Роджер Желязны - Покойся с миром
В чем же заминка, почему они не спешат с допросом?
Может быть, хотят напугать меня?
Я пытался понять их мотивы, их цель. Честные полицейские так себя не ведут, и мне совсем не нравились выводы, вытекающие из моих размышлений.
Я вытянулся на койке и стал наблюдать, как камера постепенно погружается в темноту. На потолке висел светильник с давно перегоревшей лампочкой, превратившейся в невыразительный череп с подтеками грязи. Я выпил воды, сбросил туфли, заложил руки за голову.
Я гражданин Соединенных Штатов. Не совершил никакого преступления, по поводу которого ведется следствие. Когда они это поймут, то станет ясно, что я не имею ни малейшего отношения к ограблению дома миссис Бретан, и меня отпустят.
Или нет?
Меня разбудили, грубо растолкав, и я совершил ошибку, открыв глаза, потому что в них тут же ударил яркий луч света. Я попытался заслонить их ладонью, но меня схватили за руку и подняли на ноги.
— В чем дело?
— Пойдемте с нами, — сказал мужчина, державший меня за руку.
— Дайте хоть туфли надеть.
— Забудь о туфлях. Пошли!
Они привели меня в выходящую на фасад дома комнату. Освещена она была лишь настольной лампой. За столом сидел мужчина, который изучал или делал вид, что изучает содержимое картонной папки. Меня усадили на стул, тюремщики заняли позицию где-то за моей спиной. Больше в комнате никого не было.
Так мы сидели в течение приблизительно десяти минут, потом он поднял взгляд и сделал вид, что только что узнал о моем присутствии.
— А, мистер Уайли! — воскликнул он. — Вы признаете, что на самом деле вас зовут Овидий Уайли?
— Да, — ответил я и откашлялся.
— Тогда я попрошу, чтобы вы помогли мне выяснить некоторые вопросы.
— С радостью.
— Я хотел бы знать, почему вы и ваша подруга назывались вымышленными именами.
— Все дело в том, — сказал я, — что официально она не является моей женой. В определенных случаях я стараюсь поступать максимально осмотрительно.
— Достойно восхищения, — сказал он, постучав карандашом по журналу регистрации. — Зачем вы пришли в дом мистера Бретана и попытались ввести в заблуждение его жену, не назвав свое истинное имя?
Я еще в камере размышлял о том, как следует отвечать на этот вопрос. Но в данный момент возникла одна из тех ситуаций, когда я не мог сочинить более или менее правдоподобную версию. В голову не приходило ни единого варианта, который мог бы мне помочь. Приходилось частично говорить правду, чтобы не раздражать людей, от которых теперь зависела моя судьба.
— Ситуация достаточно сложная, — сказал я, с трудом подавив желание истерически расхохотаться. — Во-первых, я не знаком с Эмилем Бретаном. Не смог бы отличить его от Адама. В его дом я пришел, чтобы попытаться получить информацию о его брате.
— Брате? — Карандаш в руке полицейского замер.
— Клоде Бретане, священнике, который служил в Ватикане.
Он перевернул карандаш и начал что-то быстро писать в блокноте.
— Клод был убит, — сказал я. — Четыре дня назад. В номере отеля в Лиссабоне. Я тогда находился в Риме. Я занимаюсь торговлей произведениями искусства, отправился в поездку за покупками, которая должна была привести меня после Европы в Бразилию. У нас с Клодом были общие друзья. Мария — одна из них. Не хочу сказать ничего плохого о португальских властях, но существует определенный предел времени и усилий, затрачиваемых на отдельное дело, особенно если оно касается иностранца. Было известно, что Клод поддерживал достаточно близкие отношения с братом. В связи с тем, что я все равно направлялся сюда и обладал определенными навыками в расследованиях, я принял решение переговорить с Эмилем, узнать, не упоминал ли Клод что-либо в своих письмах, что могло бы оказаться полезной для меня информацией. Мы не были уверены в том, что расследование, начатое в Лиссабоне, распространится настолько далеко.
— Кто это «мы», на которых вы постоянно ссылаетесь?
— Мария, друзья священника, его непосредственный начальник — монсеньер Зингалес из префектуры по экономическим делам администрации собственности Святого престола.
— Повторите еще раз, но медленно.
Я повторил, он записал мои слова.
— Этот монсеньер, он сделал вам предложение как частное лицо или как должностное?
— Как частное.
— Значит, вы действовали, оказывая личное одолжение, но не в качестве официального представителя?
— Именно так.
— И привезли сюда эту девушку…
Я улыбнулся.
— Она не возражала, а я никогда не имел ничего против совмещения приятного с полезным.
