Виктор Галданов - «Джамп» значит «Прыгай!»
– А кому он отдавал предпочтение?
– Не знаю. У него было множество знакомых, почти вся театральная и эстрадная элита, а там охотников до такого дела ну оч-чень много.
– Почему?
– Ну, как вам сказать, ведь путь в эстраду, как и в кино, и в театр, лежит через постель режиссера. Это, так сказать, трамплин. Плата за пропуск на подмостки. А дальше уж сам прыгай как умеешь. А театральный мир – это нечто вроде клоаки для мира обыденного. Ну, как вам объяснить. Розы, которыми вы все восхищаетесь, растут на гавне. Непонятно? Дерьмо, экскременты, какашки… Приходит этакая девочка-красавица, вся из себя такая инженюшная, такая возвышенная, в этот волшебный мир, и хочется ей творить, и восхищать собой других, и душу всю отдать, сгореть заживо на алтаре искусства, а ей говорят: деточка, а что вы знаете об оральном сексе и не хотите ли вы, так сказать, нас обслужить, прямо здесь? Уверен, что роль у вас станет поручаться гораздо лучше. И это, кстати, вполне согласуется с основными положениями системы Станиславского о том, что актер не должен вгонять себя в нужное состояние, а лишь изображать чувства, страсти, страдания. «Любите не себя в искусстве, а искусство в себе…» Короче, сцена, эстрада, шоу-бизнес – это весьма суровая школа жизни для мальчиков и девочек.
– А в каких отношениях были с…
– С Викой? Как вам сказать? Мы с ним были ну… чем-то вроде подруг. Я к нему не относилась как к мужчине. Он на этом и не настаивал. С ним было легко. С ним можно было поговорить о чем угодно, даже на самую интимную тему. Стилист – он же, как врач. Ему поверяешь все. А он определяет, согласуется ли твой поступок, с избранным тобой стилем поведения или же работает против имиджа. Надо ли какой-либо твой недостаток удалять либо его стоит акцентировать. Он, допустим, убедил меня начать носить миниюбки, хотя я всю жизнь проходила в длинных платьях. Он заявил, что это сделает меня моложе и сексуальней, я ему говорю, да мои поклонники сплошь уже разменяли шестой десяток, а он – нет, тебя должна открыть для себя и молодежь. И вот вам результат – пацанва рвется на мои концерты, хотя пою я в общем-то не для них. А эта дурацкая история о этим долбанным губернатором. Позвали меня выразить поддержку одному дурню на выборах. Ну я и клюнула на легкие деньги. Вика меня отговаривал, чуть на коленях не стоял. Не смей, грит, ехать, Бэлка, не твой это имидж – в политику лезть. В президенты – иди, грит, весь народ за тебя проголосует, назло всем остальным тебя изберёт, а всяких болванов поддерживать не смей. Политика – это грязь, и отмоешься ты от нее нескоро. Ну и что? Не послушалась я его, поехала. Так мне там бабы так и орали: «на хер ты сюда прикатила, хря столичная, нешто мы не знаем, кого выбирать?» Ну да ладно, что было то было. Не буду больше себе стилиста заводить. Своим умом буду жить. Скажите, как он умер?
– Вам правду или официальную версию?
– И то и другое.
– По официальной версии он врезался в бордюр ограждения набережной, управляя машиной в нетрезвом состоянии. Однако я на его теле обнаружил следы очень нехороших уколов.
– Глупости это все. Он не пил и не кололся. Вика признавал единственный вид кайфа – любовный, да немножечко нюхал кокаин. Принципы у него в этом отношении были твердыми.
– Я не сказал, что это были уколы наркотиков. – возразил Барский. – Нехорошие следы – означает, что они находились в местах, куда не мог достать он сам, несколько следов очень толстой иглой в мышечную ткань: это все говорит отнюдь не о наркомании.
– А о чем же?
– На западе сейчас развивается новое направление пыточного дела – пытки с применением химических препаратов.
– Бог мой, ужас-то какой? И вы думаете, что его перед смертью пытали?
– И довольно безжалостно. Затем накачали водкой и, вколов немного героина, направили машину на набережную.
– Для чего вы мне всё это рассказываете?
– Для того, чтобы вы мне сказали – кто был режиссером у Вики.
– Режиссером?
– Ну да. Кто выталкивал его на столичную арену, был его трамплином.
– Не знаю. Впрочем, для вас узнать это будет несложно. Покопайтесь в его биографии. Еще вопросы есть?
– Вы вчера виделись с ним?
– Да, на презентации нового дамского журнала.
– И вместе уехали к нему?
– Вы неплохо осведомлены, – заметила певица, искоса глянув на него.
– Это видела вся публика на презентации. В связи с чем произошло это бегство?
– Ну, при чем здесь бегство… Мне потребовалось срочно посоветоваться с ним.
