ты в него пошел. Сметлив с детства, да и кость такая же широкая, как у него. А говорил я тебе вот что: если ко мне в ученики пойдешь, так я из тебя такого знатного скокоря сделаю, каких еще свет не видывал. А ты по другой дорожке потопал!
Спорить Игнат не стал, лишь широко улыбнулся да и неблагодарное это дело — старику перечить.
— Теперь-то уж ничего не вернешь, — развел руками Сарычев.
— А то покумекай на досуге, — ненавязчиво настаивал Петя Кроха, — благими делами заниматься никогда не поздно. — И он небрежно и одновременно очень сильно швырнул топор в ворота. Лезвие, крутанувшись, со смачным звуком расщепило косяк. Показав молодецкую удаль, Кроха довольно хмыкнул и пригласил грубовато: — Ну, чего встал, пойдем в дом. — И, не оглядываясь, затопал по лестнице на второй этаж.