— …и это объясняет использование вами вымышленных имен. Очень ловко. Вы понимаете, что ваш рассказ легко проверить?
— Я с радостью оплачу телефонные переговоры, если это поможет нам побыстрее убраться отсюда.
— В этом нет необходимости, — сказал он, сделав очередную запись в блокноте.
Потом он откинулся на спинку стула, взял из чугунной пепельницы окурок сигары, раскурил его и пристально посмотрел на меня. Несколько раз поморщился и спросил:
— Хотите курить?
— Да.
Он, пошарив в ящике стола, нашел мои сигареты и спички и мотнул головой в сторону охранников.
Один из них подошел к столу, взял сигареты и спички и подал их мне. Я закурил и поискал взглядом пепельницу.
— Стряхивайте пепел на пол. Поговорим о взломе и проникновении в дом мистера Бретана. — Он замолчал и затянулся. — Мы послали нашего человека в Сантос. Дежурный гостиницы и официантка узнали вас по фотографии и подтвердили ваш рассказ о том, где вы находились прошлым вечером.
Я улыбнулся, но он поднял руку.
— Это, конечно, не означает, что вы не могли выйти из гостиницы через черный вход и приехать сюда ночью. Кстати, вы могли приехать сюда, прежде чем отправиться в Сантос. Миссис Бретан не было в доме весь день, и мы не сумели определить точное время совершения преступления. Тем не менее ваш рассказ при первом рассмотрении кажется правдивым.
— Хоть что-то. Как долго вы собираетесь держать нас здесь?
— Не могу сказать точно. Не я принимаю подобные решения.
— Когда я смогу поговорить с представителем правительства Соединенных Штатов? А Мария с представителем правительства своей страны?
Он покачал головой:
— Опять же от меня в этом вопросе ничего не зависит, и я не могу сказать ничего определенного.
— Хорошо, — сказал я, вздохнув. — Я понимаю.
— Вы обладаете какой-либо информацией, касающейся лица, которое могло совершить преступление?
— Нет.
— Есть какие-нибудь предположения по этому поводу?
— Конечно нет. На каком основании?
— Инспектор Моралес считает вашу репутацию весьма сомнительной.
— Даже если его мнение является обоснованным, оно касается событий, которые произошли достаточно давно и никак не связаны с совершенным преступлением.
Он снова принялся изучать документы в папке. Я курил и ждал. Мне показалось, что у него закончились вопросы и сейчас он обдумывал то, что услышал от меня.
— Прошу прощения, — сказал я.
— Да? — Он поднял голову.
— Меня несколько беспокоит один факт, а именно то, что никто, судя по всему, не знает, где сейчас находится Эмиль Бретан. Даже его жена. Он часто так пропадал?
— Мистер Бретан, в отличие от вас, не находится под следствием.
— Но ситуация кажется мне довольно странной. Вы же сами спросили, есть ли у меня предположения, вот я и пытаюсь найти для них основания.
Он немного успокоился.
— Как я знаю, он совершал несколько деловых поездок каждый год, — сказал он.
— Не уведомляя компанию, куда именно он едет?
— Ему предоставлена достаточно неограниченная свобода действий.
— В чем именно?
— Он является консультантом по инвестированию.
— С доступом к средствам других людей, — задумчиво произнес я. — И никто удивленно не поднимал брови, когда он собирался в очередную поездку. И вот теперь никто не знает, где он находится. В подобных ситуациях граждане Соединенных Штатов уезжают в Южную Америку. А куда уезжают бразильцы? В Швейцарию?
Он выхватил сигару изо рта и вскочил на ноги.
— Мистер Бретан является весьма уважаемым бизнесменом! Патриотом! — прорычал он и повернулся к охранникам. — Отведите его в камеру! Заберите у него сигареты и спички! Он может устроить пожар!
Последняя придирка показалась мне несколько мелочной, но я отдал сигареты и спички охранникам. Я уже узнал то, что хотел.
Они, судя по всему, понятия не имели, где находился в данный момент Эмиль Бретан.
Мне показалось, что я заронил каплю сомнения в души местных полицейских. Все чудесится и чудесится![13] Так написал когда-то один очень талантливый человек.
Утром, намного позже, чем встало солнце и встал я, мне принесли овсяные хлопья с теплым молоком. Я проглотил их, походил по камере, посмотрел в окно. Подойдя к двери, услышал далекие голоса, звонки телефона, но ни одного произнесенного слова разобрать не смог. Подумал о Марии. Я надеялся, что с ней обращались лучше, чем со мной, хотя и сомневался в этом. Задумался о том, что она сказала, когда ее допросили.