– На тему?
– Послушайте, существуют темы… А, черт с вами, вы эту тему видели – Юрчик. Я думаю, что у меня это серьезно, может быть, в последний раз. А Вика уверял, что от этого может серьезно пострадать мой имидж.
– А он был не дурак, этот ваш Вика, – согласился Барский. – Куда он собирался ехать потом, после беседы с вами?
– Понятия не имею. Знаю лишь, что когда я была у него, к нему приехал кто-то из его знакомых. Я сидела спиной к ширме и не видела.
– Мне конечно очень жаль, что я вас потревожил, – сказал Барский, поднимаясь. – Однако я хотел бы уточнить, что я – как раз тот человек, который хочет раскрыть это преступление. После меня могут прийти другие – которые захотят похоронить все его следы. Искренне советую вам с ними не встречаться. Лучше всего сегодня же уезжайте за границу или на какие-нибудь гастроли. Будем надеяться, что память о безвременно погибшем стилисте-визажисте не особенно долго будет вас тревожить.
– Черт с вами, я сама ничего не видела, но мои охранники видели, что во двор заехала машина, «линкольн». Последней модели, с кожаным верхом и круглыми фарами. Таких в городе всего одна или две. Черт бы вас побрал, да уйдете вы когда-нибудь от меня?
– Да, конечно, – Барский улыбнулся. – Чертовски вам признателен. А насчет этого желтозубого – ваш друг был совершенно прав. В бытность мою участковым, я таких отправлял на пятнадцать суток только за то, что они вообще попались мне на глаза. И как правило не ошибался. Так что гоните его от себя и подальше.
* * *Забота забил ему стрелку в кафе «Лебедь» на Бронной, в месте популярнейшем среди московских бандитов. В период ранней перестройки и передела городских сфер влияния здесь частенько звучали автоматные очереди, оставляя среди поваленных столиков окровавленные трупы. Но затем напротив поселилась мама президента страны, которая с кошелкой частенько ходила за продуктами в ближайший гастроном, и все как-то успокоилось и даже кровные враги уговорились больше не шмалять друг в дружку в «Лебеди». И все потому, что оказалось, что это дурная примета – доставать оружие в «Лебеди», а нарушителя этого негласного запрета немедленно настигала невесть откуда прилетевшая шальная пуля.
Когда Барский вошел в кафе, оно было пустынным, лишь у входа унылого вида лысый дядька читал газету. Барский поскучал за столиком минуты три, а затем у входа скрипнули тормоза, и кафе сразу же заполнилось группой довольно крупных ребятишек.
– С чем пожаловал, грушничек, – приветствовал его Забота, с размаху шлепнув Барского по руке. – Присядь, гостем будешь, чайком побалуешься.
Трое его подручных – Сёма Зверь, Кулак и молодой парнишка по кличке Зубок пожали Барскому руки, а Зубок так еще зашел сзади и прошелся руками по плащу.
– Я хотел бы с тобой поговорить наедине, – предложил Барский.
– От братков у меня секретов нету, – бросил Забота.
– Главное не в тебе, а в том, чтобы у них от тебя секретов не было. Ну, как знаешь. Да будет тебе известно, Илья, что я сейчас на Контору не работаю, а выполняю спецзадания. Иногда в загранице. Иногда здесь. И все эти спецзадания, Заботушка, касаются первых лиц в нашем государстве. Скажем так – состоящих в первой десятке. И вот в ходе выполнения одного задания меня заинтересовала одна непростая личность. Только давай сделаем так – я тебе ее фотографию покажу, а ты решишь дальше сам, при братках беседовать дальше на эту тему или «с тету на тет», что в переводе с французского означает «голова к голове».
Забота увидел фотографию Корсовского, поднял на Барского глаза и заявил:
– А с чего ты взял, козлина ты гэбистская, что я вообще буду с тобой на эту тему беседовать, что один, что с ребятами? Да мне по… бать и наср…ть и на тебя и на этого фармазона. Забота никогда ни на кого не стучал и стучать не будет. Блин, за суку меня держишь?
Он совершенно сознательно себя накачивал, и Барский видел, что еще пара секунд остались до драки, в которой ему может прийтись не сладко, учитывая, что Кулак уже напряг могучие кулаки, а Зубок держал наготове финку.
– Да ладно, блин, успокойся! – еще громче, чем Илья заорал Барский и стукнул его по плечу. – При чем тут стук? Наоборот, у меня есть товар, хочу тебе его продать.
– Какой товар? Дурь, стволы? – сразу же насторожился Семка-Зверь. – И почем мы знаем, что ты нам не гонишь?
– Основной товар разведки – конфиденциальные сведения, не подлежащие огласке, – назидательно сказал ему Барский. – Именно такой товар я вам и предлагаю. В обмен на такой же товар.
